минут десять говорил о себе, а следователь слушал все более заинтересованно.
слух об аресте молодого Зарецкого, а на Кишу и Умпырь помчались связные,
Данута кое-как успокоила стариков и поехала в Лабинскую, - да, как раз в тот
день из купеческого лабаза вывели человек тридцать, окружили конвоем и
повели пешим ходом по дороге на Чамлыкскую. Значит, в Армавир. Ничего
хорошего большинству арестованных это не предвещало.
Никто ничего не знал. Наконец, ей сказали, что Зарецкого увезли, но куда -
неизвестно. Может быть, в Пятигорск, а может, в Екатеринодар. Она поняла,
что для спасения мужа нужно прежде всего отыскать Кухаревича.
забыли. Вокруг происходила суетливая, непонятная деятельность, арестованные
приходили, уходили, менялись, время шло, и жизнь шла, в ней продолжала
теплиться только надежда.
бегством белых, наступлением Красной Армии, затаившимся офицерским
подпольем, - вся эта зыбкая картина была на виду, на улицах и в каждом доме.
Шли повальные обыски, по ночам стреляли, одни скрывались, другие пытались
устроиться, третьи налаживали снабжение и работу новых учреждений. Ей
называли членов Кубанского ревкома, но пробиться к ним с таким делом просто
не представлялось возможным. Где Катя и Саша - никто толком не знал, пока
случай не свел ее с медиками из бывшей Черноморской армии Казанского.
сказали ей. - Сам он очень болен. Что-то с сердцем. Жена не без основания
опасается...
содрогалась. Она не помнит, как попала в Новороссийск, где только что
кончились бои, дымились сгоревшие дома и суда в порту, а на улицах еще не
вылиняла черная кровь. Сколько раз ее останавливали, требовали документы,
водили в какие-то комендатуры, приказывали покинуть город! Но Данута
проявила волю. Она пешком отправилась в Геленджик. На ее счастье подвернулся
попутный обоз с ранеными, Данута взялась помогать как сиделка и добралась,
наконец, до места.
пока, наконец, во дворе большой дачи на Толстом мысе не увидела Катю,
склонившуюся над корытом с бельем. Успела крикнуть:
и дело вытирая обильные слезы, Данута поведала о своем горе.
арестовал?
в Лабинской.
тревожным.
прозрачно-белым и страдальческим.
Обстоятельства, место, фамилии.
прощании с Андреем.
как офицера. Это опасно, Данута. Где он теперь?..
Новороссийск. Катя, провожая ее, шепнула:
боюсь... И все же надеюсь на лучшее. Торопись, милая. И для тебя дорог
каждый час.
удалось доехать поездом за одну ночь. Утром ее принял председатель
Северо-Кавказского ЧК и, выслушав, приказал разыскать в местах заключения
А.М.Зарецкого. Неожиданно спросил:
Петербурге. Другого, есаула Керима Улагая, знаю лучше. Когда-то он предлагал
мне стать его женой. А я выбрала Зарецкого. Студента Зарецкого.
проходить несколько дней. Не забудьте оставить свой адрес в приемной.
Краснодар. Распоряжение из Северо-Кавказского ЧК не застало его в Армавире,
но после очередного допроса его и так решили отправить в центр, поскольку
выявилось уж очень много противоречий. Да и личность Чебурнова все более
вызывала сомнения у чекистов. Опасность отступала от Андрея Михайловича.
Зарецкого вызвали из Краснодарской тюрьмы на допрос.
комнате, наблюдая в маленькое окошко летнее небо. Потом его повели наверх.
Зарецкий вошел в небольшой кабинет, где над столом склонился черноголовый
следователь. Не глядя, он сказал: "Садитесь", отпустил конвоира, а через
минуту, еще не отрываясь от бумаг, произнес:
глаза удивленно округлились. Казалось, он лишился дара речи - так был
удивлен. Сказал, подымаясь:
егерскую форму, то вы станете моим знакомым по фамилии Зарецкий. Или мне
изменила память?..
улыбнулся.
прокламаций, то вас нетрудно было бы назвать Суреном, тем самым связным, что
приезжал в Гузерипль, к егерю Кухаревичу.
Завидное самообладание. - Сурен белозубо засмеялся. - Давайте сюда, ближе.
Ну, здравствуйте! И не будем терять времени. Рассказывайте.
друг Кати и Саши, которого он давным-давно застал на кордоне с пачкой
прокламаций, слушал, не сводя с Андрея Михайловича глубоких, черных глаз.
Потом вскочил, одернул гимнастерку.
который так и бросился к Андрею, прижал его, обессиленного, к себе. Губы у
него дрожали. Голос плохо повиновался от волнения.
Лабинскую пошла шифровка: арестовать Семена Чебурнова, срочно препроводить в
Краснодар.
бросила на колени, как тогда, при последнем расставании, и уставилась на
дверь. Вышел Сурен, пожал руку, сказал:
Зарецкий - чисто выбритый, неузнаваемо худой, с горящими от возбуждения
глазами.
из приемной. Пусть отведут душу, успокоятся.
Постояли на тротуаре, поглядели на беломраморный собор, освещенный щедрым
солнцем, и неторопливо двинулись на квартиру к знакомым, где остановилась
Данута.
произошло в городе и дома, ни разу не упомянув о зубрах. Но Зарецкий
спросил:
время твердил как о главном хранителе зубров. Кое-что стронулось в Майкопе.
Я был там, еще не ведая твоей судьбы, считал, что ты на Кише. Крячко
прискакал позже. Ты спросишь, при чем тут Майкоп? Теперь там ставка
уполномоченного Реввоенсовета. Был обстоятельный разговор о положении на
территории Охоты. Нас поддержали. Как же фамилия комиссара?.. - Христофор
Георгиевич порылся в записной книжке. - Вот, Штейнгаузен, латыш или эстонец,
не знаю. Он предложил составить проект и докладную о заповеднике, наложил
резолюцию. С этим я и приехал в Краснодар. Но сперва заглянул в Псебай и там