Чтение 85–й страницы книги ~Шерли~

- Вы знаете, как я люблю слушать, когда вы поете, - спойте мне псалом!
Тот самый, который начинается словами: "Наш Бог - опора дней былых..."

Миссис Прайор тотчас согласилась и запела.

Не диво, что Каролина любила ее слушать. Голос миссис Прайор всегда был
нежен и звонок, как серебряный колокольчик, а когда она начинала петь, он
звучал просто божественно, - ни флейта, ни арфа не могли с ним сравниться по
чистоте тонов. Но голос ничего не значил в сравнении с выразительностью ее
пения: в нем раскрывалась вся ее трепетная, любящая душа.

Заслышав псалом, служанки в кухне побросали свои дела и поспешили
поближе к ведущей наверх лестнице, и даже старик Хелстоун, прогуливавшийся
по саду, раздумывая о хрупкости и слабости женщин, застыл на месте, чтобы не
упустить ни одной ноты печальной мелодии. Почему-то вспомнилась ему давно
забытая покойница жена и почему-то еще больнее стало при мысли о безвременно
увядающей юности Каролины. С облегчением вспомнил он о том, что обещал зайти
сегодня к Уинну, мировому судье, и поспешил прочь. Хелстоун терпеть не мог
тоскливых размышлений и печали, и когда на него нападало такое настроение,
он старался отделаться от него поскорее. Но псалом все еще следовал за ним,
когда он шагал через поля, а потому он ускорил свой и без того быстрый шаг,
чтобы избавиться наконец от этого наваждения, от этих слов, звучавших ему
вслед:

Нам Бог опора дней былых,

Надежда новых дней;

Он крепче крепостей любых,

И дома он роднен.

По слову Божьему восстал

Из праха род людской,

"Вернешься в прах, - Господь сказал, -

И станешь вновь землей!"

Стремителен столетий бег,

Неуловим для глаз:

Как ночь, уходит целый век

В рассветный краткий час.

Плывем по времени - реке,

Мы - утлые челны,

Бесследно таем вдалеке,

Как днем - ночные сны.

Народы на заре времен

Цветут, как луг весной,

Но будет солнцем луг сожжен

И ляжет под косой.

Господь, опора дней былых,

Надежда новых дней,

Будь с нами в горестях любых

И сделай нас сильней!

- А теперь песню, шотландскую песенку! - попросила Каролина, когда
миссис Прайор допела псалом. - Ту самую, про холмы и долины Дуна.

И снова миссис Прайор запела, - вернее, пыталась запеть. Но после
первого же куплета голос ее дрогнул: переполненное сердце не выдержало, и
она залилась слезами.

- Этот волнующий, грустный напев довел вас до слез, - огорченно
проговорила Каролина. - Идите ко мне, я вас успокою.

Миссис Прайор подошла, присела на край постели и позволила больной
обнять себя исхудавшими руками.

- Вы так часто утешали меня, - прошептала девушка, целуя ее в щеку. -
Позвольте же мне вас утешить! Надеюсь, - добавила она, - вы плачете не из-за
меня?

Ответа не последовало.

- Вы думаете, мне уже не станет лучше? Я ведь не сильно больна, просто
очень слаба.

- Но душа, Каролина, ваша душа сломлена, ваше сердце разбито! Вы
столько выстрадали, столько перенесли унижений, разочарований, отчаяния!

- Да, наверное, горе было и есть мой самый страшный недуг. Иногда я
думаю, что, если бы у меня появился хоть проблеск радости, я бы еще смогла
поправиться.

- Вам хочется жить?

- У меня нет цели в жизни.

- Вы любите меня, Каролина?

- Очень, по-настоящему, порой невыразимо. Вот и теперь мне кажется,
будто сердце мое слилось с вашим.

- Я сейчас вернусь, - проговорила миссис Прайор, укладывая больную на
подушки.

Оставив Каролину, она быстро подошла к двери, осторожно повернула ключ
и, убедившись, что дверь заперта, вернулась к постели. Тут она наклонилась
над больной, отбросила полог, чтобы он не затенял лунный свет, и пристально
посмотрела на Каролину.

- В таком случае, если вы меня вправду любите, - заговорила она
быстрым, прерывающимся шепотом, - если вам действительно кажется, как вы
сами сказали, будто сердце ваше слилось с моим, то мои слова не огорчат вас
и не поразят. Узнайте же: мое сердце было источником жизни для вашего, в вас
течет моя кровь, вы моя, моя дочь, мое родное дитя!

- Миссис Прайор!..

- Девочка моя!

- Значит... значит, вы... вы хотите меня удочерить?

- Это значит, что хоть я не дала тебе ничего иного, зато я дала тебе
жизнь, я тебя вскормила, я твоя настоящая мать, и ни одна женщина не может
отнять у меня право называться так!

- Но миссис Джеймс Хелстоун, жена моего отца, - я ее даже не помню! -
разве не она моя мать?

- Она твоя мать. Джеймс Хелстоун был моим мужем. Говорю тебе, ты моя
дочь. Я в этом убедилась. Я боялась, что в тебе не окажется ничего моего, -
для меня это было бы жестоким ударом. Но я вижу, что это не так. Бог был ко
мне милостив: у моей дочери моя душа; она принадлежит только мне, мне одной,
и принадлежит по праву! Внешность, черты лица - все это от Джеймса. В юности
он был красив, и даже пороки не смогли его обезобразить. Отец дал тебе,
дорогая, эти синие глаза и мягкие каштановые волосы; он дал тебе прелестный
овал лица и правильные черты; вся твоя красота - от него. Но сердце и разум
у тебя - мои. Я заронила в твою душу добрые семена, и они дали всходы и
принесли совершенные плоды. Дитя мое! Мое уважение к тебе так же глубоко,
как моя любовь.

- Неужели все это правда? Уж не грежу ли я?

- Это так же верно, как то, что твои щечки снова должны округлиться и
расцвести здоровым румянцем.

- Родная мать! Неужели я смогу полюбить мать так же, как люблю вас? Мне
говорили, что многим она не правилась...

- Тебе так говорили? Теперь послушай, что скажет мать: она не хочет
угождать людям и не заботится об их мнении, потому что все ее мысли обращены
только к дочери; она думает только о том - примет ее дочь или оттолкнет?

- Но если вы моя мама, - весь мир для меня изменился! Тогда я буду
жить, наверное буду! Тогда я сделаю все, чтобы поправиться...

- Ты должна поправиться! Ты пила из моей груди жизнь и силы, когда была
хрупким прелестным младенцем, а я склонялась над тобой и плакала, глядя в
твои голубые глазенки, ибо в самой твоей красоте с ужасом различала знакомые
черты, знакомые свойства, которые жгли мое сердце, как раскаленное железо,
пронзали мою душу, как холодный клинок. Доченька моя! Мы так долго были
врозь! Теперь я вернулась, чтобы лелеять тебя.

Она привлекла Каролину к себе на грудь, обняла и принялась тихонько
покачивать, словно убаюкивая маленького ребенка.

- Мама! Маменька!

Дитя прильнуло к матери, и та, услышав призыв, почувствовала трепетную
жажду ласки, прижала ее к себе еще крепче. Она осыпала Каролину поцелуями,
шептала ей нежные слова, склоняясь над нею, словно голубка над своим
птенцом.

Долгое время в комнате царило молчание.

"x x x"

- Дядя знает?

- Да, твой дядя знает. Я открылась ему в первый день, как пришла сюда.

- Вы узнали меня, когда мы впервые встретились в Филдхеде?

- Как же я могла тебя не узнать? Когда доложили о приходе мистера и
мисс Хелстоун, я знала, что сейчас увижу свое дитя.

- Так вот, значит, в чем было дело. Я тогда заметила, что вы
взволнованы.

- Ты ничего не могла заметить: я умею скрывать свои чувства. Ты даже
представить себе не можешь, что я пережила за те две минуты, которые прошли
до твоего появления в гостиной. Они показались мне вечностью! Ты не знаешь,
как потряс меня твой взгляд, вид, походка...

- Но почему? Я вас разочаровала?

- "На кого она похожа?" - спрашивала я себя, и когда увидела, то чуть
не упала в обморок.

- Но почему же, мама?

- Я вся дрожала тогда. Я говорила себе: "Я никогда не откроюсь ей, она