и поднял глаза к небу. - Только вчера я благодарил тебя за то, что помню
моего злосчастного сына еще невинным ребенком. Но какое утешение для меня в
этот час, что и ты не забыл его!
жизнь!
детьми. Вечером, прежде чем лечь в постель и уснуть безгрешным детским сном,
он становился на колени рядом со своей бедной матерью и читал молитву. Много
раз я видел это; и я видел, как она прижимала его голову к груди и целовала
его. Горько нам с нею было вспоминать об этом, когда он стал на путь зла и
все наши надежды, все мечты о его будущем рассыпались в прах, и все же это
воспоминание, как ничто другое, привязывало нас к нему. Отец небесный, ты,
кто добрее всех земных отцов! Ты, что так скорбишь о заблуждениях твоих
детей! Прими снова в лоно твое этого заблудшего! Внемли ему - не такому,
каков он стал, но каким был. Он взывает к тебе, как - столько раз нам это
чудилось - взывал он к нам.
припал головою к его груди, словно и в самом деле снова стал ребенком и
искал у отца помощи и утешенья.
наступившей затем тишины! Он знал, что должно случиться, и знал, что это
наступит быстро и неотвратимо.
приподнимаясь на локте и другой рукой хватая воздух. - А я припоминаю, я
должен был что-то еще сказать... тут был сейчас один человек... Отец,
Уильям... постойте! Что это, мерещится мне или там стоит что-то черное?
брату. - Это мистер Редлоу.
движению его руки, присел на край постели.
взгляде его была немая мольба, и тоска, и предсмертная мука, - когда я
смотрю на моего бедного отца и думаю, скольким несчастьям я был виною,
сколько принес обид и горя, и потому...
иной, внутренней перемены?
путаются, все бегут, бегут. Тут был еще один человек. Видели вы его?
знакомый роковой признак - руку, растерянно коснувшуюся лба, - голос изменил
ему. Вместо ответа он лишь наклонил голову.
не на что надеяться. Позаботьтесь о нем! Не теряйте ни минуты! Я знаю, он
хотел покончить с собой.
глазах, ожесточалось, все черты стали резче и суше, и ни тени скорби не
осталось на нем.
посмотрел на Редлоу, но теперь это был взгляд вызывающий, наглый и
бездушный.
заморочили! Я жил - не трусил и помру не трусом. И убирайтесь все к дьяволу!
ничего больше не видеть и не слышать и умереть ко всему равнодушным.
от этой постели. Но и старик Филипп, который отошел было на несколько шагов,
пока сын разговаривал с Ученым, а теперь вновь приблизился, тоже вдруг
отступил с видимым отвращением.
Идем скорее домой.
сына?
негодяю нечего ждать от меня. На моих детей приятно поглядеть, и они обо мне
заботятся, и всегда меня накормят и напоят, и готовы услужить. Я имею на это
право! Мне уже восемьдесят семь!
засунув руки в карманы и исподлобья глядя на отца. - Право, не знаю, какой
от вас толк. Без вас в нашей жизни было бы куда больше удовольствия.
еще толкует мне про моего сына! Да разве мне когда было от него хоть на грош
удовольствия?
отозвался Уильям.
сидел в своем теплом углу, и никогда меня не заставляли на ночь глядя
выходить на улицу в такой холод. И я праздновал и веселился, и никто меня не
беспокоил и не расстраивал, и не приходилось мне ничего такого видеть (он
указал на умирающего). Сколько же это лет, Уильям? Двадцать?
своего батюшку, сэр, - продолжал он, обращаясь к Редлоу совершенно новым для
него брюзгливым и недовольным тоном, - хоть убейте, не пойму, что в нем
хорошего? Сколько лет прожил - и весь век только и знал, что есть, пить и
жить в свое удовольствие.
забормотал Филипп. - И не припомню, когда я чем-нибудь очень расстраивался.
И не собираюсь расстраиваться теперь из-за этого малого. Уильям говорит, это
мой сын. Какой он мне сын. А бывало, я весело проводил время, сколько раз -
и счету нет. Помню, однажды... нет, забыл... отшибло... Что-то такое я хотел
рассказать, про крикет и про одного моего приятеля, да вот отшибло. Кто же
это был такой... любил я его, что ли? И что-то с ним такое сталось... помер
он, что ли? Нет, не помню. Да и какое мне дело? Мне и дела нет.
одном кармане он нащупал веточку остролиста, оставшуюся там, должно быть, со
вчерашнего вечера, вытащил ее и стал разглядывать.
еще маленький, вон такой, и шел гулять... постойте-ка, с кем же это я гулял?
Нет, не припомню... Не помню, с кем я там гулял и кого любил, и кто любил
меня. Ишь ты, ягодки! Когда ягодки, всегда бывает весело. Что ж, и на мою
долю причитается веселье, и за мною должны ухаживать, чтоб мне было тепло и
уютно: ведь я бедный старик, мне уже восемьдесят семь. Мне восемь...
десят... семь... Во...семь...десят... семь!
откусывал и выплевывал листочки остролиста; холодный, бесчувственный взгляд,
которым смотрел на него в эти миауты его младший сын, так неузнаваемо
переменившийся; непоколебимое равнодушие, с каким старший его сын перед
смертью закостенел в грехе, - ничего этого Редлоу больше уже не видел; ибо
он оторвался, наконец, от того места, к которому словно приросли его ноги, и
выбежал из дома.
виадука, уже ждал его.
на бегство, и вскоре ему уже еле-еле удавалось, семеня маленькими босыми
ногами, не отставать от широко шагавшего Редлоу. Шарахаясь от каждого
встречного, плотно завернувшись в плащ и придерживая его так, как будто даже
мимолетное прикосновение к его одежде грозило каждого отравить смертоносным
ядом, Ученый шел все вперед и ни разу не замедлил шаг, пока они не оказались
у той самой двери, откуда пустились в путь. Редлоу отпер ее своим ключом,
вошел и в сопровождении мальчика поспешил по темным коридорам и переходам к
себе.
оглянулся, тотчас отступил, так что между ними оказался стол.
деньги?
словно хотел своим телом заслонить монеты от Редлоу, чтобы тот,
соблазнившись их блеском, не вздумал их отобрать; и только когда Ученый
опустился в кресло возле своей лампы и закрыл лицо руками, он стал
торопливо, крадучись подбирать деньги. Покончив с этим, он тихонько подполз
ближе к камину, уселся в стоявшее там просторное кресло, вытащил из-за
пазухи какие-то корки и огрызки и принялся жевать, глядя широко раскрытыми
глазами в огонь и то и дело косясь на монеты, которые он сжимал в горсти.
глядя на мальчика со все возрастающим страхом и отвращением.
странного существа, внушавшего ему такой ужас, - полчаса или, может быть,
почти вся ночь, - он не знал. Но мальчик вдруг нарушил глубокую тишину,
царившую в комнате: подняв голову, он прислушался к чему-то, потом вскочил и
бросился к двери с криком:
Посняков Андрей
Громыко Ольга
Прозоров Александр
Соломатина Татьяна
Жюль Верн
Свержин Владимир