Сразу же изменилась внешняя политика монгольского улуса. Наступление на
католическую Европу было отменено, а взамен начат был "желтый крестовый
поход" [є53], в результате которого пал Багдад (1258). Батый, сделавшийся
фактическим главой империи, укрепил свое положение, привязал к себе новых
подданных и создал условия для превращения Золотой Орды в самостоятельное
ханство, что и произошло после смерти Мункэ, когда новая волна смут
разорвала на части империю Чингисидов. Несторианство, связанное с
царевичами линии Толуя, оказалось за пределами Золотой Орды.
После завоевания Руси Батыем и ссоры Батыя с наследником престола, а потом
великим ханом Гуюком (1241 г.) русскими делами в Золотой Орде заведовал
Сартак, сын Батыя. Христианские симпатии Сартака были широко известны) и
даже есть данные, что он был крещен, разумеется по несторианскому обряду
[є54]. Однако к католикам и православным Сартак не благоволил, делая
исключение лишь для своего личного друга - Александра Ярославича Невского.
В этих условиях прямые нападки русского писателя на несторианство были
опасны, а вместе с тем предмет был настолько общеизвестен, что читатель
понимал, о чем идет речь, с полуслова. Например, достаточно было героя
повествования, князя Игоря, заставить совершить паломничество к иконе
Богородицы Пирогощей, чтобы читатель понял, что этот герой вовсе не друг
тех крещеных татар, которые называли Марию "Христородицей", и тем самым
определялось отношение к самим татарам. Хотя цензуры в XIII в. не было, но
агитация против правительства и тогда была небезопасна, а намек позволял
автору высказать свою мысль и остаться живым.
Такое положение продолжалось до смерти Сартака в 1256 г., после чего
Берке-хан перешел в ислам, но позволил основать в Сарае епархию в 1261 г. и
благоволил православным, опираясь на них в войне с персидскими ильханами,
покровителями несторианства. Несторианская тема для русского читателя стала
неактуальной.
Вот основания, по которым следует считать XIII в. эпохой, когда интерес к
несторианству был наиболее острым и, следовательно, отзвуки его в
литературе соседних народов должны были появляться. Они и встречаются у
католических, мусульманских и армянских авторов, там, где эти упоминания не
могли вызвать осложнений с властью. На Руси они завуалированы, и отыскать
их можно лишь путем сложной дедукции.
Следовательно, для русского политического мыслителя несторианская проблема
стала актуальной лишь после включения Руси в монгольский улус, и тогда же
стало небезопасно поносить религию, пусть не господствующую, но
влиятельную. Тогда и возникла необходимость в иносказании и Калка могла
превратиться в Каялу, а татары - в половцев [є55]. О послах же лучше было
помалкивать - как потому, что монголы считали посла гостем, следовательно,
особой неприкосновенной, и никогда не прощали предательского убийства
посла, так и потому, что напоминать ханским советникам о религиозной
ненависти к ним было рискованно. Об этой вражде мы имеем сведения из
зарубежных источников. Венгерские миссионеры указывают со слов
беглецов-русских, покинувших Киев после разгрома его Батыем и
эмигрировавших в Саксонию, что в татарском войске было много
"злочестивейших христиан", т.е. несториан [є56]. В "Слове" этот вопрос
завуалирован, хотя есть намеки на то, что его автору несторианское
исповедание было известно. Но ведь "Слово" - литературное произведение, а
не историческое.
ЯДРО И СКОРЛУПА
Но если так, то в "Слове" следует искать не прямое описание событий, а
образное, путем намека, аллегории, сравнения, подводящее читателя к выводам
автора. Этот принцип, широко распространенный в новой литературе, применяли
и в средние века - например, в "Песне о Роланде" вместо басков поставлены
мавры. Такая подмена не шокировала читателя, который улавливал коллизию,
воплощенную в сюжете, и воспринимал намеки, делая при этом необходимый
корректив. Любопытно, что современные сектанты именно так читают и
воспринимают Ветхий завет. Их совсем не интересуют ассирияне, филистимляне
или халдеи, но сюжетные коллизии они применяют к своему личному состоянию и
делают из прочитанного любые выводы (как правило, ложные). Несомненно, что
читатели "Слова" были более образованны и умели отделить буквальное от
аллегорического, но, значит, в тексте произведения сочеталось и то и
другое.
Следовательно, в "Слове" мы должны отчленить сюжетное ядро, отражающее
действительное положение, интересовавшее автора и читателя, от оболочки
образов, которые, как во всяком историческом романе или поэме, не что иное,
как вуаль. Однако и в образах есть своя закономерность, подсказанная
жанром, и они наряду с сюжетной коллизией позволяют найти ту единственную
дату, когда составление такого произведения было актуально.
Призыв, о котором говорилось выше, был адресован главным образом к трем
князьям: галицкому, владимирскому и киевскому; во вторую очередь
призывались юго-западные князья, но отнюдь не призывались князья Северской
земли И новгородцы и проявилось особое отношение к Полоцку, о чем будет
сказано ниже. Посмотрим, когда была политическая ситуация, отвечавшая
приведенному условию. Только в 1249-1252 гг., ни раньше, ни позже!
В эти годы Даниил Галицкий и Андрей Ярославич Владимирский готовили
восстание против Батыя и пытались втянуть в союз Александра Ярославича,
князя киевского и новгородского [є57]. Но поскольку автор "Слова" не мог
предсказать вторжения Батыя, то естественнее всего предположить, что он
имел в виду вторжение Неврюя 1252 г. [є58], которое за год или два
предвидеть было несложно. И вряд ли возможно, чтобы такой патриот, как
автор "Слова", в том случае, если наша гипотеза правильна и он
действительно был современником этих событий, прошел мимо единственной
крупной попытки русских князей скинуть власть татарского хана. Но для
проверки предположения обратимся к деталям событий и образам князей. Если
мы на правильном пути, то детали и описания "Слова" должны изображать
ситуацию не XII, а XIII в. и под масками князей XII в. должны скрываться
деятели XIII в. Рассмотрим в этом аспекте обращение к князьям.
Прежде всего Святослав киевский, который отнюдь не был грозным и тем более
сильным. Он и на престол-то попал при помощи половцев и литовцев, и владел
он только городом Киевом, тогда как земли княжества находились в обладании
Рюрика Ростиславича. Зато Александр Невский был и грозен и могуч.
Очень интересен и отнюдь не случаен подбор народов, которые "поют славу
Святославлю" после победы над представителем степи Кобяком (стр. 18):
немцы, венецианцы, греки и чехи-моравы. Тут точно очерчена граница ареала
Батыева похода на Запад. Немцы, разбитые при Лигнице, но удержавшие линию
сопротивления у Ольмюца, венецианцы, до владений которых дошли передовые
отряды татар в 1241 г., греки Никейской империи, при Иоанне Ватаце
овладевшие Балканским полуостровом, и, поскольку Болгария пострадала от
возвращения Батыевой армии, также граничившие с разрушенной татарами
территорией, и чехи-моравы, победившие татарский отряд при Ольмюце. Все
четыре перечисленных народа - потенциальные союзники для борьбы с татарами
в 40-х годах XIII в. Не должно смущать исследователя помещение в ряд с
тремя католическими государствами Никейской империи, потому что Фридрих II
Гогенштауфен и Иоанн Ватац стали союзниками, имея общего врага - папу, и
император санкционировал будущий захват Константинополя греками, опять-таки
назло папе, считавшемуся покровителем Латинской империи.
И эти четыре народа осуждают Игоря за его поражение. Казалось бы, какое им
дело, если бы действительно в поле зрения автора была только стычка на
границе. Но если имеется в виду столкновение двух миров - понятно.
Дальше, автор "Слова" считает, что на самой Руси достаточно сил, чтобы
сбросить татарское иго. Вспомним, что того же мнения придерживались Андрей
Ярославич Владимирский и Даниил Романович Галицкий. Автор перечисляет
князей и их силы и опять-таки рисует картину не XII, а XIII в. Во-первых,
владимирский князь, якобы Всеволод, а на самом деле Андрей: у него столько
войска, что он может "Волгу веслы раскропити, а Дон шеломы выльяти" (стр.
21). Звать на юг Всеволода Большое Гнездо, врага Святослава и Игоря, более
чем странно. А звать владимирского князя в 1250 г. к борьбе со степью было
вполне актуально, ибо Андрей действительно выступил против татар и был
разбит Неврюем, очевидно, уже после написания "Слова". Надо думать, что
надежда на успех у Андрея и его сподвижников была.
Дальше идет краткий панегирик смоленским Ростиславичам, союзникам Всеволода
Большое Гнездо в 1182 г., с призывом выступить "за обиду сего времени, за
землю Русскую" (стр. 22). Смоленск не был разрушен татарами во время
нашествия и сохранил свой военный потенциал, и обращаться к смольнянам за
помощью в 1249-1250 гг. было вполне целесообразно, тогда как в XII в. они
были злейшими врагами черниговских Ольговичей.
Столь же уместно обращение к юго-западным князьям, про которых сказано, что
у них "паробцы железные под шеломами латинскими" (стр. 23) и "сулицы
ляцкие" (стр. 24). Но из перечисления исключены Ольговичи черниговские
(стр. 23), потому что они были в 1246 г. казнены Батыем по проискам
владимирских князей [є59], а Черниговское княжество политически разбито.
Самым важным в списке является Ярослав Осмомысл, который высоко сидит "на