пальцами в воздухе.
Уплотнить передний край? Как вы думаете, товарищ Момыш-Улы?
моем мнении, что я так же непосредственно ответил:
смешными. Панфилов, однако, не засмеялся.
такое душа?
шутливый ответ:
книг, товарищ генерал, ответа на ваш вопрос мы не найдем. Что же сказать
мне?
командир, как военачальник. Душа человека - самое грозное оружие в бою. Не
так ли?
карту, похмыкал. Видимо, он еще лишь вылепливал построение дивизии, оно
еще не сформировалось, оставалось податливым под его пальцами...
Вылепливал... Именно это выражение пришло в ту минуту мне на ум.
подмывало выговориться, он хотел видеть, как я слушаю: вникаю ли, принимаю
ли умом и сердцем его мысли?
бока... Что думали немцы - и не только немцы - о советском человеке? Они
думали так: это человек, зажатый в тиски принуждения, человек, который
против воли повинуется приказу, насилию. А что показала война?
вслух. Докладывая сегодня генералу, я откровенно признался, как меня
угнетало, точило неумение найти душевные, собственные, неистертые слова о
советском человеке. Панфилов продолжал:
При этом наши части, отдельные роты, даже взводы оказывались отрезанными,
лишенными связи, управления. Некоторые бросали оружие, но остальные - те
сопротивлялись! Такого рода как будто бы неорганизованное сопротивление
нанесло столько урона противнику, что это вряд ли поддается учету. Будучи
оторван от своего командования, предоставлен себе, советский человек -
человек, которого воспитала партия, - сам принимал решения. Действовал, не
имея приказа, лишь под влиянием внутренних сил, внутреннего убеждения.
Возьмите хотя бы ваш батальон. Кто приказывал политруку Дордия?
представленного к награде Дордия. Вторично в этот день генерал негромко
прочитал:
Да, были тысячи, десятки тысяч таких случаев. Но в этом-то и гвоздь!
Припомните вашего Тимошина, вступившего в одиночку в схватку с немцами! А
фельдшер, оставшийся с покинутыми ранеными! Кто им приказал? Под
воздействием какой силы они поступали? Только внутренней силы, внутреннего
повеления. А сами-то вы, товарищ Момыш-Улы?
генералиссимусы...
мягко, так сказать лишь движением мизинчика, поправлял меня.
слегка подвинулся, предлагая присоединиться.
тотчас поправил себя, - становится новым порядком. Вы меня поняли?
вопросами:
основанием?
Дорфманом, а вы посидите, поприсутствуйте. Тем более что дело несколько
касается и вас.
ли я использовал свой резерв?.. Как вы на сей счет думаете? А?
вдруг живо воскликнул: - Что верно, то верно... Сказать трудно!
блестели. Поблескивали и каштановые волосы, разделенные прямым пробором.
Белая каемочка свежего подворотничка оторачивала отложной ворот
незаношенной суконной гимнастерки. Вот таким же - чуть щеголеватым,
моложавым, с игрой в карих глазах - я видел Дорфмана в тревожный час в
Волоколамске, когда он, начальник оперативного отдела штаба дивизии, с
неиссякаемой энергией исполнял свои обязанности. Он и теперь, как и в тот
вечер, улыбнулся мне глазами. Под мышкой он держал свою неизменную черную
папку.
сочинение.
Дорфман. - Я лишь облек в письменную форму ваши, товарищ генерал,
соображения. Кроме того, и начальник штаба...
подал генералу. Панфилов жестом вновь пригласил Дорфмана сесть и,
подавшись к свету, к окну, углубился в чтение.
минуту, не поднимая склоненной головы, Панфилов нашарил на столе карандаш,
сделал пометку на полях. Вот заостренный графит вновь легонько коснулся
бумаги. Еще одна страница перевернута. Опять поднялся карандаш. Панфилов
почесал острым кончиком в затылке и оставил страницу без пометки. Потом и
вовсе отложил карандаш.
глядел на них, очевидно, обдумывая прочитанное.
товарищ Дорфман, оказали мне услугу.
спрашивать. На подступах к Волоколамску героически дрались... Проявили
такое упорство, что... - Он повернулся к Дорфману. - Это, товарищ Дорфман,
у вас крепко изложено. Отдаю должное вашему перу.
изломаны круче обычного. Это, конечно, заметил и Дорфман.
восстановили фронт в нескольких километрах от Волоколамска. Об этом вы
опять-таки ясно и сильно Написали. Какой же, товарищ Дорфман, вывод?
ошибаюсь?
мы, товарищ Дорфман, сдрейфили, потеряли город... А теперь сдрейфили и
тут...
половинчатость; та же нерешительность...
нам вести дело к тому, чтобы лишь уйти из-под удара? Почему избегать
грома? Пусть он грянет!
смещен или получу взыскание. Но все же давайте-ка наберемся мужества,
скажем о них открыто. Скажем так, чтобы нельзя было наложить резолюцию: "В
архив. Оставить без последствий". Дадим бой, товарищ Дорфман. А?
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Херберт Фрэнк
Контровский Владимир
Бажанов Олег
Шилова Юлия