водят.
в тюрьму с Дзержинского погнали, то это верные два года.
а если вывели, то два года.
Да, немолод, очень даже немолод, но жилист и еще крепок. Очень высок,
ступни в шерстяных носках упираются в стену. А на столе квадратиком лежат
комбинезон и плотная серая куртка железнодорожника на крюках. Под столом
туго набитая и зашнурованная туристская - именно туристская, а не
красноармейская! - сумка с лямками. Тут же ботинки. Все приведено к
некоему несложному, но строгому лагерному идеалу. И он, видно, тоже
идеальный лагерник. Вот как и Буддо. Так что ж, его тоже привезли на
переследствие? Может быть, но и на Буддо он не похож. Он похож еще на
кого-то и, кажется, того же плана, но на кого же, на кого же? Он осторожно
встал и зашел с другой стороны. Спит - ровно, спокойно, непробудно.
Крепким хозяйским сном. Видно, что ко всему привык: тюрьма, лагерь,
переезды - это его стихия. Ну ладно, пусть спит. Утром посмотрим.
худой - остро выделялись ключицы, - с черными клочкастыми жесткими
бровями, но глаза под этими разбойничьими бровями были тихие и какие-то
выжидающие.
светскостью и поднялся с койки, - Георгий Матвеевич Каландарашвили. Имею
восемь лет по ОСО. Вчера ночью на самолете был доставлен сюда. Как
полагаю, на новое следствие!
халтурщики!"
не знает ли Георгий Матвеевич такого Александра Ивановича Буддо, он тоже
был привезен из лагеря на новое следствие, и они сидели в одной камере.
такого не было. А вы верно знаете, что он из Карлага? Ах, из городской
колонии! Ну, так это совсем другое дело. У него какая статья-то?
не могли. Таких, как я, в городских колониях не держат. У меня же ПШ!
Караганда, Балхаш, Сухо-Безводное - вот наши родные края. И давно, Георгий
Николаевич, вы имеете честь тут припухать?
этого слова? Как же это сосед-то вас не образовал? Дело в том, что у
нашего брата, лагерника, бывают только три состояния: мы можем мантулить
(или, что то же самое, "упираться рогами"), то есть работать, или же
кантоваться, то есть не работать, и, наконец, припухать, то есть ждать у
моря погоды. Вот мы с вами сейчас припухаем. Хорошо! А вот вы не знаете, с
какого конца сейчас оправка? С того? Ну, это значит, еще минимум полчаса
придется ждать, тут коридоры большие. Тогда извините.
этими литерами вы не шутите - это "подозрение в шпионаже". А получил я эту
литеру потому, что прожил в Грузии беспрерывно с рожденья по тридцатый
год, значит, присутствовал при основании и падении так называемой
кукурузной республики. Ну, конечно, был знаком кое с кем из будущих
грузинских эмигрантов. А они, как следует из газет, все шпионы. Так что
тут логика полная, но то, что я сейчас здесь, никакого отношения ни к
кукурузной республике, ни к ПШ не имеет, это у меня уже
благоприобретенное, заработанное в лагере!
Хорошо, хорошо, не буду забегать вперед, сам все скажет". И неожиданно
сказал:
закрытыми глазами схватил бы. Но для этого они меня не стали бы вывозить
на самолете. На месте сунули бы, и все! Нет, тут дело иное, серьезнее!
переносью. - Вот какое, - повторил он и слегка щелкнул себя по виску.
извините, конечно, что спрашиваю...
Никого не убил, не зарезал, не ограбил, просто в один прекрасный день
написал и отправил одно честное, чисто деловое письмо в Москву. Потребовал
у должника его еще дореволюционный должок. Вот и все. И никаких там
высказываний, эмоций или упреков - ничего!
Голос у Зыбина насмешливо дрогнул.
его тона старик. - Ну, конечно, сглупил я страшно, потребовал, как
говорится, у каменного попа железной просфоры, а поп этот - человек
действительно каменный, без всяких там сантиментов, он на это письмо
посмотрел с государственной точки зрения.
что очень плохо будет. Ему, бедняге, самому, конечно, здорово влетело.
Выходит, что скорее всего получу я из всей суммы девять копеек натурой. И
все!
чепуху? Да нет, не похоже что-то.)
- Это, так говорят, выразился один из адвокатов в защитной речи. "Мой
подзащитный, граждане судьи, не стоит даже тех девяти копеек, которые на
него затратит наше государство". Следователи очень любят этот анекдот. А
впрочем, вряд ли это и анекдот. Теперь адвокаты мудрые. Они научились
говорить с судьями на понятном для них языке. Так! - Он вдруг сделался
совершенно серьезным. - А теперь разрешите, я на минуту займусь своим
хозяйством. - Он поднял сумку и поставил ее на стол. - Понимаете, меня
выдернули ночью с такой скоропалительностью, - продолжал он, распуская
шнурки, - что даже и не обыскали. А этот вот рюкзачок принесли на машину
прямо из каптерки. Так что я и друзьям даже не смог ничего оставить. А как
раз недавно посылка была. Да еще от старой оставалось, - он наклонился над
сумкой. - Вы курите, Георгий Николаевич? Ах, жалко, жалко! В лагере или в
тюрьме это большая поддержка, особенно когда волнуешься. Ну а курящих-то
вы ничего, выносите?
так что мне и двух оправок утром и вечером вполне хватило бы. - Он вынул
из сумки и положил на стол несколько коробок. - Ну вот взгляните, что за
папиросы-то мне прислали! "Герцеговина Флор!" Раньше мне никогда их не
присылали, так что, может быть, это и намек! Вы знаете, кто их курит? Нет?
Вот! - он быстро двумя пальцами пририсовал себе усы.
будем пить чай. - Он снова наклонился над сумкой. - Да, сегодня нам есть с
чем попить. Поразительно, что здесь ничего не отобрали, даже не осмотрели!
Ох, боюсь я этих добрых данайцев! У них беспричинных даров не бывает. Так!
Чай! Настоящий, фамильный, с цветком! Сейчас сварим. Вот и кружка для
этого лежит. Даже ее не отобрали, чудеса! "Мишки". Целый пакет,
попробуйте, пожалуйста, очень, очень прошу. И вот - наш кавказский сыр.
Эх, хорош он с молодым вином да на чистом воздухе! Так уж хорош! Но не все
его понимают и любят, и поэтому вот - кусок рокфора. Вот его-то надо
быстро кончать, а то, видите, уже черствеет. Сахар. Масло. Икра. Смотрите,
какие у меня дома умные, все разложили в розовые туалетные коробки из
пластмассы. Их не отбирают. Ну вот и разговеемся! А скептики говорят, что
еще жизнь не прекрасна! Нет, она прекрасна, вот существованье-то часто
невыносимо - это да! Но это уж другое.
закачался на половине порога большой медный чайник, а полная белая женщина
протянула в эту щель две аккуратных горбушки и на них четыре кусочка
сахара.
а Каландарашвили сидел, ломал маленькие кусочки хлеба и аккуратно
намазывал их маслом, для этого у него была хорошо обструганная и
отполированная щепочка, что-то вроде деревянного ножа. Один раз он поймал
на себе взгляд Зыбина и улыбнулся.
обращайте внимания, я вот утром никогда много не ем, а все это надо быстро
уничтожить, видите, какая жара.
и откинулся к стене.
Афанасьев Роман
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Сапковский Анджей