Чтение 85–й страницы книги ~Призвание варяга~

стали слышны голоса, что нам важней дружба Турции, чем приязнь "греческих
пиратов с разбойниками".

Может быть -- так, но турки вырезали греков целыми островами и я хорошо
помнил, как резали моих предков польские палачи. А мои предки и были
"ливонскими пиратами и разбойниками". Вопрос о Признании Греции не столь
явен в плоскости политической, но мое Сердце всегда знало -- на чьей оно
стороне.

На мои деньги я выписал греческих лидеров, чтоб они рассказали, что
выделывают турки в этой стране. Я нанял писателей и художников, чтоб они
словом и видом донесли до России турецкие мерзости. Воронцовы приняли это --
как вызов и начали со мной "таможенную войну". Сперва было тяжко, потом --
общественное мненье в России склонилось на мою сторону и я разорил
Воронцовых до тла...

Приказал же я "кончать с Пушкиным" совсем за иное...

Каково мое первое впечатление от Баку? Когда мы встали у пирса и сошли
на берег, - я увидал шесть голов, прибитых к огромному деревянному кресту,
смотрящему в море. На кресте была табличка на персидском: "Так будет с
каждым гяуром, приблизившимся к стенам сего города!" В моем животе враз
что-то сжалось и съежилось...

Ко мне подошли мулла и толмач, потребовавшие прочесть магометанскую
молитву и поклясться на Коране в том, что я не имел дела с русскими, не
люблю русских и все мои помыслы направлены против России. А еще они велели
плюнуть на святое распятие.

В ответ на это я высмеял их, спросив, как они себе представляют, что я
не имел дела с русскими, если я проехал через всю Россию? Они тут же
закивали головами и по их довольным рожам я понял, что удачно миновал первую
западню. Тогда я показал на тевтонский стяг и поклялся на Коране, что
ливонцы не любят русских. Клятвы мои были горячи и решительны, а мои люди в
один голос подтвердили мои слова. Что касается плевка на Распятие, я сказал,
что латыши - лютеране и не стоит нарушать их веру. Или пусть англиканцы
плюнут первыми. После недолгого шушуканья, английские офицеры отказались от
сего святотатства и освободили от него латышей. Наступила моя очередь.

Я облобызал Коран, оставив на нем немало слюны, и воскликнул:

- "Насколько я почитаю Писание Магомета, настолько ненавижу - распятого
идола!" - и с легким сердцем плюнул на деревяшку. Мулла увидал, что я сделал
это со спокойной душой (а у мулл на сие глаз наметанный) и сразу же
успокоился. (Был такой мужик - Аристотель. Он однажды сказал: "Из ложной
посылки -- вытечет, что угодно".)

Только когда нас отпустили, я ощутил, насколько меня бьет озноб, а по
спине текут струйки липкого пота. Лишь утерши испарину, я поднял голову и
посмотрел в выклеванные глаза черепов.

Меня обуяла какая-то неприличная веселость и я, подмигивая и показывая
язык оскалившимся, прошептал им по-латышски:

- "Ну что, спалились - олухи лапотные? Учить вас некому... Ну да ладно,
братцы, потерпите еще - теперь недолго осталось, - сниму я вас. Ей-Богу --
сниму".

Хорошо было сулить безгласным костям всякую ересь, - жизнь решала
по-своему. Дело стало клониться к осени, а я еще ни на шаг не приблизился к
моей цели. (Я не ведал о том, что с подачи милого "Мишеньки" персы знали мое
настоящее имя и то, что возможно -- моя миссия как-то связана с русской
разведкой.)

Тут начался мухаррам. В этом месяце в незапамятные времена имам Хусейн
- внук самого Магомета поднял мятеж против султана Язида и в сражении при
Кербеле был убит неким Яхьей 10 мухаррама 61 года лунной хиджры (примите
дату, как она есть - у магометанцев собственное исчисление времени).

Вследствие убийства магометанский мир раскололся и с тех пор половинки
нещадно враждуют друг с другом. Последователи семейства Магомета зовутся
"шиитами" и превыше всего ставят Коран. Сторонники светской власти, опора
султана -- "сунниты" и их стиль правления более светский.

Кроме всего, - здесь важна Кровь. Средь магометанцев самые сильные --
персы и все прочие боятся их. Именно потому именно в Персии укоренилась
самая радикальная и кровожадная трактовка Корана. Секты "ассассинов", да
"исмаилитов" берут начало именно в Персии, а термин "ассассин" вошел во все
европейские языки, как -- "наемный убийца". Причина этого в том, что именно
в Персии сложилась самая древняя и глубокая культура магометанского мира.

Да, Персия дала миру их -- ассассинов. Но чтоб понять это явление нужно
проникнуться духом зороастризма, изучить "Поучения Мазды" и прочие -- весьма
мудрые книги, наработанные сей Культурой.

Я лично думаю, что для собственных мироощущений те ж "ассассины" были
-- очень даже приличные люди и любые их действия можно понять и простить. Но
для этого нужно проникнуться "Идеей Огня" -- "очистительного и
всесжигающего".

Мне, уроженцу Ливонских болот, это -- страшно и дико. Равно как тем же
русским дико слушать мои рассуждения о "моем Отце Велсе" - Боге Любви и
Смерти. Иль радоваться "Играм Змей" под нетеплым солнцем, и плакать от
счастья под унылым ливонским дождем...

А ведь в нашей Культуре тягучий осенний дождь - милость нашего
Создателя -- Велса. Ибо "Дождь топит потаенные в недрах снега и отдаляет
Зиму и Тьму -- Мать всех русских..." Вы не знаете этой легенды, ну так что ж
раньше времени честить "ассассинов"?!

Страны ж -- не столь Культурные, а верней -- с более короткой
Культурой, нежели Культура персов, больше переняли от нас -- европейцев и
потому -- нам понятнее.

Мы, понимая суннитов, традиционно всячески их поддерживали и в итоге
наибольшее сопротивление нам приняло формы шиизма. Отсюда столь яростное
неприятье Европы и всего европейского именно в цитадели шиизма -- Персии.
Потому именно здесь такую силу имеет культ Хусейна и его гибели.

Все десять первых дней мухаррам продолжаются ритуальные похороны
Хусейна, называемые теазие. В эти дни европейцам лучше сидеть по домам
(именно в мухаррам в Тегеране растерзают Грибоедова Сашу), ибо "бичующиеся"
обкуриваются гашишом до бесчувствия и секут себя плетьми до костей. Если
кому-то из них привидится в толпе тень Язида, или Яхьи - быть беде.

По сей день не знаю, почему я вдруг решил подать прошенье имаму в том,
чтобы мне разрешили пойти в сей процессии.

Даже персы и те - были в ужасе. Они в один голос спрашивали меня, -
понимаю ли я, что увижу на празднике и что со мной сделают обкуренные
фанатики, коли я хоть на минуту выкажу боль, или страх перед тем, что мне
предстоит пережить? Понимаю ли я, что из колонны выйти можно -- только на
Тот Свет? ("К Очистительному Огню", как это принято говорить среди персов.)
Смогу ли я выдержать сие шествие?

(Сегодня, через много лет после дела я могу дать ответ на вопросы. Я -
хотел умереть. Я хотел "пройти чрез Огонь"...

Я не мог больше жить на Кавказе и не смел вернуться домой, ибо
боялся... того, что было внутри меня. Всякий раз, когда я затягивался
гашишом, я воображал, как возвращаюсь домой. Матушка с сестрой на пороге
встречают меня, вводят в дом, а радостная толпа остается снаружи, не смея
следовать. Наш дом упоительно прохладен и тих - после бакинского зноя, мама
с сестрой наливают мне ванну и кругом ни служанки и вода чиста, холодна и
прозрачна... Потом мама уходит, благословляя нас и... начинался кошмар.)

В урочный день я накурился так, что меня шатало, разделся до пояса и
босиком вышел на улицу, к ожидающим меня товарищам по процессии. Они все
здорово были "под кейфом" и встречали меня радостными возгласами, порой
весьма черного толка. Раскаленные камни мостовой нещадно жгли мои ноги и я
боялся представить себе, каковы мои ощущения, не притупи я их гашишом.

Вселенная раскачивалась и пульсировала пред моими глазами. Цвета вокруг
были необычайно ярки, а зрение столь пронзительно, что я мог проникать
взглядом в скрытую сущность...

Мои товарищи по шествию были красивы, легки и светлы душой, но где-то
по краям моего взора, боковым зрением я видел зловещие черные тени - тени
Врагов, убивших Фюрера и Повелителя. Я все крутил головой, пытаясь увидать
сих негодников, но они -- ускользали...

Один из них вдруг подкрался ко мне совсем близко и ударил меня ножом
под лопатку. Сердце мое трепыхнулось, в глазах плеснулись огненные круги и,
чтоб отогнать Этого, я хлестнул Его плетью.

Нечистый взвизгнул и отскочил в сторону. Плеть же с размаху опустилась
на мою голую спину, и я аж просел от удара. Теперь я был настороже и
внимательно следил за Врагом. Стоило ему еще раз показаться с другой
стороны, я опять ударил Его. Черт от боли и ужаса завертелся на месте и
опять бросился наутек. Мне тоже досталось, но теперь я был уверен в себе --
главное: успевать отгонять Этих!

Тут я увидал имама Хусейна. Он восседал на огневом коне и указывал
куда-то вперед - на Их воинство. И мы все взревели от радости и пошли на Бой
с Врагом.

На улице нас выстроили в колонну. Сперва меня хотели поставить в хвост
к молодым слабакам, но по рассказам, я заорал что-то вдруг по-латышски, а
потом вынул из-за пояса нож и с безумной ухмылкой медленно, но со значением
провел острием по своей же груди! Кровь сперва заструилась, а потом --
брызнула во все стороны... Вместе с ней брызнули в стороны и старики,
хотевшие меня отодвинуть. Так я оказался во главе огромной колонны самых
страшных фанатиков, но сам того -- ни капли не помню! (Шрам на груди,
правда, - остался...)

Стоило нам выйти на улицу, как Эти повалили на нас толпой. Они окружали
нас тесной стеной, толпились на крышах домов, били в барабаны и бубны, и
кто-то из них пронзительно взвизгнул:

- "Шах, Хусейн!" - и с этим криком Они ломанулись на Приступ. Я
выстроил моих молодцов правильным строем и мы, как заправские рушчики зерна,
разом взмахнули нашими цепами.

- "Вах, Хусейн!" - Эти ударили нас с другой стороны, но мы встретили их