пыли. Он уловил грустную ноту в нарочито бодром голосе рыцаря, но молчал
-- никто еще не вернулся с того света, чтобы сказать, чем там кормят. В
волосах блестели мелкие камешки. Глыба камня, которую отшвырнул пинком,
лежала на той стороне зала. Воины смотрели на нее со страхом -- не всякий
взялся бы сдвинуть с места.
словно умный конь среди хрупкой посуды, даже лавку ощупал, прежде чем
сесть. Бурлан все еще стоял у окна, уже не глядел во двор. Вытаращенные
глаза не отрывались от пролома в стене, куда теперь мог вдвинуться всадник
на коне. Олег приветливо повел дланью:
с нами?
приветливо, и Бурлан деревянными шагами приблизился, опустился на скамью
против Томаса. Их глаза встретились, остатки крови отхлынули от лица
Бурлана: глаза странствующего рыцаря-оборванца горели как две вифлеемские
звезды, на щеках вспыхивали и гасли яркие алые розы. За спиной Томаса зиял
пролом, где мелькали люди, кричали, кого-то долго вытаскивали из-под
камней, уносили, чадили упавшие на пол факелы.
даже в зал, челядник в грязном засаленном фартуке. В руках у него мелко
дрожал поднос, а когда поставил на середину стола, Томас скривился: мясо
холодное, хлеб черствый, хоть другую стену им проламывай. Олег
посочувствовал:
сказал раздраженно:
поздно!
Олег крикнул вдогонку:
чесалась, когда мы въезжали... гм... в ворота. Чесалась и хрюкала!
очень серьезные голодные лица. Олег потянул ноздрями, сказал с издевкой:
видишь, сэр игумен, сами с голода пухнут!
подвале двенадцать бочек мадеры, церковного кагора и северной паленки!
уже как слепой грохнулся в стену, на которую указал хозяин, с жутким
грохотом проломился через нее, оставив зияющий пролом от пола и до
потолка. Огромные глыбы, способные расплющить медведя, рушились ему на
голову и плечи, скатывались по спине. Он чихнул от пыли, исчез.
лицо вытянулось, нос заострился. Вскоре в той стороне снова прогремело,
раздался раздраженный рев, грохот раскатившихся камней, тяжелые шаги, а
потом опять был жуткий треск, грохот, падение камней, испуганные вопли,
жалобный крик.
голод, не заметил, как пальцы заскребли по пустому подносу. Челядинцы
исчезли. Тут же на столе появилась рыба, что чешется о забор и хрюкает, а
также та рыба, что хлопает крыльями в зарослях камышей. Собственно, Томас
без угрызения совести ел бы и настоящее мясо, путешествующие могут сбиться
со счета дней, а то и вовсе потерять календарь, но калика некстати
напомнил о посте... Рука Томаса застыла, он ощутил прилив гнева. А что,
если калика просто дразнится? Вряд ли он сам, язычник проклятый, ведает,
когда пост, а когда мясоед. Или хотел, чтобы ему больше осталось?
засновали шибче, подавая на стол жареных лебедей, гусей, уток, перепелов,
а между ними жареного кабанчика, пару печеных индюков с яблоками,
оленину... Когда наконец принесли пойманных в пруду карасей, Томас вяло
помахал рукой, чтобы убрали, он-де сыт, а его другу надо начинать с
жареного медведя или на худой конец с вола.
затишья. Томас ел, особенно не прислушивался, но скоро смутно удивился:
Бурлан сказал вроде, что вино расположено всего через три зала? Это ведь
надо проломиться через три стены... Или четыре?.. Но грохотало намного
больше. Неужели бедный калика заблудился в непривычном для него, язычника,
лабиринте ходов и залов замка, и теперь ходит везде, проламываясь сквозь
стены, обрушивая лестницы и переходы, забивает себе дыхальце пылью, а он,
Томас Мальтон, сидит и жрет, как кабан, когда друг бродит по чужому замку
голодным?
пойти навстречу отдаленному шуму... а еще лучше -- в противоположную
сторону, чтобы не догонять, калика ушел далеко, как вдруг по стене
напротив пробежала жуткая трещина, грохнуло, огромные глыбы рухнули в зал,
раскатились, и в проломе возникла сгорбленная фигура калики. Он как Атлант
держал на спине сорокаведерную бочку.
обрушил торчащие глыбы внизу, локтем сбил валун, что выпирал на уровне
плеча. Огромный камень обрушился на ногу, калика нехорошо помянул Христа,
Пречистую и ее рыцаря, что сидит, жрет да хлебалом щелкает, вместо того,
чтобы помочь по-христиански, ведь лакать будет по-рыцарски -- в три
глотки...
мужественно торчал в дверном проеме, снесло шлем. Калика нехотя опустил
бочку на раскатившиеся глыбы, снова перебрал всю возможную родословную
Пречистой, со своими вставками -- язычник, гореть ему в адовом огне! -- с
ревом обрушил почти всю стену, обхватил бочку и перенес к столу. Глыбы
тяжелого камня раскатились по всему залу, одну донесло до самого стола, и
Томас с удовольствием поставил на нее ногу и уперся локтем в колено.
Одуряющий запах шибанул в ноздри. Томас охнул, жадно ухватил ковш
побольше. Лицо Бурлана стало обреченным. Олег, глядя на хозяина, кивнул:
думаю. С детства любил сладкое. Церковный кагор в самый раз! Отправился за
ним, но где-то сбился с дороги... Надеюсь, вам не очень нужны были те
картины, что украдены из Иерусалима? Они испортились, когда на них рухнули
мраморные статуи, украденные в Месопотамии или в Вавилоне... Они бы не
рухнули, но я поскользнулся на потеках драгоценного розового масла, когда
нечаянно зацепил те бочки, сослепу приняв их за орнамент на стене...
пустота. Звуки становились то громче, то тише. Даже зал вроде бы то
сужался, то расширялся, а факелы то бледнели, то вспыхивали так ярко, что
глаза жмурились сами собой. Протянул руку к мясу, но пальцы вытянулись на
несколько саженей, а блюдо оказалось вовсе на другом конце стола. Он пьяно
захохотал, схватил большой кусок, едва не выронил, поймал на лету, с ревом
вонзил зубы.
момент удрать. Когда Томас уронил мясо, переглянулись, один попятился и
потихоньку побежал вниз по ступенькам. Если эти двое напьются, то разнесут
замок, как собачью будку. То ли стены из песка, то ли эта пара пришла из
ада за душой хозяина?
дрожал, не решаясь встать из-за стола. Он знаками показывал слугам почаще
подавать на стол, паломники поглощали горы рябчиков, оленьи окорока,
говяжьи вырезки, запивали водопадами вина. Томас раскраснелся, щеки
лоснились, глаза блуждали. Он внезапно заорал диким голосом походную песню
о Ронсевальском ущелье. Посуда затряслась, с потолка посыпалась крупная
пыль с мелкими камешками, а третья стена сухо треснула -- от изогнутого
свода и до пола пролегла извилистая трещина.
голосом, похожим на блеянье старого козла. Томас нахмурился, он помнил
голос Бурлана другим, не издевается ли над ним хозяин, не передразнивает
ли гостей, что просто недопустимо для любого европейца, даже не
просвещенного, а уж для цивилизованного, коими являются благородные рыцари
войска Христова...
голову, глядя на потрескивающий потолок. Томас на миг умолк, набирая в
грудь воздуха, из коридора донесся топот убегающих ног. Томас с жаром в
сердце запел о последней битве Роланда, когда он разил сарацин любимым
мечом, пощады от них не желая. Поперек трещины пролегла еще одна --
пошире. Посыпались камешки. Олег похлопал Томаса по плечу, указал на
трещину, поднялся:
и честь знать. Сэр Томас, забирай чашу, пора в путь.
звенели как посуда в телеге, когда конь несется вскачь по лесной дороге
через пни и колоды. Томас провозгласил упрямо:
плечу, сказал предостерегающе: