сказала мадемуазель Зели, произведя себя в председатели собрания; и, пройдя
к кафедре с ужимками, необходимыми ей для успешного передвижения, она
положила перед ним свой разорительный букет. Он поклонился.
проходя скользящей иноземной походкой, оставляли свои презенты. Они так
ловко складывали подарки, что когда последний букет лег на кафедру, он
завершил цветочную пирамиду, которая до того быстро росла ввысь и вширь, что
скоро закрыла собою самого именинника. Церемония окончилась, все снова
расселись по местам, и в ожидании речи воцарилась гробовая тишина.
не случайно. Безгласен и невидим, недвижим и безмолвен, он все стоял за
цветочной грудой.
самых маленьких. Так отвечала старшая надзирательница.
низкий, теперь он еще опустился на несколько октав.
приятной улыбкой, - я имею честь сообщить вам, что весь класс, за одним
исключением, подарил букеты. Что же до мисс Люси, то пусть мосье ее извинит;
будучи иностранкой, она, вероятно, не знает наших обычаев или не считает
нужным им следовать; мисс Люси считает церемонию не настолько значительной,
чтобы удостоивать ее вниманием.
Зели.
Взмах означал, по-видимому, несогласие со сказанным и призывал к тишине.
предстал на краю эстрады; глядя прямо и неотрывно на огромную mappe-monde*,
закрывавшую противную стену, он в третий раз вопросил, теперь уже совсем
трагическим голосом:
которую я сжимала в руках. Я так и хотела сделать, но меня удержала
комическая сторона его поведения и вдобавок вмешательство жеманной
мадемуазель Сен-Пьер. Читатель до сих пор не имел оснований считать характер
мисс Сноу хотя бы отдаленным приближением к совершенству и едва ли удивится,
узнав, что она не нашла в себе достаточно кротости, чтобы защищаться от
нападок парижанки, да и потом мосье Поль выглядел так трагично, так серьезно
отнесся он к моей небрежности, что мне вздумалось его подразнить. Я почла за
благо сохранить и шкатулку и самообладание и осталась невозмутима, как
камень.
волна гнева, презрения, решимости - осенила его лоб, исказила губы,
избороздила щеки. Проглотив желание еще что-то сказать, он, по обычаю,
приступил к "discours"*.
вдруг пересилил обиду и раздражение, почти извиняло в моих глазах все его
смехотворные "Est-ce la tout?".
поднимала, ударилась макушкой о край стола; каковые случайности - если для
кого и огорчительные, то только для меня - произвели некоторый шум) мосье
Поль взорвался и, отбросив деланное равнодушие, махнув рукою на сдержанность
и достоинство, которыми он никогда долго себя не обременял, дал, наконец,
волю природной своей стихии.
высадиться на британском берегу, но именно там я застала его, когда
вслушалась.
желавшие уничтожить меня, когда они на мне останавливались, - он с
неистовством набросился на "les Anglaises"*.
утро: он ничего не пощадил: ни ума, ни поведения, ни манер, ни наружности.
Мне особенно запомнилось, как он бранил высокий рост, длинные шеи, худые
руки, неряшливость в одежде, педантическое воспитание, нечестивый
скептицизм, несносную гордыню, показную добродетель; тут он зловеще
заскрежетал зубами, словно хотел сказать что-то совсем ужасное, но не
решился. Ох! Он был злобен, язвителен, дик - и, следственно, отвратительно
безобразен.
ненароком не огорчить, не задеть тебя? Ну, нет - теперь ты решительно мне
безразличен, как самый жалкий букет в твоей пирамиде".
Сперва я слушала поношение Англии и англичан вполне невозмутимо; минут
пятнадцать я переносила его стоически; но шипящий василиск просто не мог не
ужалить, и наконец он так набросился не только на наших женщин, но и на
величайшие наши имена и лучших мужей, так пятнал Британский щит и марал
королевский флаг - что меня проняло. С злобным наслаждением он вытащил на
свет самые пошлые исторические выдумки континента - ничего более
оскорбительного нельзя и придумать. Зели и весь класс сияли одной общей
ухмылкой мстительного удовольствия; забавно, до чего лабаскурские жеманницы
втайне ненавидят Англию. В конце концов я с силой хватила по столу, открыла
рот и издала такой вопль:
Fiction et les Faquins!*
выдумки и ее фатов! (фр.)
Профессор поднес к лицу носовой платок и спрятал в его складках сатанинскую
усмешку. Чудовище! Злючка! Небось он торжествовал победу, раз ему удалось
меня рассердить. Тотчас он сделался благодушен. Чрезвычайно ласково он
перешел на цветы; поэтически и аллегорически заговорил он об их нежности,
аромате, чистоте и прочее, на французский лад сравнив "jeunes filles"* с
лежавшими перед ним нежными букетами; наградил мадемуазель Сен-Пьер за ее
превосходный букет пышным комплиментом и в заключение объявил, что в первый
же погожий, тихий и ясный весенний день он пригласит весь класс за город на
пикник. Во всяком случае, тех, добавил он со значением, кого он может
считать своими друзьями.
швырнув в стол работу, ножницы, наперсток и непонадобившуюся шкатулку,
помчалась наверх. Не знаю, рассердился ли он, но я была вне себя.
припоминая его взгляды, движенья, слова, и уже через час я не могла думать
обо всем происшедшем без улыбки. Немного досадно, что я так и не отдала
шкатулки. Мне же хотелось ему угодить. Судьба судила иное.
шкатулку надо бы перепрятать, ведь на крышке ее выгравированы инициалы
П.К.Д.Э., то есть Поль Карл (или Карлос) Давид Эманюель (полное его имя: у
этих чужеземцев всегда вереница крестных имен), я спустилась в классы.
домам, пансионерки отправились на прогулку, воспитательницы, кроме дежурных,
делали в городе визиты и покупки; в комнатах было пусто; пустовала и большая
зала, там только висел внушительный глобус, стояла пара ветвистых
канделябров, а рояль - закрытый, безмолвный - наслаждался неурочной субботой
посреди недели. Я слегка удивилась, что дверь первой комнаты приотворена,
этот класс обыкновенно запирали, и он был недоступен никому, кроме мадам Бек
и меня, - у меня имелся второй ключ. Еще больше удивилась я, когда,
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Быков Василий
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Шилова Юлия