представитель пресс-центра, - подумал все это очень быстро, в мгновение:
татарочка и договорить не успела, - так что самое время Ивану Александ-
ровичу подошло ответить, и он, легко преодолев зачарованность эквилибри-
рующими мужиками, которые уже, казалось, никакого к нему отношения не
имеют, совсем было представился: Иван Александрович, но после слова Иван
как-то сам собою запнулся и Александровича так и не произнес, а потом и
утвердил запинку интонацией, повторив уже окончательно: Иван.
призрачна жизнь бесплотных теней на киноэкране, когда ты, сидящий в за-
ле, ощущаешь себя тем безусловнее живым и полнокровным, чем крепче сжи-
маешь горячую ладошку юной очаровательной соседочки. А тени мельтешились
перед глазами: студенты-бойцы трамбовали бетон, таскали кирпичи на но-
силках, кайлили там чего-то или как это называется? чистенький, в галс-
тучке, белобрысый немчик общелкивал "Практикой" алкашей-эквилибристов;
вокруг хлопотал Бекбулатов: ни бельмеса по-немецки не понимая, пытался
уговорить ны дэлыты этыго, а попутно извинялся перед Иваном Александро-
вичем (словно между живым человеком и тенью с белого полотна возможен
контакт) за алкашей, которые, вовсе не студенты, к нему, Бекбулатову,
отношения иметь не могли, но, главное, за аккуратненького немчика, кото-
рый и оказался тем самым адвентистом седьмого дня: Ивану Александровичу
еще в Уфе, в штабе, прожужжали уши, что есть, мол, там один: отказывает-
ся работать по субботам (сегодня как раз суббота и была), читает Библию,
носит крест, разговаривает и фотографирует разные нетипичные пакости. У
ныхы, пынымаышы, Ываны Ылыкысаныдырывычы, вился Бекбулатов ужом, ыта се-
кыта зырыгысытырырывына, а у насы, пынымаышы, ны зырыгысытырырывына!
задавал вопросы и, хоть записывал ответы в блокнотик, смысла ни вопро-
сов, ни ответов не понимал, а только смотрел на румяное, свежее личико,
поросшее пушком, и сам себе удивлялся, как могла привлекать внимание,
как могла нравиться ему крупная, с белой, глянцевой кожею, сквозь кото-
рую никогда не просвечивала кровь, словно крови под нею и вообще не тек-
ло, жена его Лариска!
по локоть, стояли полукругом с одной стороны желтоватого зуба обелиска,
торчащего из травы лесной поляны, а с другой, таким же полукругом, в
штормовках, с рядами значков ССО (от двух до шести) на груди, словно ор-
денскими колодками: ветераны движения, - стояли люди восточные. "ПАМЯТИ
ВОИНОВ, ПОГИБШИХ В БОЯХ С НЕМЕЦКИМИ ЗАХВАТЧИКАМИ" гласила надпись на
обелиске, и Иван Александрович, которого Альмира временно оставила, что-
бы занять место в соответствующем полукружии, снова чувствовал себя рас-
терянным и ни черта не понимающим: как же это так? Все ж таки они немцы!
У них, наверное, у кого - как у Ивана Александровича - отец, у кого -
старший брат или там дядя погибли на этой самой войне, на этой самой (в
широком смысле) земле, остались лежать в ней без обелисков, без крестов!
Хотя отец вряд ли, не выходит по возрасту, скорее дед. Тут Бог с ним,
кто перед кем виноват исторически, это дело особое - но неужто ни в од-
ном из этих, в гимнастерочках, не шевельнется простое человеческое
чувство, обыкновенная обида? А эти, в штормовках - что же они столь неп-
рошибаемо бестактны?! - отряд им. А. Матросова, немецкие захватчики, ми-
тинг!
наиболее симпатичного (a priori) ему человека - адвентиста седьмого дня,
запретный свой плод, с которым так хотелось поговорить по душам, но к
которому Бекбулатов довольно жестко пырыкымыныдывалы не подходить, ибо
ничего, кыроме кылывыты ы кылырыкалышшыны от него Ываны Ылыкысаныдырывы-
чы все равно не услышал бы, - отыскивать в надежде не найти, в надежде,
что хватит у того души и мужества не участвовать в сомнительном меропри-
ятии, и, не найдя, вздохнул облегченно, словно форточку отворил в душ-
ном, затхлом полуподвале, однако, едва вздохнул, как тут же адвентиста и
увидел: просто не обнаруженного прежде, не замеченного, словно охотника
на загадочной картинке из "Пионера", но так жалко стало Ивану Александ-
ровичу форточку захлопывать, что тут же сочинил он оправдание своему лю-
бимцу: ему, может, дескать, одному тут и место, как истинному христиани-
ну, - свежим воздухом, впрочем, тянуть все равно уже перестало.
кие, заранее припасенные цветы - возложились (Иван Александрович даже
несколько заметочек в блокноте по этим поводам сделал, для статьи) и из-
вилистая змея бывших полукружий потянулась по узкой тропинке к четырем
поджидающим ее "Икарусам". Иван Александрович, как и по дороге со строй-
ки сюда, сел рядом с Альмирою, но легкое отчуждение, неприязнь целых,
наверное, минут десять мешали восстановлению прежнего контакта.
рою завязывающимся отношениям - "Вечер песни гнева и протеста" - Иван
Александрович, дорожа татарочкою, дорожа собственным от нее восхищением,
решил попросту пропустить, но Бекбулатов настоятельно пригласил в жюри:
представлять, так сказать, ЦыКы ВыЛыКыСыМы, потому что грешневский сту-
денческий журнал, как, впрочем, и иваналександровичев "Пионер", состояли
именно при ЦК комсомола, такой и гриф сиял и на служебном удостоверении,
и на командировочном, и Иван Александрович не нашел ни мужества, ни дос-
таточно убедительного повода отказаться.
денького компота, как в столовой произошли шевеление, суета, столы и
стулья переместились к стенам и в углы и зал приобрел вид хоть импрови-
зированного, однако, вполне зрительного. Иван Александрович вместе с
Бекбулатовым, комиссаром Эльдаром и девушкою из горкома взобрался на
возвышение и стал принимать к сведению вокально-инструментальные протес-
ты интерлагерников против, во-первых, угрозы третьей мировой войны, вы-
певаемые, впрочем, как-то так, эдак, абстрактно, что ли, и на таком го-
лубом глазу, что даже заподозрить сию угрозу со стороны государств, к
которым принадлежат протестующие, было совершенно невозможно и даже
как-то неприлично (о, да! осенило Ивана Александровича решение давешней
задачи: здесь она действительно приходится как нельзя кстати - маленькая
белая прожорливая птаха, склевавшая уже пол-Европы, добрый кус Азии,
несколько аппетитных зернышек меж двух Америк и направляющая мирный по-
бедительный клювик в сторону центральной Африки), ну и, во-вторых, разу-
меется, против разных мерзавцев-фашистов вроде Пиночета, который, оказы-
вается, смеет держать в грязных своих застенках чуть ли не целых триста
политических заключенных. Гневались и протестовали голубьмирцы искренне
и страстно, и Иван Александрович все спрашивал себя: что же это? так
вкоренившаяся привычка к двоемыслию? или они на самом деле ничего не по-
нимают?! не желают понимать?! Альмира тоже вся раскраснелась, и глазки у
нее снова горели, совсем как давеча, когда Иван Александрович пел ей
собственные песни гнева и протеста.
вич, едва познакомился с татарочкою, едва пошел от нее на него приятней-
ший эмоциональный фон, вспомнил о работе, ибо человеком был крайне, до
патологии, обязательным, и начал профессионально выспрашивать про лагер-
ные дела) нечаянно всплыл несчастный отцеубийца Павлик Морозов, пионер-
лагерь имени которого, оказывается, посещали голубьмирцы на прошлой не-
деле, и Иван Александрович, записав в блокнотик фактические факты посе-
щения, как-то сам собою, непроизвольно, автоматически выдал Альмире, чт
он по поводу героического пионера думает, а у татарочки тут же вспыхну-
ли, загорелись глазки, как интересно! сказала она, ну и что дальше? и
тут понесло Ивана Александровича, и он рассказал новой подруге и про
впечатление от увиденного вчера в Уфе Салавата Юлаева - уголовника, ко-
торого превратили зачем-то в национального героя (это Альмире, татарке,
недолюбливающей башкиров, особенно понравилось), и про героя Буковского,
и про гения Сахарова, и про великого Солженицына, и про запрещенный жур-
нал "Континент", и даже какие-то стихи Бродского прочел наизусть, а она
слушала, полуоткрыв пухлые, молодой кровью налитые губки, и время от
времени приохивала: что вы говорите?! это ж надо ж! вот никогда б не по-
думала бы!!
кой, контраст уже не только внешний и возрастной, но еще, оказалось, и
идеологический, полностью сознания он все-таки не затмил, и где-то на
середине собственного монолога Иван Александрович поймал себя на том,
что не одна страсть поделиться информацией, кажется, владеет им, что
выкладывается он перед Альмирою, в основном, затем, что больше нечем ему
привлечь ее к немолодой, некрасивой своей фигуре, что для победы над та-
тарочкою (а победы захотелось очень!) одних его столичности, журнализма
и причастности к ЦК ВЛКСМ может, пожалуй, и недостать.
ла Альмира в интернациональной компании про маленького белого голубя ми-
ра, старательно выводя непривычные иноземные слова:
речь которого, взяв командные интонации, как бы вовсе лишилась акцента,
совпал с появлением в каждой из восьми дверей легкой летней столовой си-
луэтов крепких парней: подтянутых, с расставленными чуть шире плеч нога-
ми, только что без автоматов у живота, и Ивану Александровичу снова
пришла в голову ассоциация с какой-то картиною про войну, но сейчас кар-
тина уже не шла по спрятанному в кустах телевизору, а снималась прямо
тут, внутри импровизированного концертного зала, захватывая в участники,
в исполнители ролей и массовки, и всех сидящих вокруг, и самого Ивана
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Херберт Фрэнк
Никитин Юрий