найду: отчего мы все чужие друг другу, всегда враги. Кому-то же это,
наверно, выгодно - а мы просто все слепые, не видим, куда катимся. Какие ж
бедствия нам нужны, чтоб мы опомнились, свои своих узнали! А ведь мы -
хорошие люди, вот что надо понять; не хотелось бы думать, что мы - никакие.
А возим на себе сволочей, а тех, кто нас глупее, слушаемся, как бараны, а
друг друга мучаем зря... И так оно и будет - пока не научимся о ближнем
своем думать. Да не то думать, как бы он вперед тебя не успел, как бы его
обставить, - нет, этим-то мы - никто! - не спасемся. И жизнь сама собой не
поправится. Вот было б у нас, у каждого, хоть по три минуты на дню -
помолчать, послушать, не бедствует ли кто, потому что это ты бедствуешь! -
как все "маркони" слушают море, как мы о каких-то дальних тревожимся, на той
стороне Земли... Или все это - бесполезные мечтания? Но разве это так много
- всего три минуты! А ведь понемножку и делаешься человеком...
ней не было, раскачивались на проводах фонари, черные тени шарахались по
снегу. Потом из темной-темной улицы вынырнула "Волга" с шашечками, сделала
круг и встала посередине: дальше было не проехать. Из такси - задом
почему-то - вылезла баба в коричневой толстой шубе, в белом платке, в пимах,
вытянула за собой чемодан. Таксишник выглянул и что-то ей сказал, улыбаясь,
и что-то она ему ответила - тоже, наверно, веселое, а потом пошла к вокзалу,
скосись от чемодана, а он ей глядел вслед и усмехался. Раз oна обернулась
что-то крикнуть ему, и он ей помахал ладошкой.
улыбалась сама себе. Или тому, что ей сказал таксишник. А я вдруг
почувствовал, как что-то у меня стучит в виске и дрожат ладони, в которых я
держал стакан.
9
И тогда уж мне улыбнулась, во все лицо. Уже она успела обмерзнуть и
раскраснеться, пока шла к подъезду.
Клавка отпила и сморщилась. - Бог ты мой, он кофе пустое пьет. Как же так
жить можно? Нюрка, ты куда же смотришь?
стула. Ты картину видела "Человек мой дорогой"? Посмотри, в "Космосе"
показывают. Так он мне еще дороже, вот этот злодей. Сидит у тебя сиротинкой
неприкаянной. Ты хоть поглядела бы на него, какой он. Чудо морское!
Конечно, "ничего особенного", когда он в телогрейке драной. А пришел бы он в
своей курточке - ты б тут легла и не встала. - Клавка мне подмигнула. - Было
у меня такое желание.
попросит - надо самой давать. Ну-ка, покорми его. Винегрету не вздумай
предлагать, он у тебя позавчерашний, я отсюда вижу. Студень небось сама
исполняла? Знаю, как ты его исполняешь.
ему нарежь. Потом сочтемся. Да, шевелись, Нюрка, живенько, живенько, на
флоте надо бегом!
стаканы. Кофе она выплеснула в мойку, принесла "рижского" и тарелку с
балыком и хлебом. Опять завернулась в свою шубу и смотрела на меня, подперев
кулаком щеку.
похоронили, а на девятины еще успею. - Пнула ногой чемодан. - Сильно они на
меня надеются, одних крабов семь банок везу.
Тогда бы все ясно было. А так - черт знает... Обиделся и ушел. Ну, конечно,
у него основания были.
может, еще и вернется... ненадолго. Ему про меня такого наговорили - как ему
совсем вернуться?
влюбиться. А я уже не та, понял, рыженький? Ты от меня уже одно воспоминание
застал.
"Федоре": "А что нам такого впереди светит?" Я его ни разу в глаза не видел,
не знал о нем ничего, но вдруг такую злость к нему почувствовал. Какое ему
до нас дело - раз он ушел? За что такая почесть ему, что Клавка его ждет и
мучается, и у нас с нею ничего быть не может?
сказала: понедельник. Ну, так - значит, так. Встречаться нам вроде бы и не к
чему.
тети Санечки, кладовщицы.
ладно, значит, нас больше ничего и не связывало.
наросли бугры. Клавка смела варежкой снег с перил, вспрыгнула и села.
Чемодан я ей поставил под ноги. Внизу под нами блестели рельсы, а дальше
спуск начинался к Рыбному порту, и там виднелись в клочьях пара трубы и
мачты и стоячие огни в черной воде - длинными разноцветными нитями.
как раз они остановились под нами. На крышах у них и на стеклах блестел
иней. Клавка поглядела на эти вагоны и вздрогнула.
знает, топили там или нет. Человечков тридцать, с чемоданами, с мешками,
потащились на посадку.
из депо вышел.
спросить.