замахнулись, шевалье.
Де Еон допил чертовски крепкий матросский "гаф-энд-гаф".
- Послушайте, юноша, - произнес твердо. - Должно бы уже и
постыдиться... Не я ли послужил Франции в двух случаях пером дипломата и
шпагою офицера? Неужели его величеству приятно наблюдать, как ныне меня
травят, словно обезьяну в клетке? Я не имею своего угла, не завел семьи, я
одинок и ничего не скопил под старость. Теперь у меня решили отнять даже
мое мужество! Стыдно... Смерть под забором от нищеты - вот что уготовлено
для меня Версалем! Будьте вы прокляты!
Вернувшись в Париж, Друэ высказал в министерстве мнение:
- Она это скрывает, но она, конечно, женщина... Брольи, на основе
доклада Друэ, составил отчет для короля:
- Ваше величество, с глубоким сожалением извещаю вас, что на
протяжении многих лет мы совершали чудовищную ошибку, доверяя высокие
посты представительства за границей - женщине!.. Кавалерша Женевьева из
бургундского рода де Еонов и де Бомонов провела и здесь нас, ваше
величество.
Вольтер откликнулся на это событие ироническим замечанием:
- А наши нравы заметно смягчились, мы близки к гуманизму... Смотрите,
де Еон стал орлеанской девственницей, однако до сих пор я не слышал, чтобы
его сожгли на костре!
Вскоре, получив из Парижа указание носить одежду, "которая
соответствует его полу", кавалер разгадал, кто повинен в этом абсурде, и
Людовик получил от него издевательскую просьбу - надевать юбку только по
воскресеньям ("Дамские туфли ужасно жмут! - сообщал де Еон королю. - Не
соблаговолите ли разрешить заодно уж носить мне ботфорты?").
Людовик не мог слышать имени де Еона спокойно, и вдруг - новое
послание. Да какое! Де Еон наконец-то сознался королю, что он женщина,
но...
"Ваше величество, - похвастал кавалер из Лондона, - Вы не можете не
оценить меня за то, что, находясь среди военных людей, я сохранил такое
хрупкое добро, как целомудрие".
Так писал он. И - кому? Людовику - распутнейшему из королей.
Это был опять вызов. Де Еон дразнил короля, как дразнят собак,
сидящих на цепи. Собака рвется, но укусить не может.
***
Старый король выходил в старый сад. Юные красавицы склонялись перед
ним, и он похотливо (более по привычке, нежели по надобности) отпячивал
толстую нижнюю губу. Слова же, которые произносил при этом король,
закреплены в истории.
- Как прелестны... Но к чему их так много в Версале? - удивлялся
Людовик. - Король Франции уже давно стар, и одной женщины ему вполне
хватает...
С лицом сизого цвета, расслабленный и сонный от разврата, брел король
к графине Дюбарри, ставил на огонь камина кофе для последней своей
фаворитки. Все понемногу забывалось. Даже Семилетняя война, Елизавета и
Фридрих... Ах, этот старый Фриц, вот был безобразник смолоду! Кстати, как
же он называл его любовные увлечения? "Котильонами..." Какой дивный танец
прошлого!
- Эй ты, недотепа! - орала на короля мадам Дюбарри. - Смотри, черт
слепой, твой кофе опять убежал в пламя... Что ты вспоминаешь там и
хихикаешь? Рыбьи кости давно сгнили в земле...
Когда Помпадур была жива, ее звали "рыбешкой", теперь она стала
"рыбьими костями". А вскоре до де Еона дошли слухи, что Дюбарри имеет к
нему какой-то особый интерес. Это очень плохо, когда тобою начинают
интересоваться, как диковинкой. И все забыли во Франции: его миссию в
Петербурге, его скачку от Вены, мирный трактат и три раны.
Осталось только одно - любопытство:
- Оставьте меня, люди... Мне совестно - за вас! У короля наступила
дряблость мысли и страсти. Началось царство Дюбарри, и Людовик был от нее
без ума. Он так нахваливал ее везде, что смелый герцог Айен однажды не
выдержал.
- Ах, ваше величество, - сказал он королю, - сразу видно, что до
мадам Дюбарри вы не имели дела с уличными потаскухами!
Но даже Дюбарри, этой уличной потаскухе, был противен зловонный
осклизлый старик. На одну ночь вместо себя она прислала королю дочь
плотника. Людовик заразился от нее оспой и умирал, брошенный всеми. Словно
испуганные ночные птицы, разлетелись из Версаля метрессы; опустел страшный
"Олений парк". И никто - никто! - не захотел видеть своего короля; только
три его дочери (Ворона, Швабра и Тряпка) ухаживали за умирающим.
Ни души, - Людовик исповедовал свои грехи в тишине...
Он умер, и на окне его спальни загорелась одинокая свеча.
Таков обычай Бурбонов: свеча на окне - кончилось старое царствование.
Но свеча эта еще не успела разгореться, как в галереях дворца раздался
неровный гул и топот.
И внук покойного, уже ставший Людовиком XVI, воскликнул:
- Боже мой, теперь я самый несчастный человек на свете!
А его жена, Мария-Антуанетта, с плачем произнесла слова, которым
суждено стать словами историческими:
- Я королева.., а меня ничему никогда не учили! Топот придворных
приближался к их комнатам. Работая локтями, обрывая шлейфы платьев,
сталкиваясь в дверях, толпа царедворцев спешила упасть к ногам новых
светил:
- Король умер - да здравствует король! Но простой Париж встретил
смерть Людовика XV крика vin радости, и тут же, на улицах, была сложена
песня:
Трепещите, воры и куртизанки, -
Ваш папаша отдал концы...
Граф Брольи представил новому королю (который ничего так не любил,
как чинить испорченные замки) полный и всесторонний отчет о "секретах" в
политике его дедушки. Людовик XVI, этот коронованный слесарь, распорядился
навсегда уничтожить "секрет".
Но вот вопрос: куда деть целую армию тайных агентов, разбросанную по
всему миру? Стали думать.
- Дайте им пенсию, - сказал король, - и пошлите их всех к дьяволу!
Все были довольны таким решением, но...
- Что там еще? - недовольно спросил молодой король.
- Ваше величество, мы совсем забыли о кавалерше де Еон, которая
поганой мушкой сидит на лице ваших дивных начинаний!
***
Маленькое самостоятельное государство требовало признания своих прав
на гражданство, и король был вынужден отправить к шевалье свое посольство.
Маркиз Прюнево, глава этой миссии, доказывал де Еону:
- Все уже довольны судьбой. Осталось только решить с вами. Король
прощает вам все ваши удивительные метаморфозы. Только верните нам все
документы, прекратите дерзить министрам. А также избегайте мест, где вас
могут встретить лица из семейства Герши... При этих условиях приезжайте на
родину.
Они пробеседовали полгода (!), после чего Прюнево не выдержал и уехал
в Париж, где заявил:
- Он остался неумолим.
- Постойте.., он или она? Неумолим или неумолима?
- Она неумолима.
- Вот так и надобно говорить впредь о де Еоне! О переодевании
кавалера в женский наряд существует несколько версий, каждую из которых с
одинаковым успехом можно и принять на веру и с таким же успехом отбросить.
Совершенно непонятно, почему с такой настойчивостью Версаль домогался
видеть де Еона именно женщиной, непременно в женском наряде. Никакие
доводы рассудка в этом случае не применимы. Очевидно, сцепление интриг и
обстоятельств было уже в то время настолько сложно и запутано, что даже
современники де Еона не всегда могли определить мотивы, по которым де Еон
стал "женщиной".
В Париже было решено отправить к де Еону еще одно посольство. Министр
обратил внимание на подающего большие надежды капитана Помареля. Бедный
молодой человек как следует расспросил дорогу до Лондона, на всякий случай
причастился, и скоро пакетбот выплеснул его в устье Темзы.
Всю дорогу, жестоко страдая от качки, Помарель думал и взвешивал.
Конечно, кавалерша де Еон уже старовата для молодого капитана. Но
астрономический счет долгов, сделанных ею в цветущей молодости, настраивал
душу Помареля на любовный лад. "Король добр, - ликующе размышлял Помарель.
- И что ему стоит оплатить старые долги? А потом она, может быть, скоро
помрет, и я сразу стану богатым вдовцом. И женюсь тогда на молоденькой -
по вкусу моих благородных родителей..."
С такими-то вот самыми скромнейшими желаниями капитан Помарель с ходу
опустился на колени перед капитаном де Еоном.
- Что может воспрепятствовать нашему союзу? - певуче услаждал он
кавалера. - Мы даже равны в чинах, - убеждал Помарель, - а это равенство
само по себе уже послужит залогом счастья и согласия... Не будьте жестоки!
Де Еон ответил на это вполне серьезно - без шуток:
- А вы смелый офицер, Помарель; так и надо седлать свою судьбу для
бешеной скачки в жизни. Но.., мои годы!
- Вы так милы.., так нравитесь мне!
- Да, мои годы и мой несносный характер, - продолжал де Еон. - Боюсь,
что эти качества расстроят нашу связь в самом начале... Поверьте: я не