не напишет в колхозе.
- не шуточка, он в мирное время доводил людей черт знает до чего. А в
условиях переднего края бюрократизм может быть и похуже. Вот в летных
частях случай: летчик выбросился из горящей машины, "мессер" его сшиб, сам
цел остался, а штаны на нем обгорели. И вот, не выдают ему штанов! Скандал
прямо, зам по хозяйственной отказывает: не вышел срок износа, и все! И
трое суток летчик просидел без штанов, пока не дошло дело до командира
соединения.
дурак замешкался с выдачей штанов, от этого не отступают от Бреста до
прикаспийской пустыни. Пустое, - волокита.
окружение пехотное" подразделение, стали люди голодать. Получила летная
часть приказ сбрасывать им продукты на парашютах. А интендантство
отказалось выдать продукты, - нам нужно, говорят, чтобы на накладной
расписывались, а как же они внизу распишутся, если им с самолета будут эти
мешки сбрасывать? Уперся интендант и не дает. Уломали, - приказным
порядком.
переднего края бюрократизм может жутко проявить себя. Знаете приказ: "Ни
шагу назад"? Вот молотит немец по сотням людей, а стоит отвести их за
обратный скат высоты, и люди будут в безопасности, и тактического
проигрыша никакого, и техника сохранится. Но вот есть приказ: "Ни шагу
назад", - и держат под огнем и губят технику, губят людей.
полковников к нам в армию из Москвы прислали проверить этот самый приказ
"Ни шагу назад". А машины у них не было, а мы за трое суток от Гомеля на
двести километров драпанули. Я полковников взял к себе в полуторку, чтобы
их немцы не захватили, а они трясутся в кузове и меня просят: "Дайте нам
материалы по внедрению приказа "Ни шагу назад"... Отчетность, ничего не
поделаешь.
и, видимо, нырнул, сказал:
один против семидесяти немцев, задержал наступление, погиб, армия
склонила, обнажила голову перед ним, а его чахоточную жену вышибают из
квартиры и предрайсовета кричит на нее: вон, нахалка! Бюрократизм - это,
знаете, когда человеку велят заполнить двадцать четыре анкеты и он в конце
концов сам признается на собрании: "Товарищи, я не наш человек". Вот когда
человек скажет: да, да, государство рабоче-крестьянское, а мои папа и мама
дворяне, нетрудовой элемент, выблядки, гоните меня в шею, тогда - порядок.
так, государство рабоче-крестьянское и управляют им рабочие и крестьяне.
Что ж тут плохого? Это справедливо. Буржуазное государство ведь не
доверяет голоте.
сторону.
чужого прожектора.
рабочий. Анкета у меня - стеклышко. А оказывается, я тоже не годился до
войны.
относятся осмотрительно к дворянам. Но вот почему меня, рабочего, перед
войной взяли за шкирку? Я не знал, то ли картошку пойти перебирать на
склад Союзплодоовощи, то ли улицы подметать. А я как раз высказывался с
классовой точки: покритиковал начальство, уж очень красиво жило. Вот мне и
дали по шее. Здесь, по-моему, он и есть, главный корешок бюрократизма:
если рабочий страдает в своем государстве.
коснулся чего-то очень значительного, и, так как говорить о том, что
волновало, пекло душу, не было в его обычае да и не было в привычке
слушать это от других, он ощутил нечто непередаваемо хорошее: счастье, без
оглядки, без страха высказываться, спорить о том, что особенно тревожит
ум, будоражит и о чем именно вследствие того, что оно тревожит и
будоражит, он ни с кем не говорил.
протрезвившимся армейцем, чувствуя вокруг себя присутствие людей,
прошедших от Западной Украины до этой пустыни, все, казалось, было
по-иному. И простое, естественное, желанное и нужное, но недоступное,
немыслимое, - искренний разговор человека с человеком, - совершилось!
голытьбу, и это верно, но, если голоштанник стал миллионером, его пускают
в сенат. Форды из рабочих вышли. У нас на командные посты не пускают
буржуазию и помещиков, это правильно. Но если ставят каинову печать на
человека-трудягу только за то, что его отец или дед были кулаками либо
священниками, это совсем другое дело. В этом нет классовой точки зрения. А
думаете, не встречал я во время своих лагерных мытарств рабочих-путиловцев
и донецких шахтеров? Сколько хочешь! Наш бюрократизм страшен, когда
думаешь: это не нарост на теле государства, - нарост можно срезать. Он
страшен, когда думаешь: бюрократизм и есть государство. А во время войны
умирать за начальников отделов кадров никто не хочет. Написать на просьбе
"отказать" либо выгнать из кабинета солдатскую вдову может любой холуй. А
чтобы выгнать немца, нужно быть сильным, настоящим человеком.
Тут другое плохо: для того, чтобы я был счастлив и мог отдать России свои
силы, должно вот такое жуткое время прийти - горькое. Тогда уж и Бог с
ним, с этим счастьем моим - будь оно проклято.
составляло суть их разговора, что осветило бы жизнь ясным и простым
светом, но вот он размышлял и говорил о том, о чем обычно не размышлял и
не говорил, и это доставляло ему радость. Он сказал своему собеседнику:
этом ночном разговоре с вами.
15
Кормили его хорошо, дважды его осматривал врач-эсэсовец, прописал ему
вливание глюкозы.
беспрерывно досадовал на себя: зачем вел разговоры с Иконниковым:
очевидно, юродивый его выдал, подсунул ему перед обыском компрометирующие
бумаги.
бесед с заключенными, размышлял, кого из них можно привлечь к работе.
Ночью, в бессоннице, он составлял текст листовок, подбирал слова для
лагерного разговорника, чтобы облегчить общение между людьми разных
национальностей.
всеобщего провала в случае доноса провокаторов.
организации: он был уверен, что сумеет преодолеть предубеждение Осипова к
Ершову.
жаждущий победы Красной Армии. Думая о предстоящем допросе, он был почти
спокоен.
головой в стену, в ужасной тоске, какая приходит к умирающим в тюрьмах. От
боли Мостовской на время потерял сознание. Он пришел в себя, боль
ослабела, грудь, лицо, ладони покрылись потом. В мыслях наступила
кажущаяся, мнимая ясность.
с чувством счастья, испытанным мальчиком, когда внезапно хлынул дождь и
мальчик вбежал в комнату, где шила мать; с женой, приехавшей к нему в
енисейскую ссылку, с ее мокрыми от слез, счастливыми глазами; с бледным
Дзержинским, которого он спросил на партийном съезде о судьбе милого юноши
эсера. "Расстрелян", - сказал Дзержинский. Тоскливые глаза майора
Кириллова... На санках тащат покрытый простыней труп его друга, в дни
ленинградской блокады не принявшего от него помощи.
череп, прижавшийся к шершавым лагерным доскам.
теряло окраску. Казалось, он медленно погружается в прохладную воду. Он
заснул, чтобы в предутреннем мраке вновь услышать вой сирен и встретить
новый день.
осматривал свои худые руки, впалую грудь.
узкоплечий рябой лагерник, вытиравший шваброй цементный пол, сказал
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Суворов Виктор
Емилина Ника
Распопов Дмитрий