из приветливых людей. У него правая рука была вдвое короче левой и не
сгибалась в локте. Его за это звали "безлокотником". Природный недостаток
мешал ему работать обычным образом, и он смолоду "околачивался на
стариковском деле". Вероятно, этот недостаток и сделал человека угрюмым,
неразговорчивым. На просьбу Миши он пробурчал:
- Придумал! Не пасха, чтобы всякого на колокольню пускать!
На повторные просьбы ответил:
- Назарыч не пустит.
Кончилось все-таки согласием с оговоркой:
- Чтоб в первый и последний раз!
К шести часам мы с безлокотным дяденькой подошли к церкви. После заводского
гудка каморник Назарыч открыл дверь и, увидев, что мы тоже входим, спросил:
- А эти угланята куда?
- Поглядеть охотятся,- угрюмо ответил Кузьма и добавил: - Отвязаться не мог.
Назарыч в противоположность Кузьме был веселым, ласковым стариком.
- Поглядите, поглядите! Только, чур, не баловать на колокольне. И долго там
не стойте, а то как запрусь на ночь да завалюсь спать, на всю ночь тут
останетесь. Ты уж догляди сам,- прибавил он, обращаясь к безлокотному.- Да
не давай им борзиться по лестнице! А то ведь ребята, им все вскачь надо.
- Угу,- пробурчал Кузьма.
На колокольне Кузьму встретил другой старик ворчаньем:
- Копаешься! - и, взглянув на нас, добавил: - Хвост еще за собой притащил!
Привожай их, не рад станешь!
- Говори по делу,- потребовал Кузьма.
- По делу хорошо. Часы отбивал, худого не видал. С этим ворчливый старик
стал спускаться. Напутствие Назарыча, чтоб не баловались на колокольне,
оказалось лишним. Оба мы, как зачарованные, простояли с полчаса у перил
колокольни, смотря на город и верх-исетский пруд. Стояли бы и дольше, но
наш Кузьма настойчиво предложил:
- Будет! Слезайте! Не час вам тут стоять! Мы оба заикнулись было:
"Дяденька, еще маленько!" - но Кузьма был неумолим:
- Сказано слезать!
Может быть, это было и хорошо, что наш угрюмый вожак не дал "досмотреть". В
памяти осталась недопроявленная картина, где смешались краски заката,
всхолмленность местности, скрашенная расстоянием пестрота домов и
причудливая рама верх-исетского пруда. На меня этот пруд тогда произвел
такое впечатление, как будто я увидел его впервые, хотя не раз с Мишей
ходил с удочками далеко по берегу, в том числе на Большой и Малый конный.
Так назывались два мыса в юго-восточной части пруда, где в летнюю пору
пасли лошадей. Точнее, выпускали на кормежку с закованными в железо
передними ногами "для сохранности от воров". С этого места я имел
возможность видеть ближний остров Баран, но он ничем меня тогда не
привлекал. Наоборот, это даже усилило мои возражения в споре с Мишей,
который "задавался своими островами".
- Подумаешь! Пустырь и пустырь! Нисколечко не интересно!
Но, когда посмотрел на пруд с вышки колокольни, острова неудержимо потянули
меня. На нашем заводском пруду их не было, а тут и дальние и ближние, и все
они с колокольни казались красивыми.
- Хоть бы на ближнем побывать!
У Еремеевых была лодка, которая считалась дедушкиной. Даже взрослые не
имели права пользоваться "без дедушкина слова". Обойтись без этого "слова"
было нельзя, потому что с ним передавался и ключ от замка, которым была
замкнута цепь у причала - огромной коряжины с вбитыми в нее пробоями.
Одному Мише лодка не доверялась, а когда он указывал на меня, как товарища,
Гаврило Фадеич сказал:
- У двоих и баловства вдвое.
И как мы ни упрашивали, старик уперся на своем:
- Нельзя.
Помог, вернее, подвел нас рыбный пирог. В этом году старшему брату Миши
исполнился двадцать один год, и в ноябре он должен был явиться на призывной
участок. По такому случаю решили справить именины "по-хорошему", то есть с
приглашением родных и близких знакомых. Дедушка две ночи кряду ездил с
мережами, и очень удачно. Именины пришлись на воскресный день. Зная, что
будут гости, я с утра не пошел к Мише, но он сам прибежал за мной:
- Пойдем! Дедушка за рыбным пирогом подвыпил. Сговорим его!
Я не стал возражать, и мы побежали. В избе было шумно. Гаврило Фадеич сидел
на крыльце с каким-то незнакомым мне стариком. На просьбу Миши о лодке
Гаврило Фадеич сначала ответил решительным отказом.
- Сколько раз говорить, нельзя!
Но у нас оказался неожиданный союзник, старик, сидевший рядом с Фадеичем.
Узнав, что мы просим лодку, он проговорил :
- А я своему даю. В какую хошь погоду. Такой же, как вот эти.
Беспрекословно даю. Пускай приучается.
Гаврило Фадеич посмотрел на небо, вытащил из кармана заветный ключ и,
подавая Мише, проговорил:
- Ладно уж, потешьтесь для братовых именин. Только больше чтоб никого не
брать и засветло домой! Весла берите, которые полегче.
У лодок, рассчитанных для ботанья и лученья, где человеку приходится
работать стоя, главный качеством считается устойчивость, но легкостью хода
такие лодки не отличаются. Мы сначала решили ехать на Дальние острова, но
скоро убедились, что и расстояние до Барана нелегко одолеть двум
десятилеткам. Оба были в поту, набили мозоли на руках, когда приплыли
наконец к этому острову. Тут решили сделать остановку.
Пристали с восточной стороны. Лодку, сколько могли, вытащили на берег,
поспорили друг с другом о количестве и качестве своих мозолей и для
передышки занялись игрой. Оба мы читали "Робинзона", поэтому без раздумья
решили играть "в Робинзона на необитаемом острове". Вид заводских труб,
плотины, церквей и домов Верх-Исетска, конечно, мешал представлению острова
необитаемым, поэтому мы перекочевали на западную сторону Барана, откуда
виден лишь дальний бор. Редкие лодки катающихся и рыбаков мы старались не
замечать. При организации игры возникло немало спорных вопросов. Прежде
всего надо было решить, кому быть Робинзоном, кому - Пятницей. Решили этот
вопрос жеребьевкой. Дальше вышло серьезное затруднение в способе, как
выразить готовность Пятницы во всем слушаться Робинзона. Один уверял, что
Робинзон должен поставить ногу на спину Пятницы, а другой говорил - на
плечо, что казалось просто невозможным. Дальше возник еще более трудный
вопрос: что делать на необитаемом острове? Припомнили, что прежде всего
надо развести огонь без спичек. Островок был безлесным. В расщелинах камней
только изредка встречались карликовые березки. Нашли все-таки сухих
прутиков и стали их тереть один о другой, но они лишь чуть теплели, а огня
не было. Хотели соорудить из таких прутиков сверло, но не было шнурка. Миша
сообразил, что можно заменить шнурок гайтаном от креста, но нужна была еще
планка с отверстием в середине. В нашем же распоряжении был один инструмент
- мой перочинный ножик, у которого маленькое перо вихлялось, а большое было
наполовину подломленным.
Пока мы пытались преодолеть трудности добывания "деревянного огня", погода,
как это иногда бывает на Урале, резко переменилась: стало холодно, подул
северо-западный ветер и начал разводить волну. Сперва нас это даже
порадовало: все-таки на необитаемом и в бурю, да и обратно при попутном
ветре плыть легче. Нас занимало, когда по гладкой поверхности воды побежали
пятна ряби. Мы видели, как они, сбегаясь и разбегаясь, перешли в
бесформенное волнение, из которого вскоре возникли определенные ряды волн.
Когда на волнах стали появляться белые гребешки, мы стали отыскивать
Лондон Джек
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Корнев Павел
Круз Андрей
Перумов Ник