Амнерис (поет).
Впрочем, этого на бумаге передать нельзя.
Вредны ли этн сны? О нет. После них я встаю сильным и бодрым. И работаю хорошо.
У меня даже появился интерес, а раньше его не было. Да и мудрено, все мои мысли
были сосредоточены на бывшей жене моей.
А теперь я спокоен.
Я спокоен.
19 марта.
Ночью у меня была ссора с Анной К.
- Я не буду больше приготовлять раствор.
Я стал ее уговаривать.
- Глупости, Аннуся. Что я, маленький, что ли?
- Не буду. Вы погибнете.
- Ну, как хотите. Поймите, что у меня боли в груди!
- Лечитесь.
- Где?
- Уезжайте в отпуск. Морфием не лечатся. (Потом думала и добавила). - Я
простить себе не могу, что приготовила вам тогда вторую склянку.
- Да что я, морфинист, что ли?
- Да, вы становитесь морфинистом.
- Так вы не пойдете?
- Нет.
Тут я впервые обнаружил в себе неприятную способность злиться и, главное,
кричать на людей, когда я не прав.
Впрочем, это не сразу. Пошел в спальню. Посмотрел. На донышке склянки чуть
плескалось. Набрал в шприц, - оказалось четверть шприца. йвырнул шприц, чуть не
разбил его и сам задрожал. Бережно поднял, осмотрел, - ни одной трещинки.
Просидел в спальне около 20 минут. Выхожу, - ее нет.
Ушла.
???
Представьте себе, - не вытерпел, пошел к ней. Постучал в ее флигеле в
освещенное окно. Она вышла, закутавшись в платок, на крылечко. Ночь тихая,
тихая. Снег рыхл. Где-то далеко в небе тянет весной.
- Анна Кирилловна, будьте добры, дайте мне ключи от аптеки.
Она шепнула:
- Не дам.
- Товарищ, будьте добры, дайте мне ключи от аптеки. Я говорю вам, как врач.
Вижу в сумраке ее лицо изменилось, очень побелело, а глаза углубились,
провалились, почернели. И она ответила голосом, от которого у меня в душе
шелохнулась жалость.
Но тут же злость опять наплыла на меня.
Она:
- Зачем, зачем вы так говорите? Ах, Сергей Васильевич, я - жалеючи вас.
И тут высвободила руки из-под платка, и я вижу, что ключи у нее в руках.
Значит, она вышла ко мне и захватила их.
Я (грубо):
- Дайте ключи!
И вырвал их из ее рук.
И пошел к жалеющему корпусу больницы по гнилым, прыгающим мосткам.
В душе у меня ярость шипела, и прежде всего потому, что я ровным счетом понятия
никакого не имею о том, как готовить раствор морфия для подкожного
впрыскивания. Я врач, а не фельдшерица!
йел и трясся.
И слышу: сзади меня, как верная собака, пошла она. И нежность взмыла во мне, но
я задушил ее. Повернулся и, оскалившись, говорю:
- Сделаете или нет? И она взмахнула рукою, как обреченная, "все равно, мол", и
тихо ответила:
- Давайте сделаю...
...Через час я был в нормальном состоянии. Конечно, я попросил у нее извинения
за бессмысленную грубость. Сам не знаю, как со мной это произошло. Раньше я был
вежливым человеком.
Она отнеслась к моему извинению странно. Опустилась на колени, прижалась к моим
рукам и говорит:
- Я не сержусь на вас. Нет. Я теперь уже знаю, что вы пропали. Уж знаю. И я
себя проклинаю за то, что я тогда сделала вам впрыскивание.
Я успокоил ее как мог, уверив, что она здесь ровно ни при чем, что я сам
отвечаю за свои поступки. Обещал ей, что с завтрашнего дня начну серьезно
отвыкать, уменьшая дозу.
- Сколько вы сейчас впрыснули?
- Вздор. Три шприца однопроцентного раствора.
Она сжала голову и замолчала.
ее беспокойство. Действительно, Морпчиум чыдроцчлорицум
грозная штука, привычка создается очень быстро. Но маленькая
привычка ведь не есть морфинизм?..
настоящий мой человек. И, в сущности, она и должна быть моей
женой. Ту я забыл. Забыл. И все-таки спасибо за это морфию...
8-го апреля 1917 года.
Это мучение.
9 апреля.
Весна ужасна.
Черт в склянке. Кокаин - черт в склянке.
Действие его таково:
почти мгновенно наступает состояние спокойствия, тотчас
переходяшее в восторг и блаженство. И это продолжается только
одну, две минуты. И потом все исчезает бесследно, как не было.
Наступает боль, ужас, тьма. Весна гремит, черные птицы
перелетают с обнаженных ветвей на ветви, а вдали лес щетиной,
ломаной и черной, тянется к небу, и за ним горит, охватив
четверть неба, первый весенний закат.
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Никитин Юрий
Круз Андрей
Никитин Юрий
Володихин Дмитрий