Чтение 85–й страницы книги ~Вдали от обезумевшей толпы~

забросать его вопросами. Приятели заглянули к священнику, но никто не
обратил на это внимания. Затем Габриэль возвратился домой и занялся
приготовлениями к завтрашнему дню.

- Лидди, - сказала Батшеба, ложась спать в этот вечер, - разбуди меня
завтра в семь часов, в случае если я просплю.

- Да вы всегда просыпаетесь еще до этого, мэм.

- Да, но завтра мне предстоит важное дело - я потом тебе все расскажу,
- и я должна встать пораньше.

Однако Батшеба проснулась в четыре часа, и, как ни старалась, ей больше
не удалось уснуть. Около шести она потеряла терпение и стала себя уверять,
что ее часы ночью остановились. Она пошла и постучала в дверь Лидди, и ей не
без труда удалось разбудить девушку.

- Но, кажется, это я должна была вас разбудить? - недоумевала Лидди. -
А ведь еще нет и шести.

- Конечно, есть. Что это ты выдумываешь, Лидди? Я знаю, что уже больше
семи часов. Приходи ко мне поскорей; я хочу, чтобы ты меня как следует
причесала.

Когда Лидди вошла в комнату Батшебы, хозяйка уже ждала ее. Девушка
никак не могла понять, зачем такая спешка.

- Что такое стряслось, мэм? - спросила она.

- Так и быть, я скажу тебе. - И Батшеба посмотрела на нее с лукавой
улыбкой в сияющих глазах. - Фермер Оук придет ко мне сегодня обедать.

- Фермер Оук? И больше никого?.. Вы будете обедать вдвоем?

- Да.

- Но, пожалуй, это будет неосторожно, мэм, ведь и без того идут всякие
толки, - опасливо сказала ее приятельница. - Доброе имя женщины такая
хрупкая вещь...

Батшеба расхохоталась, щеки у нее вспыхнули, и она шепнула Лидди на ухо
несколько слов, хотя они были в комнате один. Лидди вытаращила глаза и
воскликнула:

- Батюшки мои! Вот так новости! У меня сердце так и затрепыхалось!

- А у меня вот-вот выпрыгнет! - сказала Батшеба. - Да теперь уж ничего
не поделаешь.

Утро было сырое, неприветливое. Тем не менее без двадцати десять Оук
вышел из дому и

Поднялся на холм крутой;

Он шел твердой стопой

За невестой своей молодой, -

и постучал в дверь Батшебы. Спустя десять минут можно было видеть, как
два зонта - один большой, другой поменьше - появились из этих же дверей и
поплыли в тумане по дороге по направлению к церкви. Расстояние было невелико
- не более четверти мили, и благоразумная чета решила, что нет смысла ехать
в экипаже. Постороннему наблюдателю пришлось бы подойти чуть ли не вплотную,
чтобы разглядеть под зонтами Оука и Батшебу, которые первый раз в жизни шли
рука об руку, - Оук в длинном, до колен, сюртуке, а Батшеба в плаще,
спускавшемся до самых галош. Несмотря на будничную одежду, Батшеба выглядела
помолодевшей:

Как роза, снова ставшая бутоном...

Душевное спокойствие вернуло ей здоровый румянец, по просьбе Габриэля
этим утром она уложила волосы так, как носила их несколько лет назад, когда
стояла на Hopкомбском холме, и теперь казалась ему поразительно похожей на
чарующую девушку его мечтаний; впрочем, не приходилось удивляться, - ведь ей
было всего двадцать три - двадцать четыре года! В церкви их поджидал Толл,
Лидди и пастор, - церемония была быстро совершена.

В тот же день вечером они спокойно сидели за чаем в гостиной Батшебы, -
решено было, что фермер Оук поселится здесь, - ведь у него не имелось ни
свободных денег, ни дома, ни обстановки, достойной его супруги (хотя он и
был на пути к богатству), а Батшеба всем этим обладала.

Батшеба разливала чай, когда их оглушил пушечный выстрел, за ним
последовал невообразимый грохот труб, раздавшийся у самого дома.

- Так оно и есть! - воскликнул, смеясь, Оук. - Я уже догадался, что
наши молодцы что-то затевают, - стоило только на них взглянуть!

Он взял свечу и спустился на крыльцо, за ним пошла Батшеба, накинув на
голову шаль. Свет упал на группу мужчин, стоявших перед домом на усыпанной
гравием площадке. Как только они увидели новобрачных, все дружно гаркнули:
"Урра!" - и в тот же миг где-то на заднем плане опять выпалила пушка, а
вслед за ней загремела весьма неблагозвучная музыка - можно было различить
барабан, тамбурин, кларнет, серпент, гобой, виолончель и контрабас, - то
были реликвии, уцелевшие от некогда знаменитого, неподражаемого
уэзерберийского оркестра, почтенные, источенные червями инструменты, на
которых некогда играли предки теперешних музыкантов, прославляя победы
герцога Мальборо. Доиграв туш, исполнители двинулись вперед и подошли к
крыльцу.

- Это все подстроили наши весельчаки, Марк Кларк и Джан, - сказал Оук.
- Заходите, друзья, закусите и выпейте со мной и с моею женой.

- Только не нынче, - отказался мистер Кларк, проявляя высокую
самоотверженность. - Премного благодарны, но мы заглянем к вам как-нибудь в
другой раз. А все-таки мы решили не упустить случая и выразить в этот день
свою радость. Ежели вам угодно послать к Уоррену какого-нибудь питья, то
будет очень здорово. Желаем долгих лет и счастья приятелю Оуку и его
пригожей суженой!

- Благодарю! Благодарю вас всех! - сказал Оук. - Сейчас же пошлю к
Уоррену глоточек и кусочек. Мне так и подумалось, что старые друзья,
пожалуй, что-нибудь да устроят в нашу честь, и я только что сказал об этом
моей жене.

- Ей-богу, - шутливо обратился Когген к товарищам, - этот человек на
диво быстро научился говорить "моя жена", ведь его женатой жизни без году
неделя. Что скажете, друзья?

- Сроду не слыхал, чтобы человек, женатый добрых двадцать лет, так
привычно выговаривал "моя жена", - вставил Джекоб Смолбери. - Можно было бы
подумать, что Оук и впрямь так давно женат, будь это сказано малость
похолодней, ну, да холодности тут трудно ожидать.

- Ничего, все придет в свое время, - подмигнул Джан.

Тут Оук засмеялся, а Батшеба улыбнулась (теперь она почти никогда не
смеялась), и друзья их стали прощаться.

- Да, вот оно как обернулось! - весело промолвил Джозеф Пурграс, когда
они тронулись в путь. - Желаю ему жить с ней да радоваться. Хотя нынче я
раза два чуть было не сказал вместе с пророком Осией, - ведь у меня вечно на
языке слова Священного писания, ничего не поделаешь, привычка - вторая
натура: "Ефраим стал служить идолам, - отступитесь от него!" Но раз уж так
оно получилось, - а ведь ее мог бы и невесть кто подцепить, - то за все
благодарение богу!

КОММЕНТАРИИ

В конце 1872 года Лесли Стивен, редактор известного "Корнхилл мэгезин",
предложил Томасу Гарди написать роман для своего журнала. Гарди ответил
согласием и указал некоторые ориентиры будущего произведения: "Пастораль",
озаглавленная "Вдали от обезумевшей толпы", основные действующие лица
которой - "молодая женщина-фермер, пастух и сержант кавалерии". Роман начал
публиковаться в "Корнхилл мэгезин" в январе 1874 года, задолго до того, как
Гарди его окончил. Заключительные главы были отосланы в августе 1874 года, а
в ноябре того же года роман вышел отдельным изданием в двух томах, с
иллюстрациями Элен Пейтерсон, которую Гарди считал лучшим иллюстратором
своих книг. Успех романа у читателей и критики нарастал с каждым номером
журнала. Первые выпуски романа в журнале были еще анонимными, но общий хор
похвал побудил автора открыть свое имя. Именно этот роман принес Гарди славу
и выдвинул его в число ведущих английских романистов.

Заглавием романа послужила строка из "Элегии, написанной на сельском
кладбище" поэта XVIII века Томаса Грея. "Вдали от обезумевшей толпы" - такое
же программное заглавие, как "Под деревом зеленым". Вдали от "обезумевшей
толпы" и ее "низменных стремлений" находится сельская, патриархальная
Англия. В предисловии 1895-1902 года Гарди напоминает читателям, что в этом
романе он впервые употребил старинное название "Узссекс" для обозначения той
части юго-запада Англии, в которой развертывается действие его романов. Он
напоминает также о том, что Уэссекс лишь отчасти принадлежит
действительности, а в большей степени - авторской фантазии. Замечание это
существенно не только в том смысле, что Уэссекс не фотография, а
художественное обобщение, но и потому, что в известной мере Уэссекс Гарди -
утопия, воплощение идеала "старой веселой Англии". Гарди особенно настойчиво
акцентирует традиционность сельской Англии, "нераспавшуюся связь времен".
Эта традиционность для писателя важна и ценна потому, что она сохраняет
сильные и цельные "старинные характеры", которых уже нет в "обезумевшей
толпе" капиталистического города.

В этом романе Гарди, в отличпе от ранней идиллии "Под деревом зеленым",
патриархальная Англия предстала не как островок, пока еще изолированный от
зла внешнего мира, не обособленно, а в столкновении с этим злом. Вторжение в
круг людей, объединенных традиционным жизненным укладом, человека другого
мира, человека "низменных стремлений", стало основой сюжетного конфликта.
Лесли Стивен предупреждал Гарди, что в произведении, предназначенном для
журнала, должен быть напряженный, захватывающий сюжет. "Я не требую, - писал
Стивен, - чтобы в каждом номере было убийство, но необходимо привлечь
внимание читателей четким, хорошо построенным сюжетом". В своем новом романе
Гарди как бы объединил "сельские картинки в духе голландской школы"