высокая, легкая, вошла с нашим сыном-найденышем на руках в двери роддома
имени Грауэрмана, старого дома около Собачьей площадки, где когда-то
незапамятно давно я и сам родился... Варя, не моя вина, что такая
короткая была у нас любовь - только одну ночь, сиреневую, мгновенную,
как электрическая искра, были мы вместе... Варя, ты же сама говорила,
что через двадцать лет пройдут по нашим улицам люди, не знающие страха.
И я заплачу за это всем своим ужасным страхом, всей тоской своей, всей
болью... Варя, родная моя, а вдруг под сердцем своим ты понесла
крохотную искорку - продолжение меня самого?
не исчезну совсем, что останется в Городе Без Страха часть меня, мой
сын, твое дитя, моя любимая... Не забывай меня. Варя,- ты еще совсем
молодая и очень красивая, тебя еще будут любить, и я очень хочу, чтобы
ты была счастлива, Варя, но только не забывай меня совсем, хоть чуточку
памяти сбереги обо мне. Варя...
должна была дежурить? И где ты набрала столько цветов? Сейчас же
осень... Эти цветы мне? Не плачь. Варя, ты такая красивая, когда ты
смеешься... Спасибо тебе за цветы, Варя, я никогда не видел ромашек в
ноябре... Ты все можешь, Варя... Разыщи нашего найденыша, Варя... Как не
помнишь? Ты сдала его в роддом имени Грауэрмана, около Арбатской
площади. Там есть на него документы. Жеглов тебе поможет. Варя... Не
бойся, моя родная, он не заберет цветы - они ведь для меня... Он спасет
меня в подвале, и мы отдадим ему ромашки... Он спасет... Варя, он
спасет... Куда же ты, Варя? Не уходи, Варя... Не уходи... Мне одному
очень страшно... Варя!.. Варя!.. А-а-а!..
смежил веки в надежде, что все еще длится сон, надо подождать миг,
открыть опять глаза - и наваждение исчезнет.
голосом.
предчувствие какой-то еще не ведомой мне перемены. Я встал, подошел к
окну и увидел, что за ночь все укрылось снегом. На грязную, истерзанную
осенними дождями землю пал снег - толстый, тяжелый, как мороженое.
спиной Левченко.
отходил от меня ни на шаг, В большой комнате внизу сидел на своем месте
горбун, его мучнистое лицо за ночь стало отечным, серым. Но он
пошучивал, бодрился, покрикивал на бандитов, меня спросил, заливаясь
своим белым страшным смехом:
сообразим козью морду...
все, что скажешь, сделаю...
пили чай.
было - то ли спала еще, то ли ночью уехала. Да она интересовала меня
совсем мало - куда она денется? А кроме Промокашки, все были в сборе.
Опохмелиться горбун разрешил всем одним стаканом.
деле ум должен быть светел и рука точна...
хрустко-новую, с гербом на обложке.
через стол так, что она проскользила по столешнице и упала на пол, и
видел я, что сделал он это нарочно - заставить меня нагнуться еще раз,
снова поклониться себе. Ничего!
Владимир Иванович... двадцать пять тысяч..."
чай. И во всем этом чаептии и бестолковой утренней суете, в ожидании и в
неизвестности уже витал потихоньку сладковатый тошнотворный запах
смерти...
скомандовал собираться. Лошак подавал ему тулупчик, он неспешно
заматывал шею длинным шерстяным шарфом, рыжий лисий малахай натягивал,
продевал длинные обезьяньи руки в романовский теплый тулупчик, а Лошак
терпеливо стоял за его спиной, как лакей.
Тягунов, накинул на плечи ватник Чугунная Рожа, подпоясал ремнем шинель
Левченко. У стены неподвижно стояла бабка Клаша и буравила меня глазом.
Но молчала.
на дорожку, за удачей двинулись мы... И снег нам сподручен - коли там
мусора были, то на пустыре они наследили обязательно...
вызволять.
кролика вчера, кабы не боялся, что он их завтра всех сдаст до единого...
троекратно расцеловались они.
на чужом горе выстроили, на слезах людских...
горбуна!
Конец вашей паучьей семейке наступил! Не вернется паук, не вернется...
меня в упор пальцем. А я ей поклонился и сказал:
отвернулась.
двухметровым заплотом стоял уже прогретый хлебный фургон, горбун уселся
с Лошаком в кабину, а мы попрыгали в железный ящик кузова. Заурчал
мотор, затряслась под ногами выхлопная труба, грузовик медленно
тронулся, перевалил через бугор у ворот и выкатил на улицу. И поехали
мы...
Промокашка сняли с борта длинную доску, и под ней открылись продольные
щели - как амбразуры. В фургоне стало светлее, и через щели мне были
видны мелькающие дома, трамвай, влетела и сразу же исчезла пожарная
каланча. Мы ехали из района Черкизова в сторону Стромынки...
вчера Копырин: "Защемит коли - потяни, легче на душе станет..." Сильно
трясло на ухабах заледеневшей мостовой или руки у меня так сильно
тряслись, но свернуть цигарку никак не удавалось - все время табак
просыпался. Левченко долго смотрел на меня, потом взял у меня из рук
кисет и очень ловко, быстро свернул самокрутку, оставил краешек бумажки
- самому зализать,- и протянул мне. Чиркнул, прикурил, затянулся горьким
дымом, ударило мягко, дурманяще в голову, оперся я спиной о холодный
борт и закрыл глаза.
нашу встречу, если Жеглов догадается насчет двери в кладовку...
Интересно, о чем думал Вася Векшин, когда к нему на скамейку подсел
бандит Есин... За тебя, Вася, отомстили... И за меня с ними со всеми
рассчитаются... Только самому еще очень хотелось пожить... Дожить до
обещанной Михал Михалычем Эры Милосердия...
смерти только из заметки в газете о вашей смерти... А получается все
наоборот. Обо мне...
напугать - нате, выкусите! Я и безоружный одного из вас успею сделать...
Вот тебя, наверное, Чугунная Рожа, ты все от меня не отходишь,- значит,
судьба тебе такая!..
чтобы выглянуть в щель.
ты так на меня крысишься - я ведь твоя судьба. И обойдусь с тобой круто.
нами вниз пойдет, а ты ему осмотреться не даешь. Сядь на место и не
вякай...
Фургон стоял в переулке неподалеку от магазина - отсюда был виден вход в
магазин и угол пустыря, который примыкал к черному входу и к подсобкам.
Снег вокруг был девственно чист, лишь одинокая цепочка следов вела от
подсобки к воротам. Из кабины вышел горбун и сказал нам через щель:
Самойлова Елена
Василенко Иван
Белогорский Евгений
Витковский Евгений
Громыко Ольга