сумасшедший Фабермахер натворил в Кемберленде? Что он, поднял там бунт,
выкинул красный флаг? В чем дело? Какого черта? Что там натворил этот
мальчишка?
Он ничего там не натворил.
но, безусловно, там что-то было. Может быть, он вступил в какой-нибудь
комитет? Подписал какую-нибудь политическую петицию? - фоке взглянул на
Эрика и хлопнул рукой по столу. - Вспомните, что он мог сделать такого,
из-за чего Федеральное бюро расследований считает его теперь
неблагонадежным?
что всей работой над урановой проблемой ведает правительство? Откуда вы
свалились? С кем вы общаетесь? С торговцами скобяным товаром? Я старался
устроить этого мальчишку на работу, когда он вышел из клиники, писал ему
множество раз, пока наконец он не соблаговолил дать согласие - именно так:
дать согласие - поступить на работу. Но когда я включил его имя в список и
послал на утверждение, мне ответили: неблагонадежен. Вот я и хочу узнать:
в чем дело?
несколько месяцев тому назад.
каждое слово кивком головы.
вам не ясно?
против них не возражает.
евреев. И вот он сделал Хьюго красным. Он заручился поддержкой
попечительского совета, и в результате денежные мешки стоимостью в
двадцать или тридцать миллионов долларов удостоверили, что Хьюго
Фабермахер - красный, вот и все. Я завтракал сегодня в клубе "Юнион-Лиг".
Мне там очень понравилось. Но уверяю вас, что я куда более красный, чем
Хьюго когда-нибудь был, есть или будет.
значительной фигурой, чтобы он выгнал меня в первую очередь, и я ушел сам,
не желая терять уважения к себе.
выделялись на нем темными провалами.
работу ко мне? - спросил он наконец.
я не думаю, чтобы из этого проекта относительно урана что-нибудь вышло.
изобретения ядерных взрывчатых веществ.
какая-то этическая проблема. У нас нет выбора. Данные, на основе которых
мы начали работать, перехвачены у немцев. Весь вопрос в том, кто больше
знает: мы или они. Вам, может, не нравится, что в нашей стране все это
дело находится в руках стольких людей, но гораздо страшнее, что оно может
оказаться в руках Гитлера. Поверьте, если бы мы установили завтра
теоретическую неосуществимость этого проекта, я первый свернул бы всю
работу. Но к этике это не имеет никакого отношения. Ну, так как же? У меня
есть для вас вакансия.
считаю, что моя работа тоже имеет большое значение. Может быть, это не
совсем то, что делаете вы, но она займет должное место. И, насколько мне
известно, в этой области никто, кроме меня, еще не работает.
жизни не был так всецело захвачен работой, как сейчас. Я не могу
остановиться на полпути. Либо все до конца, либо ничего. Я стал совсем
другим человеком. Это не слишком нравится моей жене, и я порой прихожу в
отчаяние, но все-таки ничего не могу с собой поделать. И пока я не доведу
дело до конца, от меня не будет никакого проку ни вам, ни моей семье, ни
даже мне самому.
равно. Так или иначе, я позабочусь о Фабермахере. Выпьем за то, чтоб ваш
путь к цели был как можно легче и короче.
еще обещал заехать за женой к ее родителям. Ну, выпьем на прощание.
потом попрощался и вышел. Было всего только половина одиннадцатого, но
Эрик, шагая по Риверсайд-Драйв к автобусной остановке, чувствовал себя
совершенно обессиленным. Он тщетно пытался воскресить в себе настроение,
владевшее им после встречи с Арни, и снова ощутить радостную уверенность в
правильности избранного пути. Фокс выбил его из колеи, наведя на мысли о
прошлом, об утраченных возможностях и предстоящем риске.
к концу, но он настоял, чтобы его все-таки приняли. Он оживился и
развеселил всю компанию. Но, встречаясь взглядом с Сабиной, Эрик
чувствовал, что его глаза становятся непроницаемыми и невыразительными. Он
боялся разговоров на серьезные темы.
берегу залива Саунд, условившись приезжать к ним на субботу и воскресенье.
Ему редко приходилось бывать со своей семьей, но когда Сабина и Джоди
уехали, он почувствовал себя страшно одиноким и возненавидел свою пустую
квартиру. Это был тот самый июнь, когда положение в Европе достигло высшей
точки напряжения. Звуки в коридоре становились все настойчивее и
лихорадочнее, и беспокойство просачивалось в лабораторию, нарушая
одиночество Эрика.
относительной прохладой, Эрик, раздумывая, где бы пообедать, шел по
Мэдисон-авеню и, миновав вокзал Грэнд-Сентрал, направился к парку. На
улице уже сгущались сумеречные тени, но вверху, между неровными краями
крыш, еще по-дневному сияло небо. Летняя предвечерняя тишина царила на
широкой улице, темневшие дома напоминали неровно нарезанные и разбросанные
как попало куски затейливого торта.
молодую женщину, глядевшую на него с улыбкой. У нее были белокурые волосы,
тонкие черты ее загорелого лица поражали своим почти неправдоподобным
совершенством. Такой образ мог бы возникнуть в воображении какого-нибудь
подростка при слове "принцесса". Эрик остановился, пораженный тоскливым
выражением ее глаз.
приятельница Тони Хэвиленда, Дороти... Дороти Хойл. Вы первая актриса, с
которой мне довелось познакомиться. Ну, конечно, помню. Как поживает Тони?
его видела, он страшно таинственно намекнул на какую-то важную секретную
работу. Должно быть, прихвастнул, да?
глупые забавы мальчишек.
обед. Эрик предложил пообедать вместе, и она очень обрадовалась.
паршивая дыра! Я, кажется, скоро не выдержу. Боже, как я рада, что
встретила вас.
к себе его руку, она на ходу принялась рассказывать, как потеряла место в
летнем театре на Бэзард-Бэй. Дороти жила под самой крышей четырехэтажного
дома, в маленькой однокомнатной квартирке, довольно убого обставленной. В
комнате пахло одеколоном и пудрой. Эрик присел на кушетку, наблюдая за
Дороти, суетливо перебегавшей из чуланчика, где висели ее платья, в
ванную. Прошлый раз при первой встрече она показалась ему очень сдержанной
и уравновешенной, теперь она стала суетливой и какой-то взвинченной. В ее
неугомонной болтовне чувствовалось что-то жалкое, словно она молила его
обратить на нее внимание. То и дело она принималась говорить о том, как
рада, что встретила его. Нью-Йорк летом - эта такой ужас, такой ужас! Все
Акунин Борис
Самойлова Елена
Буркатовский Сергей
Гюго Виктор
Распопов Дмитрий
Афанасьев Роман