колена запечатлел эту картину.
с подноса и приподнял его, поднос сверкнул на солнце, как щит. Акоп-ага
присел за стол и, поставив поднос на колени, придерживал его руками и время
от времени, постукивая по нему ногтем, прислушивался к тихому звону.
Акопа-ага. Мне захотелось, чтобы он послушал ставшую уже классической в
местных кругах его новеллу о Тигранкерте.
построив великий город Тигранкерт, дал его сжечь и разграбить римским
варварам? Неужели он его не мог защитить?
знать, что такой вопрос не может не возникнуть в любой мало-мальски здравой
голове.
самый красивый город Востокам. И там били фонтаны большие, как деревьям. И
там били деревьям, на ветках которых сидела персидская птица под именем
павлинка. И там по улицам ходили оленям, которые, видя мужчин, вот так
опускали глаза, как настоящие армянские девушкам. А зачем? Все пиль и
пепель.
потому что фотокарточкам тогда не было. Это случилось в шестьдесят девятом
году до нашей эры, и, если б Хачик тогда жил, он бил би безработным или
носильщиком... Фотографиям тогда вобче не знали, что такой.
ггтферан Лукулл окружил Тигранкерт, Тигран взял почти все войска и ушел из
города. Тигран-джан, зачем?!
Тигранкерт имел прекрасная вода, такой соук-су, что стакан залпом никто не
мог випить, и Тигранкерт имел запас продуктам на три года и три месяца! А
зачем? Все пиль и пепель!
вигнать всех ггтферанов-греков, потому что они оказались предателями. Зачем
грекам армяне? И они ночью по-шайтански открыли воротам и римские солдаты
все сожгли, и от города остался один пиль и пепель.
что он сделал. Он послал отряд, который прорвался в город, но вивиз что?
Армянский народ, да? Нет! Армянских женщин и детей? Да? Нет! Вивиз свой
гарем, своих пилядей, вот что вивиз! Это даже стидно для великого царя!
на сжигание римским ггтферанам?! Все пиль и пепель!
хотел попросить кофе, но Хачик движением руки остановил его, и тот,
удивленно прислушиваясь, замер за спиной Акопа-ага.
в непомерную даль, где мирно расцветал великий Тигранкерт с фонтанами
большими, как деревья, с оленями, застенчивыми, как девушки, и с греками,
затаившимися внутри города, как внутри троянского коня.
что обращается по адресу.
-- теперь все можно.
рассказу дяди Сандро о Хазарате. Версия дяди Сандро о причине, по которой
Хазарат отказался уходить с ним, была оспорена Кемалом.
Сандро своими темными глазами, -- твой Хазарат за двадцать лет настолько
привык к своему сараю, что просто боялся открытого пространства, хотя,
конечно, и мечтал отомстить Адамыру. Вообще природа страха бывает
удивительна и необъяснима.
Однажды я со своим другом Алешей Старостиным пошел прогуляться подальше от
нашего поселка. Мы с ним всю войну дружили. Это был великолепный летчик и
прекрасный товарищ. Мы с ним на книгах сошлись. Мы были самые читающие
летчики в полку, хотя, конечно, и выпить любили, и девушек не пропускали. Но
сошлись мы на книгах, а в ту осень увлекались стихами Есенина, и у нас у
обоих блокноты были исписаны его стихами.
немецкие хуторки. Дома красивы, но людей нет, почти все сбежали. На одном
хуторке мы остановились возле такого аккуратненького двухэтажного домика,
потому что возле него росла рябина, вся в красных кистях.
выдержала его русская душа, -- и сам он весь хрустящий от ремней и
молодости, такой он перед моими глазами, обламывает две ветки и отпускает
деревцо.
рябину и рассуждаем о том, где же располагались батраки, если кругом
помещичьи дома.
нас:
мы ни хрена не верили в немецких партизан. Да и откуда взяться партизанам в
стране, где каждое дерево ухожено, как невеста?
комнату. Смотрю, в комнате две женщины -- одна совсем девушка, лет
восемнадцати, а другая явно юнгфрау лет двадцати пяти. Я сразу глаз положил
на ту, которая постарше, она мне понравилась. Но для порядка говорю своему
дружку, я же его знаю как облупленного:
вроде из дубовых опилок сделанный. Но что нам кофе? Молодые, очаровательные
девушки -- вижу, на все готовы. И старик, конечно, не против. Они боялись
наших и заручиться дружбой двух офицеров значило обезопасить себя от всех
остальных.
поголадывали. И вот мы вечером приходим, приносим с собой спирт, консервы,
колбасу, хлеб, шоколад. Сидим ужинаем, пьем. А старик, оказывается, в первую
мировую войну был у нас в плену и немного говорит по-русски. Но лучше бы он
совсем не говорил. Путается, хочет все объяснить, а на хрена нам его
объяснения? И все доказывает, что он антифашист. Они теперь все
антифашистами сделались, так что непонятно, с кем мы воевали столько
времени.
выпили как следует, наши барышни тоже подвыпили, и мы пошли танцевать под
патефон. На каждой пластинке написано "Нур фюр дойч" -- значит, только для
немцев. И я, когда ставлю пластинку, нарочно спрашиваю:
молоть такую околесицу, что его и племянницы перестали понимать. Он был их
дядей. А нам он еще раньше надоел. Так что мы обрадовались, когда моя
юнгфрау повела его вниз укладывать спать.
слегка прижимаю мою немочку и спрашиваю:
роман, который длился около двух месяцев, с перерывами, конечно, на боевые
вылеты. Пару раз ребята из аэродромной службы сунулись было к нам, но,
быстро оценив обстановку, ретировались. Свои ребята, сразу все усекли.
Катей называл, а молоденькую звали Гретой...
своей женщины при мне?
это имя моей жены. Надо было тебе изменить его, раз уж ты решил рассказывать
при мне.
деться, рассказывай дальше.
смеющимися глазами, -- однажды мы, как обычно, заночевали у наших подружек.
Часа в три ночи просыпаюсь и выхожу из дома по нужде.
Шилова Юлия
Панов Вадим
Круз Андрей
Лондон Джек
Шилова Юлия
Березин Федор