Дмитрий привел к послушанию братьев, ростовского князя. Нынче подчинил
Михайлу Тверского. Однако достигнутое было так обманчиво! Елортай
ордынский, Темирев сын, громил Рязань, Мордву и Муром. Татарская волна
прошла стороной, но могла и дохлестнуть до Владимира. В Орде по-прежнему
шли нестроения Ногая с Телебугой, и что будет, ежели не удержится Ногай?
Земля разваливалась. Мелкие князья отсиживались, как мыши, в своих уделах.
Стародубский, дмитровский, юрьевский - старались ни во что не вступаться.
Муром, испустошенный вконец, погибал. Суздальский князь злобился на Андрея
и тоже выжидал. Чтобы собрать рать на Тверь, ему пришлось нынче опять
закрыть глаза на братнины затеи. Дмитрий яростно поморщился. Не успели
разделаться с Семеном - и вновь! Что у Андрея за приятели? Теперь с
Федором Ярославским, Черным заодно! Федор Черный вызывал в нем омерзение.
Татарский прихвостень, выскочка, без чести и совести. Переселился в Орду,
при живой жене женился в Орде на татарке. Ну, татары о том не заботны, у
них по многу жен, но Федор-то не татарин! Сказывали, еще при батюшке
кумился с Зосимой, что принял бесерменскую веру, не сам ли хотел
обесермениться? Правильно, три года назад Ксения не пустила его в
Ярославль! Затворила городские ворота. С заборол ответили, что князем в
городе - его сын Михаил. Весь город встал против Федора! Маша умерла, он и
явился... Дмитрий тогда не поддержал его ничем, Федор покрутился, съездил
в Смоленск, оставил племянника княжить, а сам воротился в Орду. В Орде у
него уже двое сыновей, татарчат. Нынче же, по смерти Ксении, пришлось
ярославцам уступить. Вмешался Андрей, опять Андрей! Своей дружиною занял
Ярославль, и Федор пожаловал победителем. Дмитрий посылал бояр, хотел
взять маленького Михаила до возраста к себе, в Переяславль. Без бабки, при
живом отце да ордынке-мачехе худо будет ярославскому княжичу! На его
посольство ответили ни да ни нет, а нынче объявили, что Михаил умер. С ним
кончилась ярославская ветвь Всеволодичей, потомков Константина
Ростовского. Дочек от Маши Федор выпихнул замуж - как кукушонок в чужом
гнезде. И теперь сын. Последняя кровь. Умер? Умер ли?! Дмитрию стало
горячо, он даже взмок от страшного подозрения. Неужели смог? Своего сына!
Хотя? Стоял же он под заборолами отвергнутый три года назад! И ему
говорили, что Михаил - законный князь. Запомнил, ребенку... И он, он,
великий князь Дмитрий, смотрит, как такие, как Федор, раздергивают страну,
жадно, из татарских рук, клюют и пачкают кровью землю и честь!
видя гневные, сведенные брови князя, прятались. На улице гомонили ратники.
В открытое окошко врывался недальний шум торга. Конь заржал пронзительно
под окном. И так же, как и прежде, сидел баскак на ордынском дворе, хоть и
другой, Ногаев. Верил ли ему хоть Ногай? Верит ли сам он Ногаю? Верит ли
Гавриле Олексичу? Ну, тот, после смерти Олфера, его не предаст. Смерти ли?
Или убийства? Сказывали, умер от ран в шатре у Гаврилы. Могли и помочь
умереть...
половицы. Он отяжелел с годами. Еще больше стал похож на отца. Старые
слуги говорили о том в очи и позаочью.
нею или с дружиной? - Дмитрий взглянул, пожал плечами и ничего не
отмолвил. Боярышня, оробев, скрылась.
размещать полон. Следовало послать в Москву и Ростов. Следовало отпустить
новгородских бояр (новгородская рать с посадником Андреем тоже подходила к
Твери). Сейчас сидят, добиваются, чтобы разрешил им в отплату за помочь
свой посадничий совет! Он бросил всех, кого мог, на Тверь. Но
семнадцатилетний Михаил и вдова дяди, Ксения Юрьевна, не струсили. Он с
невольным уважением подумал о ней: как твердо ведет, как держит удел! Сына
вырастила! Михаил или бояре его? Таки себя показали! Рати были расставлены
как надо. Еще две-три войны - и с Михаилом будет вовсе не совладать!
Понимают ли это новгородцы? Впрочем, с Новгородом и отцу было трудно. Все
же он им не разрешит взять и торговый суд, и суд посаднич в свои руки (как
они ему не разрешили построить Копорье!). Земля должна быть едина! В этом,
и только в этом, спасение ее!
Почему под отцом они были покорны?!
Разве жеребьем решается власть? Она от предания, обычая, заветов. Как
хочет земля! Ну и досталось; Константину Ростов, а Дмитрию, старшему,
Углич. Дмитрий Борисович нынче вновь воротился в Ростов - и в Угличе не
усидел, и распустил ростовчан. Татар назвал. Татар ограбили и выгнали
вечем. Теперь Орда в гневе, и Дмитрия Борисовича с Константином зовут
туда. Ежели бы не споры в Орде - дождались похода! А то с землей, как
хотят, словно порты и рухлядь делят, а после на брюхе к татарам. Ежели
люди не уважают своего князя, какой ты князь! У него, в Переяславле,
татары не грабят горожан и свои не бунтуют.
сказывали, опасно больна жена. К хорошу или худу - он уже перестал
понимать. Болеет княгиня, братня жена, вроде должно быть к худу, почему же
думается, что к хорошему? Давыд Явидович, старый лис, поотстанет от
Андрея... Или станет еще хуже? А умрет она, и брат женится в Орде, как
Федор Ярославский?! И сделает!
ногу и еще больше взъярился. Дорогой зипун лиловой цареградской камки чуть
не треснул от бешеного движения руки, золоченая, сканной работы,
украшенная яхонтом пуговица, отскочив, со звоном покатилась по полу. На
шум вбежал слуга, углядев, кинулся за пуговицей, поймал, поднял кресло,
исчез.
струящаяся волна холодного воздуха остудила лицо.
Где-то там, за лесами, горят деревни, татары пустошат Рязань. Волынские и
галицкие князья ходят в походы на Литву, по воле татарской. Поход на
ляхов, однако, был неудачен, и опять не понять, надо ли радоваться или
сожалеть ослаблению Ногая? Он не хотел верить, что Ногай тайно принял
бесерменскую веру. Но говорили о том упорно. Что, ежели так, и Ногай
отворотится от Руси? Слабеющая Византия кумилась и заигрывала с Ордой.
Митрополит Максим недаром сперва отправился к Ногаю, а уже спустя год - к
нему!
Где-то в Персии начиналась война - и подскакивали цены на торгу, и
торопились цареградские, фряжские и ганзейские гости со своими товарами, и
начинало не хватать серебра для Орды. Кто-то с кем-то дрался в мунгальских
степях, куда и скакать-то многие месяцы, - и Орда становилась сговорчивее,
не так давила за горло. Византия сносилась с Римом - в чехах и ляхах
тотчас начиналось шевеление и через Волынь доходило до Твери. Тверская
великая княгиня шлет посольство в Киев - и надо смотреть, не отзовется ли
это в Ногаевой степи? Половцы и аланы заволновались - что будет делать
Телебуга, не пойдет ли войной на Ногая? Все, что происходит во владениях
Ливонского ордена, и даже в самой немецкой земле, и в земле свеев, и в
Дании, и у далеких франков, фрягов, веницейцев, - все тотчас отзывается на
торговле Великого Новгорода, а через нее - на нем, Дмитрии, на его успехах
или уронах, и опять на проклятой, неминучей ордынской дани, на пресловутом
ордынском выходе, серебро для коего течет оттуда, с севера и запада, через
новгородские ворота Руси!
повзрослел, о делах своих не сказывает. Да и почему он решил, что Данил
должен его так уж любить? Как долго не давал он ему воли, держал за
наместником, надо ли было так? А как? Как удержать, как не уронить все это
шевелящееся, ползущее людское море? Дом отцов становился непрочен. Ветер
времени продувал его насквозь. Где взять силы? На Тверь едва хватило, а он
ведь поднял всех! Татар было привести? Батюшка на дядю Андрея посылал. В
те поры было можно, сейчас нельзя. Да и... Тогда уж прощай гордые замыслы
и отсвет древнего величия! Тогда уж кланяйся Орде, стойно Федору
Ярославскому. И все расползаются врозь! Временами охватывает отчаянье...
Княжич Иван нынче встретил его опять с какими-то харатьями - книжник! В
монахи ему идти, а не править землей. Да и сам того хочет. Все же в чем-то
перед старшим сыном он виноват...
ежедневных обязанностей, как час раздумий словно плотиною перегородил
течение дел. Ждут новгородцы, ждет Терентий с Онтоном, ждет ключник с
исчислением, чего стоили две недели похода... Ну, хорошо, скажем, когда-то
и я умру (сердце порою наливалось тяжестью). Ты, Андрей, возможешь ли
поднять и не растерять этот груз? Ведь и ты сын нашего отца, ведь на нас,
на нас с тобою возложена судьба земли! Ведь не Даниле же, что ставит
мельницы и сам ходит по торгу, по плечу этот груз власти!
сияющими глазами, семнадцатилетний сын Александр, Саша, Сашок, ровесник
Михайлы Тверского, стоял на пороге. Одна радость и одна надежда. Нет, надо
жить - для него, для этих сияющих глаз, грядущей надежды своей!
возгласил Александр. Младший сын один не боялся его в такие, как эти,
часы. И улыбка, рвущаяся с губ, победная (ну улыбнись, улыбнись же ему и
ты!). Тверь все-таки укрощена, Ногай будет сговорчивее, боясь Телебуги.
Все еще можно устроить, и жить стоило. Этот пронизанный солнцем отрок
возвращал ему веру и мечты прежних лет. Дмитрий обнял сына за еще
неширокие плечи. На миг притянул к себе - почуять свежее дыхание отрока,
горячее тело любимого сына.
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Суворов Виктор
Курылев Олег
Орловский Гай Юлий