залов с окнами под потолком. Вечерний свет нехотя рассеивал здесь тьму,
кровавил нагромождение пористых глыб на полу. Одно из окошек было
достаточно широким, чтобы мог пролезть человек. Шооран вскочил на кучу
камня, прыгнул, раскровянив руки вцепился в края лаза. Ему удалось
заклиниться в узком отверстии, перехватить руки и наконец, изодравшись об
острые края и распоров жанч, выдраться наружу.
небесный туман переливался всеми оттенками карминового, алого, рыжего и
бордового. Наступала та минута, когда мир кажется залитым кровью. Все это
отложилось в памяти за то мгновение, пока Шооран оглядывался, выбирая,
куда бежать дальше. Ёроол-Гуй был совсем близко, но еще не достиг этого,
крайнего из суурь-тэсэгов. Шооран не удивился медлительности противника,
как не поразился и тому, что вообще сумел вылезти из-под земли. Если он
останется жив, у него будет время призадуматься на досуге. Шооран не
оценивал ситуации, ни о чем не думал, он просто обнаружил себя бегущим по
склону, и ноги сами выбирали направление: прочь от ползущего Ёроол-Гуя и,
по возможности, влево, где проходит спасительный поребрик. Земля, не
успевшая осклизнуть нойтом, удобно ложилась под ноги, ни один валун не
подвернулся под стопой, никакая ямка не заставила споткнуться.
медленно и словно вслепую. Одним прыжком Шооран перемахнул поребрик,
поскользнулся на нойте, которого здесь хватало с избытком, упал, но тут же
вскочил и закричал ликующе:
вросшие в плоть за две дюжины лет, что прожил он на свете. Ёроол-Гуй полз
по двум оройхонам сразу, не обращая внимания на прежде неприступный
поребрик. Также переливалось тело, взлетали и падали щупальца рук, хлюпал
нойт и плакал камень.
От былого воодушевления не осталось и следа, но все же он бежал
старательно и быстро, как бегал множество раз до того. Ёроол-Гуй полз
следом, медленно, очень медленно, но все же быстрее, чем может бежать
человек. Новый поребрик появился почти сразу, оройхон, по которому метался
Шооран, выходил на далайн углом, и поребрики были близки. Шооран ничуть не
удивился, что Ёроол-Гуй был и здесь. За четверть часа мир вместе со всеми
привычными законами полетел кувырком.
происходящее. Иногда он замирал, и тогда Шооран увеличивал дистанцию, но
затем преследователь выстреливал вслед беглецу несколько рук разом и
сокращал расстояние. Один раз гибкая рука шумно упала впереди, преградила
дорогу, растопырив липкие пальцы, каждый из которых был похож на
многоногого жирха, но Шооран, метнувшись с полуразрушенного тэсэга, сумел
перескочить ее, на задев отростков.
перелетел его и побежал дальше, уверенный, что Ёроол-Гуй не остановится и
здесь. Путь ему преградил черный, шелушащийся окалиной камень. В лицо
пахнуло жаром. И хотя трезвое сознание услужливо шепнуло, что дальше
дороги нет, Шооран вспрыгнул на авар, и лишь боль от ожогов заставила его
отступить.
удаляться от далайна больше чем на один оройхон. В набегающей тьме нервно
плясали бесконечные руки, плоть собиралась в хлюпкие холмы, плохо
различимые в этот час.
осмелился. Почему-то он был уверен, что сейчас Ёроол-Гуй вытаращится на
него главными глазами, но ничего подобного не произошло, бог, продолжая
слепо шарить руками, повлекся прочь.
ему, хотя за последние годы разительно изменился. Но все же, случайно
уцелевшие детали, мелкие подробности позволяли узнать его. Вот выступ на
поребрике, похожий на косо торчащий зуб. Вот оставшийся прежним большой
авар, прозванный "Дымным жирхом".
когда-то назывался Свободным.
сухостью, теперь здесь никто не жил, тем более, что много лет кряду по
этому месту проходила граница.
ничего нельзя было оставлять без присмотра, поэтому даже навес на день
скатывался и уносился с собой. Но шесть колышков, на которых навес
держался, считались домом. Теперь эти костяшки, конечно, не найти. А вон
там, возле холодного тэсэга, жил Боройгал. Однажды он вбил в верхушку
тэсэга огромную зазубренную кость. Может быть, задумал что-то строить, но
трудолюбия хватило лишь на один столб, а может быть, просто желал
похвастать своей могучестью. Костяга так и осталась торчать из камня.
Когда Боройгала не было поблизости, мальчишки влезали на тэсэг, старались
качнуть столб, а потом хвастались, что это почти удалось. Кость и сейчас
торчит там: нелепый признак того, что здесь жили люди.
и одним рывком вытащил. Бросил глухо стукнувшую кость, сел, свесив ноги с
тэсэга.
дальнего конца узкого далайна. Сколько же времени он провел один, и что
творится за пределами этого пустого куска суши? Впрочем, бог с этим,
главное, что он дошел сюда, и от всего необъятного далайна остался
ничтожный клочок, который можно прихлопнуть одним ударом. Вернее, можно
было бы прихлопнуть, если бы там не скрывался Ёроол-Гуй.
возгласил некогда старик Тэнгэр. Шооран помнил эти слова и надеялся, что
когда далайн начнет иссякать, исчезнет и Ёроол-Гуй. События последних
месяцев, казалось, подтверждали это. Но вот, от далайна остался последний
квадрат, а Многорукий цел и даже обрел новые свойства.
стало тесно плавать, но ведь глубина далайна не измерена и, значит, в нем
хватит места. Человечество тоже не погибнет. Те дюжины людей, что
переживут смуту, наладят иное существование. Они будут жаться на
нескольких оройхонах вокруг пятна животворной слизи и восхищенно любить
благодетельного Ёроол-Гуя. Весь остальной мир превратится в пустыню, лишь
в первый месяц после мягмара там будет слабо сочиться вода. А когда люди
вновь расплодятся сверх возможного, новые изгои будут уходить не на
мокрое, а скрываться в пустыне. Во всяком случае, там будет много места, и
для всякого найдется свой алдан-шавар. Разбойники станут отнимать воду у
караванов, идущих на крест Тэнгэра за камнем, или совершать набеги на
жилые земли. Цэрэги начнут неутомимо преследовать бродяг; для охраны
сохнущих полей потребуются татацы, на восьми мокрых оройхонах опять начнут
скрести рыжий харвах, а здесь, на бывшей Свободной земле устроят каторжные
мастерские.
в таком мире, и что бы ни твердили жаждущие спасения, так жить он им не
позволит. Словно бродяга Мозолистая Пятка он не может остановиться, а
должен все время идти вперед. Пусть никто кроме сказочника не верит, что
бродяга пробил стену, но сказочник должен верить, иначе не стоило начинать
рассказ.
сказочник, а сказочник обязан быть добрым! Вот Чаарлаха подозревали. Но
тогда илбэча считали благодетелем, а сейчас его именем проклинают. Жаль,
что доброта не имеет никакого отношения к происходящему. Путь должен быть
пройден до конца в любом случае. Это и есть главное проклятие илбэча. Он
не остановится и никогда не увидит унылого мира, какой воображал только
что. Пусть тот мир, если сумеет, появляется после смерти последнего
чудотворца. Утром он пойдет строить.
глубину, и Шооран двинулся в путь, опасаясь, что на сухой полосе его может
обнаружить патруль, если, конечно, они сохранились в рухнувшем мире.
Противоположный берег был почти неразличим в дымке, и, если прищурить
глаза, можно внушить себе, что мир еще не начинал меняться, а ты - первый
илбэч, готовящийся творить землю под любопытными взглядами дурня Бовэра.
если он погибнет, то пусть скучный мир завтрашнего дня появляется без
него.
он пытался перегородить далайн, разрезав его на части. Но что-то в этом
сопротивлении подсказывало Шоорану, что оно не бесконечно. Далайн вздулся,
влага заметалась, взлетая клочьями пены, стараясь уйти из-под сжимающей ее
воли строителя. Шооран не отпускал. Должно быть, со стороны это выглядело
до ужаса нелепо: человеческая песчинка корячилась на краю бездны,
надсаживаясь в безмолвном крике, словно поднимая неизмеримую тяжесть, хотя
в руках у нее ничего не было. Зато впереди начали возникать искаженные
очертания суурь-тэсэгов.
удара и только потому не был раздавлен. Удары все более мощные сыпались
один за другим, Шооран дергался, словно его била падучая, хрипел, брызгая
Роллинс Джеймс
Мурич Виктор
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Витковский Евгений