Чтение 86–й страницы книги ~Волчья хватка~

потехе с боярым мужем. Разве что стерня была не такая колкая, прикрытая,
замороженная, покрытая инеем, и стожок побелел от изморози. В дубраве давно
облетели листья, пахло снегом и стояла звонкая, пронзительная тишина. В такую
пору Ражный обычно выходил с гончими на заячью охоту, и пока ошалевшие от
радости и простора собаки, прихватив русака, гнали его по большому кругу, он
легко входил в раж, взмывал в синее, знобкое небо и не хотел опускаться на
землю. Гончаки уводили зайца на второй, третий круг, а он наслаждался полетом,
ухватывал последнюю возможность отдохнуть от земного притяжения, ибо с началом
зимы, как известно, нетопыри забивались в дупла, пещеры и замирали до весны,
повиснув вниз головой.

Зимой он тоже входил в раж, но не летал - рыскал по земле волком.

И сейчас было время воспарить над ристалищем, быть может, в последний раз,
по крайней мере, в этом году; и не смутили, не удержали бы его сидящие на
ветвях араксы и иноки, как воронье, слетевшиеся позреть на поединок. И пока не
привезли из Сирого Урочища верижного соперника, можно было кружить в холодном
осеннем небе, поднимаясь выше черных дубовых крон с замершими на них птицами.

В судных поединках, которые назывались еще Пиром, не всегда соблюдались
обычные правила схватки; чаще всего бой начинался с сечи и длился до победы, то
есть до смерти одного из поединщиков. Ражный не обольщался, что его противник -
верижник из Сирого Урочища станет придерживаться каких-либо традиций. Победа
для него означала свободу, и он, постоянно находящийся в состоянии Правила и
лишенный вериг, вряд ли и на землю ступит. Так что придется сражаться не с
человеком - летающей хищной птицей, способной разорвать быка.

Выставить против можно было лишь волчью хватку...

Не тот щипок левой рукой, которым Ражный вволю угощал соперников в пору,
когда занимался спортивной борьбой, а потом применил против Колева-того на
Пиру. От безобидного, и общем-то, рывка возникала огромная болезненная
гематома, отдиралась, но оставалась целой кожа. Это был своего рода отвлекающий
маневр для всех, кто пытался проникнуть в тайну боевого приема. В прошлые
времена, когда исход брани решала рукопашная, он обязан был сделать его
достоянием всего Воинства, если бы протрубили Сбор. Теперь же волчья хватка
могла навсегда остаться родовой тайной, поскольку в современной войне
требовалось совершенно иное умение. И потому желающие овладеть этим приемом
безнадежно тренировали хватательное движение кисти и не добивались успеха.

Настоящая хватка совершалась правой рукой, превращенной в волчью пасть.
Зверь никогда не щипал жертву; он вгонял нижние клыки и делал рывок снизу
вверх.

Здесь, вместо клыков, вгонялись напряженные до костяной твердости четыре
пальца открытой ладони, способные пробить кольчугу. Но прежде самая жесткая и
деятельная, самая чувствительная и нежная часть человеческого существа - рука,
должна была вкусить энергию вражеской крови.

Отец когда-то поплатился за это искалеченной десницей, поскольку Воропай
оказался слишком крепким на рану. И всю оставшуюся жизнь приводил себя в
чувство, стоя у мольберта...

Сейчас Ражный бродил по ристалищу- имел на это право, поскольку прибыл
сюда первым, и готовил к поединку руки. Обе, поскольку оставлял маленькую
надежду, что соперник не тот обещанный зверь, а такой же, как он, обряженный в
цепи и заключенный в Сирое Урочище за то, что утратил Ярое сердце. Бродил и
чувствовал, как десятки пар глаз неотрывно наблюдают за ним, отмечают каждое
движение. Естественно, он никогда не присутствовал на подобных поединках, знал
о них из сказов кормилицы Елизаветы, где всегда по промыслу Божьему побеждал
осужденный, и этим укреплялся. Однако прошел уже час, а противник не появлялся:
то ли у опричников что-то не клеилось, то ли умышленно выдерживали его, чтобы
перегорел перед схваткой.

Воронье в ожидании поживы зябло на студеном ветру...

Наконец он услышал костяное щелканье клювов и оживленное шевеление черных
тел в кронах дубов и потом увидел, как по туристической тропе едет телега,
запряженная парой взбешенных, с пеной у рта, гнедых лошадей, с железной
клеткой, покрытой черным полотном, словно там и впрямь сидела смиряемая
темнотой птица. Опять же из сказов он знал, что буйных возят непременно в
клетках, дабы ограничить пространство и не позволить им взлететь. Точно так же
возили когда-то и Стеньку Разина, и Емельку Пугачева- взбуянившихся араксов из
Донских Урочищ. Это случалось нередко, когда в ожидании Сбора Воинства
засадники настолько совершенствовали свои арсеналы и Правило, что срывались с
тормозов и, не зная удержа, шли в мир и силой своей, воинствующей волей, а
более всего Ярым сердцем сводили с ума людишек. А поелику в тот час не
оказывалось иноземного супостата, одержимые били своих, покуда не попадали в
вериги и клетки.

Возница едва остановил несущих лошадей, повиснув на уздечках, и они, кося
кровяными глазами на поклажу, затанцевали на месте. Тем временем инок в черной
рясе достал из телеги паяльную лампу, распалил ее, прислонив дулом к окованному
колесу, и стал греть кусок арматурины. А заодно и руки над гудящем пламенем.
Возница же распряг боязливых коней, схватил под уздцы и увел вглубь дубравы.

Инок подкачивал насосом лампу, шевелил, переворачивал прут и, приплясывая
в тоненьких сапожках, длинно швыркал носом. Эти неспешные приготовления
усмиряли не только птиц на деревьях, а и самого Ражного: умиротворяющая
приземленность события никак не соотносилась с предстоящим смертельным
поединком. Узник же в затемненной клетке ходил, как рассвирепевший лев,
сотрясал телегу и пугал внезапным, нечленораздельным стоном трепетные крылья
воронья.

Разогрев наконец-таки железо, экзекутор заскочил на телегу, откинул тряпку
с задней стороны клетки и сунул арматурину между прутьев. Прежде раздался
утробный рев, потом пахнуло вонью паленой шерсти, и в следующий миг из открытой
клетки серым сполохом выскочил волк.

Ражный оторопел от неожиданности. Настроенный увидеть калика - пусть
озверевшего верижника, но все же в человеческом образе, - он в первое мгновение
попятился назад. Когда же зверь, спрыгнув на землю, присел и ощерился, он узнал
Молчуна: прижатое левое ухо была с пулевой пробоиной.

Но что же сотворили с ним?! Вместо одного глаза зияла черная, с запекшейся
кровью, дыра, на втором - гнойное бельмо. Из разбитого носа сочилась сукровица,
старые раны изодраны, а на серой шерсти - горелые пятна пежин от шеи до репицы
хвоста.

И только ослепительно-белые клыки, обнаженные в немом оскале, оставались
невредимыми и первозданными.

Разъяренный до крайней степени, он ничего не понимал, не чуял, да и вряд
ли что видел, лишь угадывая перед собой человека. И все - от бешеного пенного
оскала до пружинистой, хищной походки и поджатого полена - все в нем было
звериным. Совершенный им за краткую жизнь величайший путь эволюции был
уничтожен, превращен в ничто за считанные часы.

Достойную казнь придумал Ослаб, решил вернуть ему Ярое сердце, сведя в
Судном Пиру с очеловеченным зверем...

Ражный не мог даже изготовиться, принять какую-то стойку, положение -
опыта схваток с хищниками не было, он лишь мечтал отыскать берлогу и потягаться
силами с медведем.

А волк уже имел опыт, расправившись с Кудеяром: судя по следам, схватка
длилась полчаса, не меньше - не так-то просто было взять одичавшего лесного
человека...

- Молчун? - негромко окликнул он, более оттого, что был растерян и
ошеломлен видом волка.

Тот не услышал, захлебываясь от ярости, сделал первый скачок и, не
останавливаясь, в тот же миг- стремительный боевой бросок. Ражный отшатнулся,
волчьи клыки захватили пояс аракса и, сдернув с него кованую бляху, оставили
два глубоких, будто отштампованных следа. И только сейчас он вспомнил, что
вышел на поединок в чужих одеждах, напитанных незнакомыми волку запахами, если
он что-то мог улавливать разбитым носом со вздувшимися ноздрями.

Зверь оказался за спиной и если бы мог мгновенно остановить инерцию
семидесятикилограммового тела, успел бы сделать еще один прыжок, сзади - Ражный
повернулся к нему с некоторым опозданием, левым плечом, чтоб отразить удар,
однако не теряя надежды, прикрикнул:

- Не смей! Не смей, Молчун!..

И оборвал себя, вдруг осознав, что это не просто недоразумение- поединок.
Судный Пир! И независимо от того, кто выставлен противником, ему надо ражаться.
Суть сейчас заключалась не в приговоре, вынесенном по воле старца; для того
чтобы вернуть воинский дух, он бы и родного брата выставил на ристалище, если
бы таковой имелся в природе.

Иное дело, в воле Ражного было, как завершить такую схватку...

После первого неудачного рывка зверь отскочил на несколько сажен и теперь,
развернувшись, крался с прижатыми ушами и вздыбленным загривком. Бельмо на
единственном уцелевшем глазу мешало ему определить расстояние до цели, а самый
сильный и точный удар волк обычно наносил с расстояния трех метров или в
тройном прыжке, совокупив силу челюстей с энергией движения. Ражный стоял, как
в кулачном зачине, левым плечом вперед, машинально прикрывая правым локтем рану
на боку. Он мог оказывать пока лишь пассивное сопротивление, поскольку для
нападения, для атаки следовало избрать какую-то тактику, а ничего! Ровным
счетом ничего из огромного арсенала не годилось! Перед ним был хищник, зверь с
особой психологией и непредсказуемым поведением. Мало того, он находился
постоянно в состоянии Правила, в состоянии дикого, животного аффекта, что
удесятеряло его силы и выносливость.

Как всякий боец, в критических, опасных ситуациях Ражный мыслил образами,
и в сознании стремительно проносились десятки заготовок, образцов, стандартов
ведения схватки.

И осыпалось, как ненужный мусор...

Между тем волк прыгнул! И скорее интуитивно, в миг, когда зверь оторвался
от земли, Ражный ушел в сторону, и в волчьих зубах оказалась рубаха - клок
крепчайшей ткани был вырван из подмышки. Причем, хватка была настолько сильной,
что Ражного развернуло лицом к Молчуну. А тот прокатился на полусогнутых лапах
по мерзлой стерне и вновь был в боевой стойке. На сей раз бросок последовал
мгновенно - волк не давал опомниться, но плохо видел, рванул наугад, и это
спасало. Еще шмат тряпки был унесен зверем, выхваченный из левого рукава, и
лопнула кожаная шнуровка на груди. Но перед внутренним взором уже стоял