прикрыл глаза.
молитве.
спится, я слагаю стихи дзэн.
Мустафа повернулся к моей спутнице:
немаловажным вопросам?
вспомнил, что далай-лама назвал Энею именем Ананды, любимого ученика
Будды.
мнение.
Господь не ответит на наши молитвы?
покачала головой Энея. - Во-первых, что Будда нам не поможет. Это, так
сказать, не входит в его обязанности. Во-вторых, что рассчитывать на
жизнь после смерти глупо, потому что мы по природе своей вечные,
нерожденные, неумирающие и всемогущие.
Ананда. - Ощутив на себе тяжелый взгляд кардинала Мустафы, он вспомнил о
своей дипломатической миссии, спохватился и неуклюже добавил: - По
крайней мере мы так полагаем.
мадемуазель Ананда, - хмыкнул кардинал Мустафа, явно пытаясь смягчить
тон. - -Нет ли еще какого-нибудь стихотворения Иккью, которое вы
считаете уместным?
веселостью.
и пространства, в мире, где нет ни рождения, ни смерти, нет прихода и
нет ухода, - подавшись вперед, тихо проговорил далай-лама. - В месте,
где нет разделенности во времени, нет расстояния в пространстве, нет
барьера, отгораживающего нас от тех, кого мы любим, нет стеклянной стены
между познанием и нашими сердцами.
добавил юноша.
меня - научила всех нас - этому ловкому фокусу, - резко бросил он.
плаща, положив палец на кнопку лазера. Регент ударил в гонг обшитым
тканью молоточком. Министр двора поспешно выступил вперед, чтобы
проводить нас. Энея поклонилась далай-ламе, а я неловко последовал ее
примеру. Аудиенция закончилась.
- семьдесят два инструмента - оркестра, в окружении титулованных особ,
священников и власть имущих Тянь-Шаня, Небесных гор, стоявших у стен и
кружившихся в танце рядом с нами. Помню, мы долго танцевали, потом,
незадолго до полуночи, еще раз перекусили у длинных столов, к которым
подносили все новые яства, а потом снова танцевали. Помню, я крепко
прижимал Энею к себе, кружась с ней в танце. Кажется, прежде я еще ни
разу не танцевал - во всяком случае, на трезвую голову, - но в ту ночь я
позабыл обо всем и кружился, прижимая к себе Энею, пока огонь факелов не
померк и свет Оракула, падая сквозь переплет исполинского потолочного
окна, не расчертил паркет на квадраты.
и пожилые сановники - уже удалились, осталась только Громомечущая
Мать-свинья, она смеялась, пела и хлопала в ладоши в такт музыке при
каждом туре кадрили, топая своими шлепанцами по блестящим полам; от силы
пятьсот приглашенных оставалось в громадном полутемном зале, а оркестр
играл мелодии все более и более медленные, словно завод его музыкальной
пружины подходил к концу.
хотела танцевать, и мы медленно кружили по паркету - ее узкая ладонь
лежит в моей руке, я придерживаю ее за талию, сквозь тонкий шелк платья
ощущая тепло ее кожи, ее волосы у моей щеки, упругая грудь прижата к
моей, голова покоится у меня на плече. Взгляд у нее немного печальный,
но она по-прежнему энергична и полна сил.
разлетелась весть, что далай-лама удалился в опочивальню, но мы все
продолжаем кутить - Лхомо Дондруб, смеясь, разливает по бокалам
шампанское и рисовое пиво; Лобсанг Сам-тен, младший брат далай-ламы, ни
с того ни с сего затеял прыжки через жаровню; обстоятельный Тромо Трочи
из Дхому внезапно преобразился в фокусника и вытворяет в углу зала
настоящие чудеса с огнем, обручами и левитацией. Дорже Пхамо без
аккомпанемента завела медленную песню, и голос у нее столь сладостный и
чистый, что он до сих пор слышится мне во снах, а под конец, когда на
востоке уже забрезжил первый предутренний свет и оркестр заиграл
последнюю мелодию, десятки голосов слились единым хором в песне Оракула.
мы с Энеей стремительно оглянулись.
слышно, но внезапно из мрака вынырнула одетая во все алое Радаманта
Немез. При ней были еще двое - на мгновение мне показалось, что это
священники, но я тут же разглядел, что люди в черном как две капли воды
похожи на Радаманту: мужчина и женщина, оба в боевых комбинезонах,
мягкие черные волосы свисают на бледный лоб, глаза - как черный янтарь.
заслонил собой Энею, но клоны Немез двинулись в обход. Энея шагнула
вперед и встала рядом со мной.
оскалилась. Кардинал Мустафа вышел из мрака и встал позади нее. Все
четверо не сводили глаз с Энеи. На миг мне почудилось, что вселенная
остановилась, что танцующие пары в буквальном смысле застыли в
пространстве и времени, что музыка нависла над нами сталактитами и в
любой момент ледяными осколками обрушится вниз, но тут я услышал
прокатившийся сквозь толпу ропот - шепоток испуга и шелест негодования.
шагали по паркету бального зала, смыкая кольцо вокруг Энеи, но
впечатление хищников, надвигающихся на добычу, было чересчур отчетливым,
как и запах страха, перебивший аромат благовоний, пудры и духов.
обращаясь к кому-то другому - то ли к своим клонам, то ли к кардиналу.
испустили тяжкий, басовитый гул, словно стронувшаяся с места материковая
плита, хотя трубачей в альковах не было. Подхватив гудение труб,
удрученно заныли на одной ноте бронзовые и костяные рожки. Чудовищный
гонг зарокотал, отозвавшись дрожью в позвоночнике.
донеслись сдавленные выкрики и шаркающие, суматошные шаги. Поредевшая
толпа расступилась, как почва под напором стального плуга.
Минует их - не раздвинув, а располосовав. И вот он, блистая в лучах
Оракула, скользит по паркету, скользит необычайно плавно, будто бы
проплывая в паре сантиметров от пола, отражая угасающий лунный свет.
Высокая - никак не менее трех метров - фигура увешана клочьями красных
драпировок, а из складок этой мантии выглядывает чересчур много рук.
Рук, словно сжимающих стальные клинки. Танцоры подаются в стороны еще
Адамов Григорий
Круз Андрей
Андреев Николай
Афанасьев Роман
Конан-Дойль Артур
Пехов Алексей