предстоящей жизни, и если ее нет, то приходит тревога. А за ней
печаль. И у меня случаются приступы печали, говоря твоим языком врача.
Помню один год после смерти мамы Лизы и других еще бед, когда я
поддалась меланхолии и уехала летом в подмосковную деревню. Особенная
печаль одолевала меня к ночи. Я уходила в поля за деревню. Шла
навстречу звездам, мерцавшим над черной стеной елового леса, напевая
какую-нибудь старинную песню. Из-за леса поднимался серп месяца, и
каменные валуны на росистых лугах белели, как кости. Низко и бесшумно
пролетали птицы, резко вскрикивая, слева от меня медленно угасала
бледная поздняя заря. Хотелось поплакать о своих надеждах, больших и
ярких, сбывшихся так мало, так скупо. Я говорю о чувствах, о встречах
с красотой жизни. Все тревожней становилось на душе за будущее.
увлажненной росой травы и дорожной пыли.
сидели, заглядывая в будущее и тоскуя о прошедшем, другие наши
девушки, может быть, вчера, может быть, пятьсот лет назад.
утешение. Убегающая в темную даль дорога и непроглядный лес
становились преддверием ожидающей меня тайны. Только уйти туда, и идти
долго, правее зари и левее луны...
но осталось ожидание открывающейся тайны, расходящихся стен обыденной
жизни. Хоть и не знаю, что откроется, к чему приведет.
действительно раздвигаются, и я вижу, что за ними мир, многообразный,
широкий, прекрасный. Дойду ли я, дойдем ли мы вместе - не знаю, но мы
идем. И я так люблю тебя, Иван!
шоссе и остановились перед внезапно открывшимся простором Лахты.
Синеватая вечерняя мгла стелилась над болотистой равниной, розовыми
зеркалами блестели озерки, и над верхушками маленьких сосен в просвете
туч загорелось несколько звезд. Порыв ветра зашумел на просторе и
вольным своим крылом склонил потемневшую траву, взметнул волосы Симы,
легкой лаской коснувшиеся щеки Гирина. Они быстро пошли к городу,
сливая свои шаги в одинаковом ритме.
1959 - 1963 гг.
моей творческой неудачей. А я ценю этот роман выше всех своих (или
люблю его больше). Публика уже его оценила - 30-40 руб. на черном
рынке, как Библия. Все дело в том, что в приключенческую рамку
пришлось оправить апокриф - вещи, о которых не принято было у нас
говорить, а при Сталине просто - 10 лет в Сибирь: о йоге, о духовном
могуществе человека, о самовоспитании - все это также впервые явилось
в нашей литературе, в результате чего появились легенды, что я якобы
посвященный йог, проведший сколько-то лет в Тибете и Индии, мудрец,
вскрывающий тайны.
осторожностью, и эта книга пока еще не стала пройденным этапом, как
все остальные, хотя о йоге печатаются статьи, снимаются фильмы, а
психология прочно входит в бытие общества, пусть не теми темпами, как
это было бы надо.
зрения установленных канонов, но и по каким-то иным критериям... Точно
так же в "Часе Быка" люди еще не разобрались. Доброжелатели нашего
строя увидели в нем попытку разобраться в препонах и проблемах на пути
к коммунизму, скрытые ненавистники - лишь пасквиль. А я уверен, что
после "Часа Быка" появятся многочисленные произведения, спокойно,
доброжелательно и мудро разбирающие бесчисленные препоны и задачи
психологической переработки современных людей в истинных коммунистов,
для которых ответственность за ближнего и дальнего и забота о нем -
задача жизни и все остальное, АБСОЛЮТНО ВСЕ - второстепенно, низшего
порядка. Это и есть тот опорный столб духовного воспитания, без
которого не будет коммунизма! Но чтобы "Час Быка" стал столь же
обычным, как "Туманность", надо, чтобы прошло еще лет 15
поступательного движения нашей литературы*.
разряда необыкновенности в обыкновенность, следует очень важный вы-
===========
* Ефремов ошибся всего на один год; только в 1987 году сняли ничем не
мотивированные запреты на упоминания и переиздания "Часа Быка".
вод - насколько быстро изменяется "бэкграунд" (заднеплановый фон)
жизни и как тщательно должен его чувствовать писатель, если он
пытается ощущать грядущее. Это в общем-то несущественно для
исторического романиста, хотя и тут взгляд в прошлое должен находить
отзвук в настоящем, иначе историческую вещь будет скучно читать, как
то и случилось с романами Мордовцева, Лажечникова, Загоскина. Иными
словами, исследуя историю, надо искать в ней то, что интересует нас
сегодня, и, находя его, ликовать перед силой человеческого разума и
чувств. Тупое перечисление событий, костюмов и обычаев хотя и имеет
известный интерес, мало для жадной души пытливого человека.
Из письма от 25 мая 1971 г.
Дмитриевскому
нашей стране - дело, выгодное лишь для халтурщиков или заказников.
Посудите сами - я ведь писатель, можно сказать, удачливый и
коммерчески "бестселлер", а что получается:
пройдет без малого 5 1/2 лет. Если считать, что до выхода следующей
мало-мальски "листажной" повести или романа пройдет минимум два года,
ну, в самом лучшем случае - полтора, то получается семь лет, на
которые растягивается финансовая поддержка от "Лезвия". Если все будет
удачно, то "Лезвие" получит тройной гонорар (журнал + два издания). За
вычетами, примерно по 8500, т. е. в итоге - 25 тысяч. Разделите на
семь лет, получите около 300 рублей в месяц, поэтому если не будет в
ближайшее же время крупного переиздания, то мой заработок писателя (не
по величине, а по спросу и издаваемости) первого класса оказывается
меньше моей докторской зарплаты - 400 р. в мес., не говоря уже о зав.
лабораторской должности - 500 р.
просто жутко подумать. В итоге - если не относиться к писанию как к
некоему подвигу, но и не быть способным на откровенную халтуру и
угодничество - не надо писать, а надо служить. Как ни странно, это
сейчас даже почетнее, а то писателя всяк считает своим долгом
критиковать, ругать, лезть с советами. Видимо, что-то надо
правительству предпринимать с писателями... Руководители культуры
должны проявить разум, пока не поздно. Вот какие экономические
рассуждения.
Из письма от 29 июня 1964 г.
Дмитриевскому
подписалась так, что я не могу обратиться к ней лично) следующее.
Во-первых, не откажите в любезности ее поблагодарить за
внимательность. Во-вторых, скажите, что когда я пишу фамилии
художников или научные термины, то пишу их совершенно точно - что
может быть удивительно для писателя, но совершенно обязательно для
ученого. В-третьих, откуда она взяла, что стадо сторожит самец? Обычно
- старая и опытная самка является вожаком, а временными стражами на
периферии - молодые самки. Самцы - авангард и арьергард - боевая сила.
Кроме того, если это не подтверждено в каких-либо справочниках, то еще
ничего не значит. Я имею достаточную научную квалификацию, чтобы даже
строить свои собственные гипотезы, что обязательно прошу иметь в виду
на дальнейшее. Длина шеи в разных полах у других животных никем не
мерена, потому и не может быть известна корректору. Тут надо
подчеркнуть, что когда речь заходит о канонах красоты и чувствах
прекрасного, то дело идет о подчас очень небольших различиях и малых
величинах, каковых даже для научного анализа человека анатомы почти не
удосужились промерить. Каждой женщине, в том числе и ученому
корректору, должно быть известно, что похудение и пополнение, очень
заметное для глаза, линейно или об(r)емно выражается сантиметрами, и
весьма немногими...
все, чтобы ненароком не обидеть. Однако я не собираюсь всегда так
Афанасьев Роман
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Шилова Юлия
Ильин Андрей