попытаться обернуть вокруг шеи цепь, то будет больно лодыжке.
друзьями...
***
шпильку для волос. Ненадолго вышедшее январское солнце осветило пол, и она
мелькнула в самой глубине щели, как мелькает в узких ребрах ущелья выгнутая
спина реки.
спала. Погнутая, изуродованная шпилька для волос, видимо, та самая, которой
мать Келли взламывала замок от ящика с телефоном, - почему же я не заметила
ее раньше? Она была слишком далеко, я не могла достать ее даже кончиками
пальцев, хотя и содрала себе щиколотку до крови. Неужели все бессмысленно?
Сжав зубы и уткнувшись в рукав свитера, я расплакалась - впервые за
последнее время по-настоящему горько... Эта забытая шпилька, немой свидетель
разыгравшейся здесь трагедии, была моим единственным шансом. Неужели и он
окажется призрачным? Я плакала до тех пор, пока не промок рукав, из которого
уже начали вылезать нитки.
Нитки. Петля. Я вырвала из рукава несколько ниток, смочила их во рту и
скатала простенький толстый жгут. Подцепить шпильку мне удалось только с
сорок третьего раза. Я аккуратно считала попытки... Когда я наконец-то взяла
в руки шпильку, то поняла, что спасена. С трудом уняв колотящееся сердце, я
вставила ее в маленькую дырочку замка... Через пятнадцать минут я поняла,
что ничего не выйдет, чертов Келли обезопасил себя капитально, ему не стоило
бояться зажигалки и серных спичечных головок. Мое отчаяние стало кромешным,
и, чтобы хоть как-то справиться с собой, чтобы пощадить готовую взорваться
голову, я начала орать. Я кричала так долго и так громко, что сорвала голос.
А, сорвав его, снова и снова, с отчаянием обреченного на смерть, тыкала
проклятую шпильку в жерло замка. Ничего, ничего, ничего не происходило...
угол, к доберманам, скалящим пасти во дворе. Но оставалось еще что-то, для
чего эта шпилька могла понадобиться...
всяком случае, когда я бодрствовала, Келли не открывал ее ни разу. Я
проверяла ее тысячу раз, я исцарапала ногтями всю ее поверхность, мореный
дуб, отличная древесина. Старый дом Келли отличался добротностью. ?Не
входите в старый дом?, - я столько раз повторяла про себя эти слова, что
почти поверила им...
открыть. Может быть, сейчас мне повезет больше.
открыла дверь. Это был сомнительный успех, я только углубилась в территорию
противника, ничего при этом не выиграв. Впрочем, в любом случае это был
новый пейзаж, новый ландшафт, отличающийся от того, к которому успели
привыкнуть мои глаза. У меня даже перехватило дыхание от множества вещей,
которые я теперь могу рассмотреть.
Горбовской. Не матери Келли, нет, тут и не пахло старой кофтой Лидии
Николаевны Веселкиной.
духов, а открыв гардероб, увидела платья и костюмы, все по моде пятидесятых
годов. Должно быть, все они когда-то принадлежали Лидочке. И как только я
увидела все эти платья, мысль о спасении пронзила меня: теперь я знаю, что
нужно делать.
соленым арахисом Келли. Анна Александрова, которая все может и все умеет и
которая все еще живет во мне... Метровой стальной цепочки хватило, чтобы
дотянуться до гардероба. Я выбрала себе легкое платье с юбкой-колоколом,
именно в нем я впервые увидела Лидочку на экране. Именно этот фильм я
выучила до мелочей, до ряби в глазах, до последнего матросика в шеренге, у
него были замечательные голубые глаза. Или это просто подсветка, нужно
обязательно спросить у Келли, он ведь осветитель...
нужно просто избавиться от него. Просто избавиться, и все.
узкая штанина не могла протиснуться сквозь стальное кольцо. Пришлось
разорвать жесткую ткань, и это тоже потребовало усилий. Я осталась голая,
один на один с платьем и своим собственным немытым телом. До чего же ты
плохо пахнешь, Ева, неужели Келли этого не замечает?.. Но ничего, если
сегодня все пройдет хорошо, - а нужно надеяться, нужно верить, что все
пройдет хорошо, - ты вымоешься. Ты ляжешь в ванну и пролежишь там сутки,
только для того, чтобы смыть безумие этого сумеречного дома...
как влитое, - хороший знак, так и должно быть. Это должно, должно спасти
меня. Одевшись и вытащив из коробки почти новые лодочки, которые немного
жали мне, я доковыляла до старинного комода, - израненная, кровоточащая нога
давала о себе знать. Только бы там оказалось то, что мне нужно, только бы
оказалось.
реликтовая пудра, пахнущая тленом, маникюрный наборчик - Господи, зачем
только я сбивала пальцы в кровь, пытаясь разорвать штанину? Я судорожно
рассмеялась и сама испугалась своего собственного смеха, так утробно, так
ненатурально он звучал. Если сейчас я вспомню лицо Лидочки Горбовской...
Если сейчас я вспомню уроки визажиста Стасика, который мог до неузнаваемости
преобразить любое лицо... Если у меня хватит времени на это... Если, если,
если...
маленьким зеркальцем, которое нашла среди косметики. Я пыталась повторить
все черты лица Лидочки: выщипанные в шнурок брови, традиционные губы
сердечком, отчаянная, хотя и тонкая, подводка глаз. Этот стиль наложения
макияжа не был мне знаком, но выбирать не приходилось. Я должна это сделать,
должна, должна в память о Лидочке, но не той, которую каждый день до
одурения наблюдала на экране, нет - в память несчастной матери Келли, и в
память Татьяны Петровны Александровой, и в память Фанечки Бергман-не-убийцы,
и в память Марго. И в память Серьги.
нас были почти одинаковые фигуры и почти одинаковый овал лица, я только
чуть-чуть подправила скулы, сделала их не такими крутыми. Ярость и гнев,
пришедшие на смену апатии, подстегивали меня.
могут выдать меня, они могут сдать меня с потрохами... Порывшись в комоде, я
нашла то, что искала, - легкомысленную шляпку с большими полями. Бумажные
незабудки и бутоны роз - самые невинные цветы.
Главное - услышать это поскуливание...
***
не включает света, он не любит верхний свет, издержки профессии. Вот и
сейчас - он не включит верхний свет, он войдет в комнату и вместо
полубезумного растения Евы увидит женщину своей мечты, скрытую полями шляпы.
Нужно только быть спокойной. Быть абсолютно спокойной.
сигареты.
точно скопировать ее голос. Когда-то у меня это получалось совсем неплохо.
Когда-то я сама изменила свой собственный голос до неузнаваемости. - Какие
сигареты? Ты же знаешь, что я не курю. И никогда не курила.
Сейчас он узнает Лидочку, и у меня появится шанс. Сейчас он узнает Еву, и я
подохну здесь, погребенная под осколками собственного безумия... Молчание
тянулось так долго, что я успела несколько раз умереть, уйти вслед за
Лидочкой и его матерью...
ты оставил меня, как собаку, на привязи. Что происходит?
я увидела его мгновенно побледневшую до синевы кожу, она просвечивала сквозь
волосы и странно успокаивала меня. Да ты мертв, Келли, ты давно умер... Ты
умер в тот день, когда убил свою мать... Ты мертв.
не подошедшее тесто, раздробился на звуки и затих.
ключ. Вот где лежала моя собственная свобода...
нежный, легкий поворот, и я буду свободна. Стальной ошейник упал с моей
ноги, и тогда я сделала то, что так долго мысленно представляла себе, ощущая