когда вошел Фошлеван, именно такое двойственное выражение озабоченности
можно было прочесть на лице настоятельницы - некогда очаровательной и
просвещенной мадмуазель Блемер, а ныне матери Непорочность, обычно
жизнерадостной.
четки настоятельница взглянула на него и спросила:
сказал Фошлеван.- Мне тоже надо кое-что сказать вам, матушка.
крестьян, которые не лишены самоуверенности. Невежество, приправленное
хитрецой, - сила; его не боятся и потому на эту удочку попадаются. Прожив
два с лишним года в монастыре, Фошлеван добился признания. Если не считать
работы в саду, ему, в постоянном его одиночестве, ничего не оставалось
делать, как всюду совать свой нос. Держась на расстоянии от закутанных в
монашеские покрывала женщин, сновавших взад и вперед, Фошлеван сначала видел
перед собой мелькание теней. Наблюдательность и проницательность помогли ему
в конце концов облечь эти призраки в плоть и кровь, и все эти мертвецы ожили
для него. Он был словно глухой, глаза которого приобрели дальнозоркость, или
слепой, слух которого обострился. Он старался разобраться в значении всех
разновидностей колокольного звона и преуспел в этом настолько, что
загадочная и молчаливая обитель уже не таила в себе для него ничего
непонятного. Этот сфинкс выбалтывал ему на ухо все свои тайны. Фошлеван все
знал и молчал. В этом заключалось его искусство. В монастыре все считали его
дурачком. Это большое достоинство в глазах религии. Матери - изборщицы
дорожили Фошлеваном. Это был удивительный немой. Он внушал доверие. Кроме
того, он знал свое место и выходил из сторожки, только когда необходимость
требовала его присутствия в огороде либо в саду. Тактичность была ему
поставлена в заслугу. Тем не менее Фошлеван заставлял все ему выбалтывать
двух человек: в монастыре - привратника, и потому он знал подробности всего,
что происходило в приемной, а на кладбище-могильщика, и потому он знал все
обстоятельства похорон. Так он получал двоякого рода сведения о монахинях:
одни проливали свет на их жизнь, другие - на их смерть. Но он ничем не
злоупотреблял. Община ценила его. Старый, хромой, решительно ничего и ни в
чем не смыслящий, без сомнения глуховатый - сколько достоинств! Заменить его
было бы трудно.
черным крестом, въехал в аллею, ведшую к кладбищу Вожирар. Следовавший за
ним хромой старик был не кто иной, как Фошлеван.
монастыря, проникновение Жана Вальжана в покойницкую - все прошло
благополучно, без малейшей заминки.
кажется нам поступком вполне простительным. Это одно из тех прегрешений,
которые совершаются ради исполнения долга. Монахини совершили его, не только
не смущаясь, но с полного одобрения их совести. В монастыре действия того,
что именуется "правительством", рассматриваются лишь как вмешательство в
чужие права, - вмешательство, всегда требующее отпора.
будет. Люди! Сочиняйте законы, сколько вам заблагорассудится, но берегите их
для себя! Последняя подорожная кесарю - это всего лишь крохи, оставшиеся
после уплаты подорожной богу. Земной властитель перед лицом высшей власти -
ничто.
переплетавшихся заговора: один - с монахинями, другой - с г-ном Мадленом,
один - в интересах монастыря, другой - в ущерб этим интересам, - удались на
славу. Невозмутимость Жана Вальжана представляла собой то незыблемое
спокойствие, которое сообщается другим. Фошлеван не сомневался в успехе.
Оставались сущие пустяки. В течение двух лет Фошлеван раз десять угощал
могильщика, этого славного толстяка, дядюшку Метьека. Он обводил его вокруг
пальца. Он делал с ним, что хотел. Он вбивал ему в голову все, что
вздумается. И дядюшка Метьен поддакивал каждому его слову. У Фошлевана была
полная уверенность в успехе.
счастливый Фошлеван взглянул на дроги и, потирая свои ручищи, пробормотал:
разрешение на похороны. Служащий похоронного бюро вступил в переговоры со
сторожем. Во время этой беседы, обычно останавливающей кортеж на две-три
минуты, подошел какой-то незнакомец и стал позади катафалка, рядом с
Фошлеваном. По виду это был рабочий, в блузе с широкими карманами, с
заступом под мышкой.
него, наверное, было бы такое же выражение лица, как в эту минуту у
Фсшлевана.
может умереть. А между тем могильщики тоже смертны. Копая могилу другим,
приоткрываешь и свою.
фамилия Грибье, деревенщина!
человек. Он напоминал неудачливого врача, который взялся за работу
могильщика.
Метьен, но да здравствует добрый дядюшка Ленуар! Вы знаете, кто такой
дядюшка Ленуар? Это кувшинчик запечатанного красного винца в шесть су.
Кувшинчик сюренского, будь я неладен! Настоящего парижского сюрена. Старина
Метьен умер! Да, жаль, он был не дурак пожить. Ну, а вы? Вы ведь тоже не
дурак пожить? Верно, приятель? Мы сейчас с вами пойдем пропустим по
стаканчику.
кладбища.
молодость, кажутся стариками и, несмотря на худобу, бывают очень сильны.
понял, что имеет дело с опасной породой человека, то есть с краснобаем.
вексельной книге. Увидел, что пришел черед расплачиваться дядюшке Метьену. И
дядюшка Метьен умер.
- предвечный отец; для якобинцев - верховное существо.
бутылочку - раскупоришь и душу. Пойдем выпьем. От этого не отказываются.
несколько шагов.
которых надо прокормить. Чтобы они могли есть, я не должен пить.
присовокупил: