мая минута этого мучительного страха стоила десятка насильственных смер-
тей.
на ночь. Перед дверью росли три высоких тополя, отчего внутри было очень
темно, и ветер жалобно завывал в ветвях. Он не мог идти дальше, пока не
рассветет, и здесь он улегся у самой стены, чтобы подвергнуться новой
пытке.
более страшное, чем то, от которого он спасся. Эти широко раскрытые гла-
за, такие тусклые и такие остекленевшие, что ему легче было бы их ви-
деть, чем о них думать, появились во мраке; свет был в них, но они не
освещали ничего. Только два глаза, но они были всюду. Если он смыкал ве-
ки, перед ним возникала комната со всеми хорошо знакомыми предметами -
конечно, об иных он бы не вспомнил, если бы восстанавливал обстановку по
памяти, - каждая вещь на своем привычном месте. И труп был на своем мес-
те и глаза, какими он их видел, когда бесшумно уходил.
ся в сарай и снова съежился там. Глаза появились раньше, чем он успел
лечь.
дом, дрожа всем телом и обливаясь холодным потом, как вдруг ночной ветер
донес издалека крики и гул голосов, испуганных и встревоженных. Челове-
ческий голос, прозвучавший в этом уединенном месте, пусть даже возвещая
о какой-то беде, принес ему облегчение. Сознание грозящей опасности зас-
тавило Сайкса обрести новые силы, и, вскочив на ноги, он выбежал из са-
рая.
дождем искр и перекатываясь один через другой, вырывались языки пламени,
освещая окрестности на много миль и гоня облака дыма в ту сторону, где
он стоял. Рев стал громче, так как новые голоса подхватили вопль, и он
мог расслышать крики: "Пожар!" - сливавшиеся с набатом, грохотом от па-
дения каких-то тяжестей и треском огня, когда языки обвивались вокруг
какого-нибудь нового препятствия и вздымались вверх, словно подкреплен-
ные пищей. Пока он смотрел, шум усилился. Там были люди - мужчины и жен-
щины, - свет, суматоха. Для него это была как будто новая жизнь. Он рва-
нулся вперед - напрямик, опрометью, мчась сквозь вересковые заросли и
кусты и перескакивая через изгороди и заборы так же неудержимо, как его
собака, которая неслась впереди с громким и звонким лаем.
нюшен испуганных лошадей, другие гнали скот со двора и из надворных
построек, тащили пожитки из горящего дома под градом сыпавшихся искр и
раскаленных докрасна балок. Сквозь отверстия, где час назад были двери и
окна, виднелось бушующее море огня; стены качались и падали в пылающий
колодец; расплавленный свинец и железо, добела раскаленные, лились пото-
ком на землю. Визжали женщины и дети, а мужчины подбадривали друг друга
громкими криками. Лязг пожарных насосов, свист и шипение струи, падавшей
на горящее дерево, сливались в оглушительный рев.
нырнул в гущу толпы. Из стороны в сторону бросался он в эту ночь, то
трудясь у насосов, то пробиваясь сквозь дым и пламя, но все время норовя
попасть туда, где больше всего было шума и людей. На приставных лестни-
цах, наверху и внизу, на крышах строений, на половицах, скрипевших и ко-
лебавшихся под его тяжестью, под градом падающих кирпичей и камней, -
всюду, где бушевал огонь, был он, но его жизнь была заколдована, он ос-
тался невредимым: ни единой царапины, ни ушибов; он не ведал ни усталос-
ти, ни мыслей, пока снова не занялась заря и остались только дым да по-
черневшие развалины.
нулось страшное сознание совершенного преступления. Он подозрительно ос-
мотрелся; люди разговаривали, разбившись на группы, и он опасался, что
предметом их беседы служит он. Собака повиновалась выразительному движе-
нию его пальца, и они крадучись пошли прочь. Он проходил мимо пожарного
насоса, где сидели несколько человек, и они окликнули его, предлагая с
ними закусить. Он поел хлеба и мяса, а когда принялся за пиво, услыхал,
как пожарные, которые явились из Лондона, толкуют об убийстве.
тому что сыщики уже на ногах, а завтра к вечеру об этом будут знать по
всей стране.
тропинке и спал долго, но беспокойным сном. Снова он побрел, нереши-
тельный и колеблющийся, страшно боясь провести еще ночь в одиночестве.
Вдруг он принял отчаянное решение вернуться в Лондон.
чтобы спрятаться. Раз пущен слух, что я в этих краях, им не придет в го-
лову ловить меня там. Почему бы мне не притаиться на недельку, а потом
выколотить деньги из Феджина и уехать во Францию? Черт побери, рискну!"
роги, пустился в обратный путь, решив укрыться где-нибудь неподалеку от
столицы, в сумерках войти в нее окольными путями и отправиться в тот
квартал, который он наметил целью своего путешествия.
бака тоже исчезла и, по всей вероятности, ушла с ним. Это может привести
к аресту, когда он будет проходить по улицам. Он решил утопить ее и по-
шел дальше, отыскивая какой-нибудь пруд; по дороге поднял тяжелый камень
и завязал его в носовой платок.
зяина; инстинкт ли предупредил собаку об их цели, или же косой взгляд,
брошенный на нее грабителем, был суровее обычного, но она держалась по-
зади него немного дальше, чем всегда, и поджала хвост, как только он за-
медлил шаги. Когда ее хозяин остановился у небольшого пруда и оглянулся,
чтобы подозвать ее, она не тронулась с места.
зать ей шею платком, она глухо заворчала и отскочила.
мертвую петлю и снова позвал ее.
бросилась прочь.
нется. Но собака так и не вернулась, и, наконец, он снова тронулся в
путь.
известие, ее прервавшее
подъезда и тихо постучал. Когда дверь открылась, из кареты вылез дюжий
мужчина и занял место по одну сторону подножки, тогда как другой, сидев-
ший на козлах, в свою очередь спустился и стал по другую сторону. По
знаку мистера Браунлоу они помогли выйти третьему и, поместившись по
правую и левую его руку, быстро увлекли в дом. Этот человек был Монкс.
шедший впереди, повел их в заднюю комнату. У двери этой комнаты Монкс,
поднимавшийся с явной неохотой, остановился.
или хоть пальцем пошевельнет, сопротивляясь вам, тащите его на улицу,
зовите полицию и от моего имени предъявите ему обвинение в преступлении.
мистер Браунлоу, пристально глядя ему в лицо. - Или вы с ума сошли, что
хотите уйти из Этого дома?.. Отпустите его... Ну вот, сэр: вы вольны ид-
ти, а мы - последовать за вами. Но предупреждаю вас - клянусь всем самым
для меня святым! - что в ту самую минуту, когда вы окажетесь на улице, я
арестую вас по обвинению в мошенничестве и грабеже. Я тверд и непоколе-
бим. Если и вы решили вести себя так же, то да падет ваша кровь на вашу
голову.
баками? - спросил Монкс, переводя взгляд с одного на другого из стоявших
возле него мужчин.
ность несу я. Если вы жалуетесь, что вас лишили свободы, - вы имели пра-
во и возможность вернуть ее, когда ехали сюда, однако сочли разумным не
поднимать шума, - то, повторяю, отдайтесь под защиту закона. Я в свою
очередь обращусь к закону. Но если вы Зайдете слишком далеко, чтобы отс-
тупать, не просите меня о снисхождении, когда власть перейдет в другие
руки, и не говорите, что я толкнул вас в пропасть, в которую вы броси-
лись сами.
твердостью и самообладанием. - Если вам угодно, чтобы я предъявил обви-
нение публично и обрек вас на кару, которую хотя и могу с содроганием
предвидеть, но не могу изменить, то, говорю еще раз, путь вам известен.
Если же не угодно и вы взываете к моей снисходительности и к милосердию
тех, кому причинили столько зла, садитесь без дальнейших разговоров на
этот стул. Он ждет вас вот уже два дня.
уже не будет.