терпел. Не найдя меня, дед Павел в сердцах переругался с мужиками и отбыл в
город. В щель меж тесин крыши я наблюдал, как уходила лодка за мыс. Мерно
взмахивающий веслами дед Павел и лодчонка его становились меньше, меньше,
поднимались над водою, и уже не на веслах, на крылах возносились в небо дед
и лодка, ломалась былка мачты. Почему-то защемило сердце, одиноко мне вдруг
сделалось. Не знал я, да и не мог тогда знать, что рыбачил с дедом в
остатний раз.
насмерть повязанного с рекой Гришку Высотина. Подадутся молодой и старый на
реку, наберут сети в лодку, присядут к костерку попить чаю перед тем, как
обметать устье речки Гравийки, и на время забудут про лодку. На такой реке,
как Енисей, да еще в Заполярье, да к тому же еще весною, забываться нельзя.
Вода была "на тальниках", лодку отбило, и дед Павел -- отчаянная душа, не
раздумывая, скинул лопоть, в подштанниках подковылял к реке, пощупал воду
пяткой, съежился и, по-бабьи взвизгнув, рванул бегом за лодкой. Напористая,
тяжелая от мути вода валила деда с ног, он спотыкался, охал, хватался за
кусты, но пер и пер бродом к лодке, однако настичь ее все не мог. И глаз ли
единственный подвел деда, показалось ли ему близко до цели -- вода
скрадывает расстояние, только рванулся дед вплавь за лодкой. Ему оставалось
сделать один лишь взмах, и он сделал его, этот взмах, вскинул руку, чтоб
пойматься за борт лодки, и так, с поднятой в небо рукой огруз, скрылся в
воде.
вынырнет одноглазый, шебутной дед Павел, уж больно быстро и как-то
невзаправдашно все произошло.
подтоварнике рыхлым снежным бугром белела сеть, на сеть брошены мокрые
верхонки, лопашны выжидательно покоились по бортам, веревочка какая-то
свисала с носа, трепало веревочку течением. Возле воды, на приплеске, лежала
дедова одежонка, на плоском камне дымилась трубка с медным колечком. Гришка
глядел, глядел на попусту дымящуюся трубку и заорал лихоматом караул.
большое время. В тот год я одолевал самую, быть может, долгую и тяжкую в
своей жизни зиму.
Павла. Вот из него выдержки:
фамилия: Астафьев, имя-отчество: Павел Яковлевич. Умер(ла) 7 июня 1939 г...
о чем в книге записей гражданского состояния о смерти 1939 года 16 июня
произведена соответствующая запись. Город-селение: Игарка, край-область:
Красноярский... возраст, причина смерти: 57 лет, утопление..."
Яковлевича первый его внук и верный соратник по рыбалке почти уже на десяток
лет пережил, но рыбачить стал редко и лениво: нет у него такого верного
напарника, какой когда-то у деда Павла был в далеком Заполярье, внуки малы
еще, да и заняты они учебой, увлечены городской жизнью, смотрят телевизор.
Красноярск, "Офсет", 1997 г. Примечание
пароходе вниз по Енисею. На пристани Назимово толпа пассажиров,
стосковавшихся по берегу, заранее накопилась, стиснулась у квадратной дыры и
выжидательно молчала, будто у входа в Божий храм перед молебствием. Команде
не удавалось выкинуть трап, матросы рассердились, тыкали торцом трапа в ноги
людей и, ушибив одного-другого пассажира, пробили наконец отверстие в толпе.
мелко переставляя ноги, чтоб не оттоптали. Слепым водоворотом людей
выкидывало на берег повернутыми лицом обратно к пароходу.
отличие от южан, не красуются и не наглеют, торгуя чем-либо, они как бы даже
стесняются такого занятия, тогда как южане получают от торговли
удовольствие, делают из нее театр, где и цирк.
каленым, как бы олифой покрытым, кедровым орехом. Под открытым веком пестеря
кровенела княженица; голубика и черница темной пеной всплывали из ведер; в
щели плетенок сочилась остатняя, проквашенная морошка. Овощи: лук и чеснок с
сочным пером и мелкими, вытянутыми корешками, желтенькая репа, яркие
морковки с пышной ботвой лежали на каменных плитах. Под соленую и свежую
рыбу брошены плахи, где и весла, чтоб не липла к продукту супесь, на
тряпицах белели выступившей солью горки тугуна прошлогоднего вяленья.
разбойничьего вида. Перед ним на крапивном мешке разложены были пастушьи
дудки, ивовые пикульки, берестяные зобенки под соль, резаные ложки,
расписные туеса, птичьи чучела. Пассажиры дудели в дудки, вертели в руках
лесные диковинки, говорили про чучела: "Прямо как живые!", но ничего не
покупали у старика -- не наступила еще мода на такого вида народные изделия.
непременно надо подняться на берег, посмотреть на дома и на добродушно
почесывающихся собак, рядами залегших по прибрежному урезу, будто на
пограничном порубежье, готовых оборонять селение свое, худобу и хозяев.
отшучивающихся от-мужичья, лепилась девочка лет девяти, в полосатеньком
платье, спереди как бы обрызганном синими чернилами, -- она вынесла на
торжище ведро гонобобели. Угловатая, с несообразно крупной костью и
выпирающими скулами, девочка выглядела старше своих лет. Потом уж, годам к
шестнадцати-семнадцати, когда во многих коленах тайгой и таежной работой
крепленную кость прикроет упругое тело, нальется оно соком -- ох, какая
сильная, может быть, удалая сибирячка получится из этой девочки. А пока
торчала на берегу растопыркой большеротая, толстопятая девчушка и,
ошарашенно открыв рот, глядела на нездешний, распрекрасный люд глазами, в
которых накрошено и белого, и синего, и серого, и который которого
переборет, пока не угадать, но непременно получатся глаза северного,
застенчиво тихого свету.
шептуны, картуз еще на нем был знатный, кожаный, высокий, времен, поди-ка,
царя Алексея, вылощенный под железо, насунутый до надбровных, непримиримо
сдвинутых бугров. Насыпая орехи берестянкой, он воротил от меня рыло -- я
"вонял" табаком, но от самого кержака так перло черемшой, что пассажира
послабей и с ног могло сшибить, -- ушат с этой самой соленой черемшой стоял
чуть в стороне. "Колбы не надо ль?" -- мотнул старообрядец бородою на ушат.
дали, презирая вместе со мной всю гомонящую мирщину. Я отыскал взглядом
девчушку. Не очень-то почитаю водянистую голубику, но у младой сибирячки
никто ягоды не покупал, и мне хотелось сделать "почин", а там сработает
"закон рынка", разуму не поддающийся.
следы и шмыгающие среди разномастной обуви, большие в кости и все-таки еще