скакать всугон полку, выступившему в путь еще вчера вечером.
же догнал свой полк под самою уже Ржевой, представился воеводе, и тот,
покивав и расспросив ратника о прежней службе, поставил Никиту старшим над
десятком кметей, с коими Никита и перезнакомился тотчас и переночевал
вместях в припутной избе, и уже, хоть народ был незнакомый, не свой, стало
привычней и способнее сразу.
взлобка из-под ладони, Никита узрел вдали выкатывающую из леса иную рать -
это подходили не то волочане, не то тверичи. И уже когда был отдан приказ
рассыпаться широкою лавой и вдали запоказывались литовские редкие
разъезды, Никита, кучнее собравши своих, указал вперед, и с облегчающей
радостью освобождения от всей той липкой паутины, что оплела и держала его
со дня убийства Хвоста, вырвал из ножен саблю и, завопивши: <А-а-а-а!
Хур-ра-аа!> - ринул вперед.
осени, бил ему в лицо; конь, понуждаемый стременами со шпорами, шел
наметом, и ширила радость в груди, и близили литовские всадники, которые
начали загодя, не принявши боя, заворачивать своих коней.
Свистнув и рукой поманив своих, Никита в опор помчал к воротам, около
которых суетилась, закрывая их, небольшая ватага вражеских воинов. Он
оглянул назад: растягиваясь по полю, за ним скакали всего шесть воинов,
остальные заворотили к главному войску. Там вспыхивали начищенные зерцала
воевод, шевелились стяги.
Нежданно перед ним вынырнул из проулка и тотчас поворотил к воротам
вражеский всадник. Наддав, Никита нагнал его и, изогнувшись кошкою на
седле, с потягом рубанул - литвина ли, русича - вкось по незащищенной
спине. Тот вздернул поводьями коня почти на дыбы и начал заваливать вбок.
Никита промчал мимо и вновь оглянул. В улице за ним скакали четверо
ратников с бледными от страха лицами. Ежели и эти повернут - беда!
тридцати ли! - ринул вбок, высматривая в сплошной городне хоть какой
прогал, и высмотрел-таки не то калитку, не то лаз, куда не проехать с
конем, и, дождав своих, кинул, определив на глаз, самому непроворому:
сунулся в низкую отверстую дверцу, откуда ему навстречу тотчас выскочило
копье, мало не задев Никиту по носу. Он схватил рукою за древко и дернул к
себе изо всех сил. Воин, не сожидавший такого, упал на колени и выронил
копье. Никита ткнул саблей под горло, почуявши хруст плоти, понял, что
угадал, и, перескочив через поверженного, оказался внутри крепости. Трое
ратных очутились почти одновременно рядом с ним. На бледных лицах горел
восторг нежданной удачи.
вверх. Грудью сшиб второго, даже не разобравши лица, плашью оголоушив
саблею, как ослопом, отбил в сторону третьего и оказался на заборолах.
Трое лезли за ним, сопя, уставя рогатины, готовые теперь уже резать и
драться.
оружие, но раздумывать было некогда - жизнь решалась в секунды, потому что
на заборолах тотчас на них накинулись и началась свалка. Воин в броне,
боярин, видно, высокий и широкий в плечах, медведем пошел на Никиту,
уставя широкое лезвие рогатины. Никита, отскакивая, рвал лук со спины и в
отчаянии швырнул саблю в ноги противнику. Тот споткнулся, и это решило
дело. Никита успел вырвать лук, наложить стрелу и, почти касаясь уже
брюхом лезвия рогатины, натянувши тетиву по-татарски до уха, выстрелил в
литвина. Пущенная почти в упор стрела пробила бронь. Литвин тяжело рухнул
на колени, а рогатина его, проскрежетав по Никитиной броне, порвала ему
порты и оцарапала ногу. Безоружный Никита, чуя свалку за своею спиной, с
отчаянной удалью ринул вперед, и слуги литвина вспятили, утерявши с
господином уверенность свою. Никита, изогнувшись, подхватил саблю и пошел,
крестя ею, вперед, а холопы - один сиганул вниз со стены и побежал
куда-то, прикрывая голову, другой же рухнул на колени и поднял руки,
сдаваясь.
ратников - третий уже был убит - пятили, отбиваясь от десятка вражеских
кметей, которые только потому еще не расправились с ними и с Никитою, что
отчаянно мешали друг другу в узости стены.
Никита подхватил булаву поверженного им воина и, раскрутив ее, ринул в
кучу нападающих. Кмети прянули назад, и Никита, воспользовавшись этим,
высунулся в отверстие заборола, рискуя погибнуть от своих же стрел, и
заорал, срывая голос и размахивая сорванным с литвина корзном:
отбивался обломком рогатины. По-видимому, его услыхали или увидели лошадей
невдали от вала. Несколько воинов устремились к оставшейся открытою
калитке, и скоро лестница загудела под многими ногами. Никита со вторым
ратником, оба раненные, чудом оставшиеся в живых и притиснутые к стене,
разом прянули на врагов, а те начали прыгать с заборол внутрь крепости,
уже не помышляя о сражении.
паскуда?!> Тот трясся весь, ожидая удара саблей. Но Никита твердо знал,
что нужно ему: когда-то из той же Ржевы его отец привел домой двух
полоняников, и потому никак не хотел убивать сдавшегося кметя.
В открытую калитку внизу уже валом валили воины. Крикнул: <Хвалю!> - и,
вполглаза оглядевши пленника, кивнул головою, мол, веди в кучу. Никита
свел брови, шагнул вперед. Кровь текла у него по платью, толчками выходя
из пропоротого плеча.
Митрополич я ключник! (Приврал для острастки боярина.)
жалую!> - и побежал по стене.
велел порвать рубаху и перетянуть рану. В голове звенело от потери крови.
<Только бы не упасть!> - подумал. С трудом вновь натянул кольчугу.
Перевязали раненого кметя, сняли бронь и оружие с убитого литвина. Втроем,
держась друг за друга, сползли со стены.
обрадовал живому Никите изо всех сил. Никита вскарабкался на коня,
полонянику велел сесть на поводного, подсадили раненого. Кметю, что
сторожил коней, Никита велел теперь вынести мертвых товарищей и привязать
к седлам. Ратник робел, но беспрекословно пошел исполнять приказание.
Подъехали, низя глаза, двое отставших. Те четверо, что кинули Никиту в
самом начале, так и не явились к нему. Принесли своих мертвецов. Теперь
Никита оставил в поле прежнего ратника вместе с раненым и своим холопом -
стеречь добро и трупы, - а с двумя отставшими устремил сквозь отверстые
ворота в город.
Полесья, бросали оружие. Пленных литвинов, отобрав брони, согласно приказу
освободили и выслали вон. Холопов-полоняников разобрали воеводы, и Никите
много стоило отбить своего пленника, спасти захваченную бронь и увести
коня с пораненною спиною, почему на него не очень обзаривались полковые
воеводы.
борясь с подступающею горячкою. Ратники, спаянные стыдом и ратным делом,
охраняли своего старшого. Холоп поил его водой, ухаживал. (Потеряв одного
господина и получив другого, он, в сущности, ничего не проиграл, тем паче
и сам был не литвином, а русичем.)
ему бросить трупы ратников, от которых уже нехорошо попахивало, но Никита
угрюмо ответил, что довезет до дому, и боярин махнул рукой. Мертвецов
увязали в попоны, приторочили к коням, благо, стоял холод. Так и везли. В
полубреду проходила дорога, в полубреду явилась Москва, где он
распростился с ратными, расцеловавшись крест-накрест с раненым товарищем,
с которым стояли насмерть на заборолах.
попросив того постеречь коня и полоняника, и уже на митрополичьем дворе,
сказывая ключнику, какое сотворилось дело, потерял сознание.
уже трупный дух, загнивало мясо, и жар с бредом трепал Никиту несколько
дней.
и шептал молитвы, перебирая четки.
моргает, щурясь на огонь свечи, и глядит осмысленным взглядом.
Иван Иваныч поехал в Орду за ярлыком к новому хану. Туда же поехали и иные
князья. Туда же устремил и Василий Кашинский, и туда же поскакал Всеволод,
вновь кровно изобиженный дядей. Всеволода, слышно, задержали по приказу
митрополита на Переяславле, и он теперь уехал в Сарай через Литву. А на
Москве ныне сидит ордынский посол Иткара, собирающий серебро для нового
хана - <запрос царев>.
он уже не понимал, как мог выдержать, раненный, несколько дней да еще
добраться до Москвы.