под глазами набрякли мешки, но она кивнула уже спокойно:
большим ребенком, нежным, оранжерейным цветком. А она неожиданно проявила
столько силы, воли и мужества.
обрабатывая его ладонь. - А ведь уже совсем было зажило.
Симферополя не оказалось, пришлось взять до Одессы.
Давайте разделимся.
внимания. Ясно?
многие видели вместе. Те же алкаши-сторожа, а военврач? Забыла? Так что вот
вам все деньги, а я забираю золото. Хорошо?
клушей привыкли следовать за ним повсюду.
ДОРОГА В НИКУДА
избежать длинных рук правосудия, я пришел к выводу, что на нас работало само
время. Разваливалась громадная империя. Политики, военные, милицейские чины
пытались урвать себе кусок побольше. Избавившись от союзного руководства,
они чувствовали себя огро-омными начальниками и делали все, чтобы еще больше
подчеркнуть свою самостийность. Нас еще могла перехватить дорожная милиция,
но мы сели в поезд тридцатого декабря и за два дня пути не видели ни одной
милицейской фуражки. Рассыпающаяся страна уже во всю отмечала Новый год.
на ногах. По-моему, она даже не видела нас, поскольку оба ее глаза смотрели
на собственный нос. Махнув рукой куда-то в глубь вагона, она пробурчала:
дым, долдонили что-то пьяные голоса. Кочевой народ уже вовсю праздновал
самый светлый праздник всех времен.
прыщавого юнца, явно перебравшего дармового портвейна. Я устроился на
боковушке напротив, на второй полке. Оттуда я видел, как Андрей прошел
дальше и устроился через два купе от нас. А Елена уже наводила в нашем купе
свои порядки.
смолившему какую-то особенно слезоточивую гадость. Старик, к моему
удивлению, повиновался, хотя до этого я вообще сомневался, что он что-либо
понимает, настолько мало осмысленности выражал его взгляд. Этому
способствовала его бабка, поддатая чуть в меньшей степени, чем ее супруг.
побледнел и побежал в тамбур блевать. Елена устроила сонную Валерию на голый
матрас и пошла к проводникам выбивать постель. Вернувшись, она сказала:
при этом не выговаривая и половины слов. Хохот сменялся руганью, в тамбуре
уже дрались, и там же рядом раздавались "рыдания" нашего юного друга. И
несмотря на это, уже через полчаса мы спали. Последние московские события
вымотали нас до изнеможения.
перестук, жесткая полка. Впервые в жизни я не узнал место своего обитания.
На секунду мне показалось, что я опять на плоту, и это шумит подо мной река,
и холод, холод, холод. Лишь крик над ухом какого-то замерзшего пассажира: -
Э, проводники, вы топить собираетесь или нет!? Задубели как собаки! - вернул
меня к реальной жизни.
еще спали. Ленка съежилась клубочком, обняла дочь, поверх одеяла накинула
свое пальто. Выходя в тамбур, я увидел опухшую с перепоя проводницу,
пытающуюся
кончился, как
прошлась по вагону парочка спиртоносов, но цены, что они заламывали за свое
подозрительное зелье, показались мне сумасшедшими. К моему удивлению, дед с
бабкой купили по литру на брата.
губы.
Уже часов в пять вечера вагон напоминал растревоженный улей. Слава Богу,
пацан-переросток уже сошел, и я перебрался на полку над Еленой. К этому
времени мы уже знали всю биографию семейства Пацюры. К счастью,
словоохотливые старички больше говорили сами, чем спрашивали. А в восьмом
часу вечера они на два голоса принялись спивать свои заунывные хохляцкие
песни.
второй полке, подложив под голову свой тяжелый рюкзак. Проходя мимо я еще
подумал: "Эх и дорогая же у него подушка!"
закуской. Сначала я был спокоен. Чтобы свалить Андрея выпивкой, надо
приложить очень много усилий. Лейтенант не зря хвалился подвигами в этой
области народного
вроде клуба. Пассажиров туда набилось раза в три больше, чем полагалось по
билетам. Взрывы хохота, соленые анекдоты, забористые частушки, а затем и
невесть откуда взявшаяся гармошка превратили купе Андрея в центр
праздничного веселья.
мы поцеловали спящую дочку и выпили по рюмке портвейна, любезно
предложенного нам соседями. Сами они предпочитали пить водку.
Шею его украшала лента серпантина, и, судя по лихорадочно блестящим глазам и
заплетающемуся языку, лейтенант был мертвецки пьян. Не смотря на это Андрей
свято придерживался выбранной нами легенды.
нам по стаканам шампанское.
же запротестовал:
чтобы в Новом году все было совсем по-другому!
поцеловал Елену, чмокнув в щечку спящую Валерию и пошел дальше вдоль вагона.
Я его догнал и шепнул на ухо:
лейтенант.
Пышногрудая блондинка с увядающим лицом так страстно лезла к нему
целоваться, что я побоялся, как бы она не лишила лейтенанта девственности
при всем честном народе.
нижней полке. Я задремал, чувствуя на щеке дыхание Елены, а под боком тепло
дочери. Примерно через час я проснулся от того, что воспринимал всегда
болезненно, от холода. Вагон явно выстывал, а одеяло оказалось слишком
коротким.
подумал я, - а то опять задубеем к утру".
Проходя мимо купе Андрея, я глянул на его полку, и меня прошиб пот. Она была
пуста. Исчез и рюкзак Лейтенанта. Во всем вагоне стояла тишина, нарушаемая
только стуком колес да многоголосым храпом пассажиров. Мне послышался
какой-то шум со стороны тамбура, и я бегом рванулся туда.
ветер, врывающийся в открытую дверь вагона. И в проеме этой двери сплелись в
борьбе три фигуры. Ситуацию я понял мгновенно. Двое парней пытались
выбросить из вагона Андрея. Тот упирался, но уже из последних сил. Ничего не
соображая от ненависти, я кинулся вперед, нанося свои легковесные удары по
головам мужиков. Один из них оставил Андрея и повернулся ко мне.
двери. Я попробовал упираться ногами, но детина так сдавил мое горло, что я
почти задохнулся. Поток ледяного ветра ударил мне в лицо, перестук колес
нещадно давил на уши, я пытался разжать его руки, но у меня ничего не
получалось. А верзила молча сопел да дышал на меня перегаром. Как у меня
получилось то, что я сделал потом, я не пойму и сейчас. Мозги у меня не