стрелять.
убыстряя шум, пришепетывая, из темного неба начали вываливаться в пойму
речки снаряды. Берег тряхнуло. Из речки долетели камень и песок, смешанный с
водою.
бросаясь за какой-то бугорок, сплевывая на ходу все еще кровавую слюну,
смешанную с песком. Двух раненых удалось спасти. Мелькушенко и соседи его,
бойцы, были убиты уже здесь, возле речки, может, немцами, может, осколками
своих же снарядов. Десятая батарея будто ковала большую подкову в старой
кузне, работала бесперебойно. Немцы в устье речки перестали стрелять и
бегать, затаились.
торжествовал Мансуров. -- Лешка, давай закурить. У нас все вымокло.
Перевязать его надо. И телефон ему.
и, оттолкнувшись от земли, ринулся под яр, из которого обтрепанно сыпались и
сыпались комки с травою, сочился песок.
себя. Пакет, обернутый в непромокаемую пленку, был сух, вата мягка, но
мокрые пальцы майора обжигали тело, кровью склеивало пальцы.
у Зарубина пакет, -- Лешка, посвети в притырку.
шинель, осветил белое, охватанное окровенелыми руками тело.
выбивается из-под нижнего ребра кровяная долька с пузырьками, лопнув,
сочится под высокий, строченный пояс офицерских штанов.
дернулся, замычал -- осколок прощупывался, был он близко, под ребром. --
Счас бы обсушиться и в санроту.
майор. -- Закрепляйтесь, ребята, окапывайтесь, ищите тех, кто остался живой,
не то будет нам и санрота, и вечный покой... Я за телефониста...
фляги, судорожно хлюпнул густой от песка слюной, но водку выплюнуть не
решался, загнал глоток вовнутрь. Потом еще глоток, еще, хлеб, пусть
размокший -- все хлеб! Беречь, пуще глаза беречь...
помолчав, добавил он, -- пакеты брать у мертвых... патроны и пакеты...
патроны, -- он прервался, хотел подвинуться к яру, но даже с места себя не
стронул, зато сразу почувствовал холодное мокро облепившей его шинели. --
Подтащите меня, -- попросил он, -- меня и телефон -- под навес яра, сами
окапывайтесь, если есть чем, да попытайтесь найти командира стрелкового
полка Бескапустина и хотя бы одного, пусть одного-разъединственного живого
бойца из тех, что переправились днем.
бойцы, вместе с которыми отстреливался в устье речки Мансуров. Было их
человек пять, и где-то поблизости, за речкой, слышалось, звякая о камни,
окапывались бойцы, утерявшие связь не только с командиром полка, но и со
своими ротами.
просил бойцов немедленно и во что бы то ни стало найти Бескапусгина или хотя
бы кого-то из командиров рот, батальонов, хорошо бы кого и из штаба полка,
сообщить надо им, что с левым берегом работает связь, по возможности еще
ночью, в темноте, протянуть телефонные концы стрелковым подразделениям.
идти. -- Майора колотило, он трудно собирал рассыпающиеся слова: -- Где-то
есть наши. Есть. Не может быть, чтобы все погибли. Постарайся найти их. Bce!
За дело, ребята. Ночь на исходе. День грядущий много чего нам готовит...
берегу, надеясь согреться.
подвинься, подвинься. Нас засыпает осколками, они отошли, отогнали мы их,
отогнали. -- Он отдал трубку Мансурову, съежился: -- Ах ты, чертовщина! И
огонь нельзя развести, -- в голосе майора были и вопрос, и просьба, и слабая
надежда.
Постараемся найти славян. Мал у нас выводок, шибко мал. Меньше тетеревиного.
Лешка, ты никуда -- понял? Ни-ку-да!..
же, разбрызгивая воду, вздымая песок, секанула очередь. Взвизгнув и как бы
еще больше озлясь, пули рикошетом рассыпались, прочертили белые линии по
реке. Лешка по-пластунски пополз к лодке. Вокруг щелкало, впивалось в землю,
крошило камни очередями пулеметов, автоматов, ответно четкими, торопливыми
выстрелами сорили винтовки.
разбросанно затаились по оврагам, пытаясь до рассвета установить связь друг
с другом. Рота, точнее, старые, закаленные вояки из роты Герки-горного
бедняка, ошивавшиеся в хуторе, расковыряв штукатурку по стенам сельской
школы, обнаружили под штукатуркой деревянное -- хорошо отструганные, плотно
пригнанные брусья, сбитые лучинками. Находчивые воины углями на стенах школы
изобразили "секретный склад" и сами же встали тут дозором, палили в воздух,
не подпуская никого к важному объекту.
школы, связали брусья попарно, скинули с себя почти все, кроме подштанников,
узелки с пожитками, оружием, патронами и гранатами притачали к плотикам.
Боевой командир, скаля зубы, заметил: если убьют на переправе -- никакого
значения не имеет тот факт, что ты голый или еще какой -- голому даже
способней -- скорее и без задержек пойдешь на дно. Зато уж если
переправишься на берег -- в сухом и с патронами будешь.
рассыпаться вдоль берега, сосредоточиться в подъярье и затем уж атаковать
ошеломленного, артподготовкой подавленного противника. Оськин хотел проявить
находчивость и дерзость: еще во время артподготовки двинуть свою роту вслед
за первым батальоном полка Бескапустина, но что-то, скорее всего нюх
бывалого вояки придержал его, и, когда загорелся остров и на нем освещенные,
будто при большом пожаре, заметались бедные пехотинцы, Оськин, крикнув: "За
мной!" -- бросился в воду и, толкая плотик с манатками и оружием, брел, пока
ноги доставали дна, потом дребезжащим от холодной воды голосом повторил: --
"За мной!" -- и резко, часто выбрасывая правую руку, толкая плотик вперед,
грозясь: -- "Убью! Любого и каждого убью!" -- это на тот случай, если пловцы
задумают громоздиться на связанные брусья.
сосредоточили на капле земли, и ночные самолеты все сбрасывают и сбрасывают
на выгорающий этот клочок бочки, валом разливаясь, огонь доканчивал живых и
мертвых на острове, в мелкой протоке на берегу.
расщепляли брусья плотиков, но сами бойцы, умоляя, кричали: "Не лезть! На
плотик не..." -- греблись, скреблись люди к берегу, пляшущему от взрывов,
ощетиненному пулеметным огнем. Чем ближе был берег, тем гуще дым, пыль и
огонь, но упрямо, судорожно хватали бойцы горстями воду, отплывая подальше
от ада, кипящего на острове и вокруг него. Под самым уж правым берегом плоты
Оськина подверглись нападению ошалелой толпы и, как ни отбивались, как ни
обороняли плоты, на них, на плоты, слепо лезли нагие, страхом объятые люди,
стаскивали за собой в воду бойцов-товарищей. Не один плот оцарапали забывшие
про бой, про командиров своих утопающие люди, обернули на себя брусья,
гибельно вопя.
боевую задачу, достигла правого берега. На ходу разбирая оружие, натягивая
на себя штаны, гимнастерки, обувь и чего-то тоже беспамятно вопя, бойцы
ринулись в темень, падали на урезе реки, плотно заваливались за камни. Берег
после зыбкой воды казался им таким надежным укрытием, суша -- такой
незыблемой опорой.
-- Под берег, под яр, под яр!.. Орелики!.." -- Бойцы и сами понимали, что
надо стремиться под навес яра, от воды подальше, от немым светом дышащих
воздушных фонарей, но не хватало смелости на бросок, тянуло прижаться к
земле, к этому спасительному берегу. Не могли бойцы, никак не могли взняться
от мокрого песка, из-за кучки каменьев, сыплющихся секущимся крошевом
осколков и пуль, иные прятались за брусья выкинутых на сушу плотиков.
Командир роты в распоясанной и расстегнутой гимнастерке долбил бойцов
пистолетом, волоком тащил их под яр, бросал, тычками вгонял в укрытия,
внезапно, словно в мольбе воздев руки в небо, вскрикнул, роняя пистолет, и в
крике том не столько было страху, сколько вроде бы долгожданного разрешения
от непосильного напряжения. Его задернули под навес яра. Но он все дергался,
все кричал заведение, брызгал слюной: "Под берег! Под берег! Впер-р-ре-од!"