не будет.
спросил я. - Потому что выяснили, что ты был симитом?
специалисты, как я, нужны. И не только им. Любому режиму.
Ты хоть какую революцию произведи, а потом результат ее надо
кому-нибудь охранять. А кто это будет делать? Мы Каждого
из нас в отдельности можно заменить, а всех вместе никак
нельзя, других не наберешь.
ЦРУ ты служишь по-прежнему?
панелями и полом, покрытым красной ковровой дорожкой Дошли
до конца этого коридора и попали в просторную приемную, где
толпились казаки в больших чинах.
медленно и тупо тыкал в клавиши пишущей машинки "Олимпия"
заскорузлыми пальцами. Над ним висело изображенное
расторопным художником большое панно, изображавшее въезд
царя Серафима в столицу. Толпы народа, восторженные лица, и
Серафим, склонившись с лошади, гладит поднятого к нему
счастливой матерью счастливого младенца.
роскошный, как и приемная.
склонив лысину, что-то быстро писал. Громадного размера
картина над ним изображала Серафима, который, сидя на
вздыбленном коне, поражает копьем пятиголового красного
дракона.
стола и, цветя благодушной улыбкой, пошел мне навстречу,
подтягивая на ходу штаны с лампасами, которые, несмотря на
большой живот, были ему велики.
хлопая по спине.
присутствии старшего.
со стоявшим перед ним журнальным столиком, на котором лежал
неизвестный мне раньше журнал "Имперские новости".
Зильберович занял место в кресле напротив.
улыбаться.
выглядишь не совсем привычно. В этих вот... Я каким-то
образом изобразил руками его эполеты и аксельбанты.
оглядел себя самодовольно. - Ну что же, старик. Это я,
даже ты можешь подтвердить, заслужил. Верой и правдой
служил Симычу... то есть я имею в виду Его Величеству. Я
поверил в него, когда никто не верил. Я был рядом в самые
трудные его времена. И вот, видишь, кой до чего дослужился.
А что касается тебя, то ты мне вообще должен памятник
поставить. Вот как вернешься к себе в Штокдорф если,
конечно, вернешься, так сразу начинай лепить. Потому что
Си... то есть. Его Величество был на тебя так зол, что
хотел прямо сразу поступить с тобой, как с плюралистом. А я
тебя отстоял. Понимаешь?
прогневил? Что я ему такого сделал?
Зильберович. - Тебе было поручено "Большую зону"
распространять. А ты...
сразу конфисковали еще на таможне. А если б и не
конфисковали, так все равно ничего сделать нельзя было. У
этих комунян ни компьютеров, ни бумаги, один только
вторичный продукт в изобилии. Да и с тем перебои, поскольку
первичного продукта нехватка.
от тебя и хотел услышать. Значит, ты к коммунистам
критически относишься? Не любишь их?
любят.
плюралистов никто не любит. Все их ненавидят. Сейчас мы
поедем с тобой к Его Величеству. Ты ему так прямо и скажи,
что заглотчиков и плюралистов ненавидишь и будешь бороться
против них до конца. И запомни. Не вздумай называть его
Симычем или как-нибудь вроде этого. Только Ваше Величество.
И ни в чем не перечь. Отвечай только: слушаюсь, так точно,
никак нет. А то если он осерчает...
ладоши.
усатому секретарю.
словца, а оказалось, и правда, карета. Из красного дерева,
с кожаными сиденьями внутри и с какими-то жандармами на
запятках.
окружавших карету казаков конвойной сотни.
на улицу и видел, какие благодатные перемены произошли
здесь, покуда я сидел в тюрьме. Все прохожие были в длинных
штанах и длинных платьях, а некоторые даже оказались
длинноволосыми. Видимо, новая власть еще не окончательно
установилась, потому что некоторые улицы были
забаррикадированы поставленными поперек паровиками. Поэтому
мы ехали каким-то странным кружным путем, чему, впрочем, я
был рад. Сначала мы проехали по проспекту Маркса, которому
уже было возвращено исконное название Охотный ряд. Зато
проспект имени Первого тома теперь назывался не улицей
Горького, и не Тверской, и даже вовсе не улицей и не
проспектом, а Серафимовской аллеей.
Гениалиссимуса. Только портреты Симыча. Но больше всего
мне понравился памятник на площади против бывшего Дворца
Любви. На лошади, на которой сидел когда-то Юрий
Долгорукий, а потом Гениалиссимус, теперь возвышался Симыч,
который точно так же, как на картине в кабинете Лео, со
зверским усердием пропарывал копьем пятиголового гипсового
дракона.
Красной площади.
это две грубо сколоченных виселицы. На одной из них
болтался с обрезанными шлангами Горизонт Тимофеевич Разин, а
на другой Берий Ильич Взрослый в полной форме, за
исключением штанов Куда они делись, догадаться было проще
простого Я посмотрел на штаны Зильберовича, тот перехватил
мой взгляд, все понял, смутился и инстинктивно прикрыл
лампасы руками.
наружу и увидел возле Лобного места большую толпу
православных, которые мешали проезду. Из-за этой толпы мы
слегка задержались, и я успел разглядеть палача в красной
рубахе и с большим топором. Я сначала не разобрал, кого
казнят Но когда палач взмахнул топором, толпа взвыла,
попятилась, и я увидел, что по булыжнику катится черная
курчавая голова. Я ахнул, узнав голову Тома.
Неужели за то, что негр?
неграм терпимо относится, но ты ж сам написал, что Том был
скрытым заглотчиком.