допуская ноумен как проблематическое понятие, а значит, как непознаваемую
вещь в себе. - П.Г.) наш рассудок приобретает негативное расширение, т.е.,
называя вещи в себе (рассматриваемые не как явления) ноуменами, он
оказывается не ограниченным чувственностью, а скорее ограничивающим ее. Но
вместе с тем он тотчас ставит границы и самому себе, признавая, что не
может познать вещи в себе посредством категорий, стало быть, может мыслить
их только как неизвестное нечто".
связи вещей в себе и явлений, в рамках кантовского трансцендентального
идеализма разрешить невозможно. "Неизвестное нечто" действует на наши
чувства - это тезис; категория причины (и действия) к миру вещей в себе
неприменима - это антитезис. Синтеза Канту достигнуть не удалось.
которая послужила у Лейбница первейшим источником для его понятия монады и
которую сам Кант считает реальностью, "непосредственно данной как простая
субстанция", - а именно на человеческое Я, на самосознание. Даже наше Я,
как оно дано нам в акте самосознания, не есть, согласно Канту, вещь в себе,
т.е. монада, ибо оно открывается нам посредством внутреннего чувства, а
значит, опять-таки опосредовано чувственностью и таким образом есть только
явление. "Все, что представляется посредством чувства, есть в этом смысле
всегда явление, а потому или вообще нельзя допускать наличия внутреннего
чувства, или субъект, служащий предметом его, должен быть представляем
посредством него только как явление, а не так, как он судил бы сам о себе,
если бы его созерцание было лишь самодеятельностью, то есть если бы оно
было интеллектуальным".
самосознания, которое представляет собой определение внутреннего чувства и
в котором субъект дан сам себе как явление, как психологический,
эмпирический субъект. Второй слой - это объективное единство самосознания,
которое Кант называет трансцендентальным единством апперцепции и которое
есть высший принцип всего человеческого знания, ибо оно одно обусловливает
единство знания благодаря отнесению его к некоторому "я мыслю", которое
должно сопровождать все представления, иначе они рассыпаются и теряют
всякую связь между собой.
единство субстанции. Критикуя предшествующий рационализм за неправомерную
субстанциализацию "я мыслю", которое есть лишь единство функции, Кант
пишет: рациональная психология кладет в основу науки о душе "совершенно
лишенное содержания представление: Я, которое даже нельзя назвать понятием,
так как оно есть лишь сознание, сопутствующее всем понятиям. Посредством
этого Я, или Он, или Оно (вещь), которое мыслит, представляется не что
иное, как трансцендентальный субъект мысли =Х, который познается только
посредством мыслей, составляющих его предикаты, и о котором мы, если его
обособить, не можем иметь ни малейшего понятия..."
образом, полностью относятся все законы мира явлений, т.е. мира, в котором
нет ничего простого, неделимого, что было бы целью самой по себе, причиной
самого себя, то есть всего того, что, согласно Лейбницу, характеризует
субстанции. В сфере теоретической мы не обнаруживаем тождество человеческой
личности: для теоретического разума человек предстает как природный объект
наряду с другими природными объектами.
самого в мышлении вообще не дает никакого знания обо мне самом как объекте.
Логическое истолкование мышления вообще ошибочно принимается за
метафизическое определение объекта". Предмет чистого мышления, не данный
созерцанию, т.е. "ноумен", как поясняет Кант, есть не вещь в себе, а
иллюзия разума. Вещь в себе потому и оказывается за пределами
теоретического познания, что она не может быть предметом созерцания, а
могла бы быть лишь предметом умозрения, но чисто умопостигаемого знания
Кант, в отличие от Лейбница, не признает.
феноменалистскую позицию в вопросе о характере связи между неделимой вещью
в себе и непрерывным явлением. Для этого Канту потребовалась перестройка
лейбницева учения, приведшая к созданию системы трансцендентального
идеализма.
Лейбница и Ньютона
только Лейбница, но и самого себя, свои ранние работы. Над проблемой
континуума Кант бился на протяжении всей жизни, начиная с 50-х гг. и кончая
работами 1802-1803 гг., и в своих ранних произведениях он был ближе к
Лейбницу, чем в "Критике чистого разума". Диссертация Канта, написанная в
1756 г., уже содержит тот круг проблем, который составил содержание второй
антиномии, проанализированной нами выше. Диссертация носит название:
"Применение связанной с геометрией метафизики в философии природы", но для
краткости ее чаще именуют "Физической монадологией". В ней рассматривается
вопрос о том, возможно ли, а если да, то каким образом согласовать
геометрию, основанную на предпосылке бесконечной делимости пространства,
т.е. его непрерывности, с метафизикой, которая исходит из допущения
некоторых первичных простых, а следовательно, неделимых элементов природы.
Это уже, в сущности, и есть антиномия простого и сложного, как она была
поставлена Кантом 25 лет спустя в "Критике чистого разума". Но общий
контекст, в каком формулируется эта антиномия, в диссертации Канта совсем
другой.
понять генезис основных идей "Критики чистого разума" - с этой точки зрения
ее чаще всего и изучали. Во-вторых, она позволяет увидеть, какую бурю
противоречий в умах ученых и философов породило столкновение
противоборствующих научных программ, прежде всего Декарта, Ньютона и
Лейбница. Оба эти момента увидел в "Физической монадологии" П.А.
Флоренский, справедливо указавший на то, что в ней уже намечены будущие
математические антиномии "Критики чистого разума".
цитирует Канта: ""Каким же образом... можно связать метафизику с геометрией
в этом деле (т.е. в вопросе о строении материи), когда грифов запрячь с
конями, кажется, легче, чем трансцендентальную философию сочетать с
геометрией! В то время как первая (т.е. метафизика) упорно отрицает, что
пространство делимо до бесконечности, вторая (т.е. геометрия) защищает это
с тою же достоверностью, с какою имеет привычку оберегать остальное. Первая
настаивает, что пустое пространство необходимо для свободных движений,
вторая его решительно изгоняет. Первая вместе с тем указывает на то, что
притяжение или всеобщее тяготение едва ли объяснимо механическими
причинами, но что оно имеет начало в силах, присущих телам в покое и
действующих на расстоянии... вторая же всякое действие на расстоянии
относит к пустым обманам воображения". Таковы недоумения Канта. Вовсе нет
надобности иметь глубокие познания в развитии европейской мысли, чтобы
понять, в чем тут дело: это - Лейбниц столкнулся с Ньютоном".
столкнулся с Ньютоном, но о приведенном отрывке этого как раз сказать
нельзя. И в самом деле, кто же из них защищает точку зрения метафизики, а
кто - геометрии? Известно, что Лейбниц был метафизик, а Ньютон написал
"Математические начала натуральной философии" и, как гласит легенда,
неоднократно повторял: "Физика, бойся метафизики!". Значит, Лейбниц здесь
представляет "метафизику", а Ньютон, надо полагать, "геометрию"? Но при
таком допущении окажется, что Лейбниц как сторонник монад 1) упорно
отрицает, что пространство делимо до бесконечности; 2) допускает пустое
пространство; 3) принимает всемирное тяготение и объясняет его действием
сил на расстоянии. Ньютон же как математик по всем трем пунктам защищает
противоположную точку зрения. Сразу видно, что это не так: Лейбниц,
во-первых, будучи сторонником неделимых монад в метафизике, в то же время
защищает континуализм в геометрии; во-вторых, он не признает пустого
пространства и, в-третьих, отвергает идею действия на расстоянии. В таком
случае, может быть, "математиком" надо считать Лейбница? Ведь он 1)
защищает непрерывность пространства; 2) отвергает пустоту; 3) относит
действие на расстоянии к пустым обманам воображения. Но и это допущение
неприемлемо: Лейбниц защищает непрерывность пространства как геометр, а как
метафизик признает в качестве реальности "неделимые центры сил". И сам П.А.
Флоренский отмечает, что "по воззрению немецкого метафизика (именно
метафизика, а не геометра. - П.Г.) пространство и время... есть лишь
следствие того, что подлинно есть - вещей метафизических...". Да и Кант в
диссертации рассматривает монадологию Лейбница именно как метафизику.
отрывке противопоставляет не Ньютона Лейбницу, а метафизику математике. При
этом как Ньютон, так и Лейбниц в данном случае должны быть причислены к
метафизикам, хотя и представляют два разных направления в ней, в то время
как точка зрения математики оказывается ближе всего к позиции Декарта и его
последователей. Именно Декарт признавал непрерывность пространства и
отвергал пустоту, а картезианцы относили действие на расстоянии к пустым
обманам воображения. И понятно, почему Лейбниц и Ньютон противопоставлены
"математикам"; оба защищали динамическое понимание природы против
механико-математического его понимания у картезианцев.
ньютоновской, лейбницевской и картезианской; точнее, он хотел бы примирить
между собой два разных обоснования динамики как учения о силах - лейбницево
и ньютоново, показав при этом также, в какой мере и на каком уровне
справедлива позиция "математиков".
существование. Математики считали необходимым утвердить
философско-методологические принципы своей науки, отличные от принципов
физики. Об этом свидетельствуют, в частности, высказывания такого
Шилова Юлия
Мурич Виктор
Якубенко Николай
Шилова Юлия
Контровский Владимир
Прозоров Александр