Чтение 86–й страницы книги ~Мой отец

за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в
портфеле. Потом проверили: никакого оружия там не было, ни в портфеле, ни
в карманах. Он просто сделал какое-то рефлексивное движение.

Берия взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров, рядом с
кабинетом Маленкова. И тут же решили, завтра или послезавтра, так скоро,
как это будет возможно, созвать Пленум ЦК партии, где поставить вопрос о
Берия. Одновременно освободить от занимаемой должности Генерального
прокурора СССР, потому что он не вызывал у нас доверия, и мы сомневались,
сможет ли он объективно провести следствие. Новым Генеральным прокурором
утвердили Руденко и поручили провести следствие по делу Берия. Итак, Берия
мы арестовали. А куда его девать? Министерству внутренних дел мы не могли
доверить его охрану, потому что это было его ведомство, с его людьми.

Тогда его заместителями были Круглов и, кажется, Серов. Я мало знал
Круглова, а Серова знал лучше и доверял ему. Считал, да и сейчас считаю,
что Серов - честный человек. Если что-либо за ним и имелось, как и за
всеми чекистами, то он стал тут жертвой той общей политики, которую
проводил Сталин. Поэтому я предложил поручить охрану Берия именно Серову.
Но другие товарищи высказались в том смысле, что нужно быть все-таки
поосторожнее. Круглову мы все же не доверяли. И договорились, что лучше
всего поручить это дело командующему войсками Московского округа
противовоздушной обороны Москаленко. Москаленко взял Берия, поставил
вокруг своих людей и перевез его к себе на командный пункт, в
бомбоубежище. Я видел, что он делает это, как нужно. На этом заседание
закончилось... Потом нам дали список, в котором имелись фамилии более чем
100 женщин. Их приводили к Берия его люди. А прием у него был для всех
один: всех, кто попадал к нему в дом впервые, он угощал обедом и предлагал
выпить за здоровье Сталина. В вино он подмешивал снотворное..."

К слову, "женскую" тему не обошел и Алексей Аджубей. Правда, в
отличие от тестя, он называет иную цифру. По его словам, в списке, о
котором так много говорили и который, как выяснилось, так никто никогда и
не видел, фигурировали фамилии 200 женщин. Что ж, бывает. Другие источники
и вовсе не размениваются на мелочи. Одни называют цифру 700, другие 800. И
я бы никогда не обратил внимание на этот чистой воды вымысел в мемуарах
хрущевского зятя, если бы он спустя десятилетия не раскрыл, наконец,
общественности глаза на любовные похождения Булганина, Абакумова... Даже
если таковые и существовали в действительности, вряд ли мог знать о них в
то время сам Алексей Аджубей. Его стремительный взлет начался позднее...
Скорей всего, перед нами очередной пересказ. И не больше.

К сожалению, грешит автор очередного бестселлера времен перестройки и
другими фактологическими неточностями. Скажем, я никогда не щеголял ни на
собственной свадьбе, ни позднее в генеральской форме, потому что никогда
не был генералом. Явная ложь и то, что после расстрела отца мы с Марфой
уехали в Свердловск.

"Когда Берия убили, Серго и Нина Теймуразовна послали письмо Хрущеву,
тронувшее его, - пишет А. Аджубей. - Никита Сергеевич поверил Серго и Нине
Теймуразовне. Они писали, что случившееся закономерно. Они не знали,
конечно, многого, но видели, что этот человек катится в пропасть и что в
ту же пропасть они вынуждены катиться вместе с ним".

Вспомни, читатель, и эту растиражированную в десятках тысяч
экземпляров очередную легенду, когда будешь читать о трагической судьбе
семьи "врага народа и партии"...

Кстати, если верить Аджубею, "перед казнью Берия отправил письмо в ЦК
Хрущеву - просил о пощаде, просил дать возможность искупить вину в каких
угодно, пусть даже каторжных условиях"... Здесь, как нам кажется,
комментарии и вовсе излишни. Ни в декабре, ни в ноябре, ни в октябре, ни в
сентябре, ни в июле мой отец Лаврентий Павлович Берия ни писать
"покаянных" писем рвавшемуся к власти товарищу Хрущеву, ни соответствующих
показаний давать не мог, потому что был убит 26 июня 1953 года в городе
Москве без суда и следствия. А было это так.

Заседание в Кремле почему-то отложили, и отец уехал домой. Обычно он
обедал дома. Примерно в полдень в кабинете Бориса Львовича Ванникова,
генералполковника, впоследствии трижды Героя Социалистического Труда, а
тогда ближайшего помощника моего отца по атомным делам, раздался звонок. Я
находился в кабинете Бориса Львовича - мы готовили доклад правительству о
готовности к испытаниям.

Звонил летчик-испытатель Амет-Хан Султан, дважды Герой Советского
Союза. С ним и с Сергеем Анохиным, тоже Героем Советского Союза,
замечательным летчиком-испытателем, мы в те годы вместе работали и сошлись
близко.

- Серго, - кричит, - у вас дома была перестрелка. Ты все понял? Тебе
надо бежать, Серго! Мы поможем...

У нас действительно была эскадрилья, и особого труда скрыться,
скажем, в Финляндии или Швеции не составляло. И впоследствии я не раз
убеждался, что эти летчики - настоящие друзья.

Что налицо - заговор против отца, я понял сразу что еще могла
означать перестрелка в нашем доме? Об остальном можно было только
догадываться. Но что значит бежать в такой ситуации? Если отец арестован,
побег - лишнее доказательство его вины. И почему и от кого я должен
бежать, не зная ни за собой, ни за отцом какой-либо вины? Словом, я
ответил отказом и тут же рассказал обо всем Ванникову.

Из Кремля вместе с ним поехали к нам домой, на Малоникитскую. Это
неподалеку от площади Восстания. Жили мы в одноэтажном особняке еще
дореволюционной постройки. Три комнаты занимал отец с матерью, две - я со
своей семьей.

Когда мы подъехали, со стороны улицы ничего необычного не заметили, а
вот во внутреннем дворе находились два бронетранспортера. Позднее мне
приходилось слышать и о танках, стоявших якобы возле нашего дома, но сам я
видел только два бронетранспортера и солдат Сразу же бросились в глаза
разбитые стекла в окнах отцовского кабинета. Значит, действительно
стреляли... Ох рана личная у отца была - по пальцам пересчитать. Не было,
разумеется, и настоящего боя. Все произошло, насколько понимаю, неожиданно
и мгновенно.

С отцом и я, и Ванников должны были встретиться в четыре часа. Не
встретились...

Внутренняя охрана нас не пропустила. Ванников потребовал объяснений,
пытался проверить документы у военных, но я уже понял все. Отца дома не
было. Арестован? Убит? Когда возвращался к машине, услышал от одного из
охранников: "Серго, я видел, как на носилках вынесли кого-то, накрытого
брезентом..."

В Кремль возвращались молча. Я думал о том, что только что услышал.
Кто лежал на носилках, накрытых брезентом? Спешили вынести рядового
охранника? Сомнительно.

Со временем я разыскал и других свидетелей, подтвердивших, что видели
те носилки...

В кабинете Ванникова нас ждал Курчатов. Оба начали звонить Хрущеву.
Догадывались, видимо, кто за всем этим может стоять. При том разговоре
присутствовало человек шесть.

Ванников сказал, что у него в кабинете находится сын Лаврентия
Павловича и они с Курчатовым очень надеются, что ничего дурного с ним не
случится. Хрущев тут же их успокоил. Пусть, мол, Серго едет к родным на
дачу и не волнуется.

Прощался я с этими людьми в твердой уверенности, что мы больше
никогда не встретимся. Мы обнялись с Ванниковым, и я ушел.

У выхода меня уже ждал вооруженный конвой. Несколько человек сели со
мной в машину, другая, с вооруженными солдатами, пошла следом. Когда
подъехали к даче, я увидел, что и она окружена военными. Во дворе стояли
бронетранспортеры.

Не останавливаясь, прошел в дом. Все - и мама, и Марфа, и дети, и
воспитательница - собрались в одной комнате. Здесь же сидели какие-то
вооруженные люди.

И мама, и жена вели себя очень сдержанно. Меня явно ждали.

- Ты видел отца? - это был первый вопрос мамы. Я ответил, что, по
всей вероятности, его нет в живых, и в присутствии охранников рассказал,
что увидел недавно дома.

Мама не заплакала, только крепче обняла меня и тут же принялась
успокаивать Марфу: моя жена ждала третьего ребенка.

Не прошло и получаса, как в комнату вошел человек, одетый в армейскую
форму:

- Есть указание вас, вашу жену и детей перевезти на другую дачу.

Мама оставалась здесь.

- Ты только не бойся ничего, - сказала очень тихим и спокойным
голосом. Впрочем, возможно, мне показалось, что она говорила очень тихо,
потому что Марфа тоже услышала. - Человек умирает один раз, и, что бы ни
случилось, надо встретить это достойно. Не будем гадать, что произошло.
Ничего не поделаешь, если судьба так распорядилась. Но знай одно: ни твоих
детей, ни твою жену никто не посмеет тронуть. Русская интеллигенция им
этого не позволит...

Как и я, мама была уверена, что мы больше не увидимся. Вновь
обнялись, расцеловались. Что будет с нами завтра - никто не знал.

Маме разрешили проводить нас к машине. Когда прощались, я и
предположить не мог, что впереди меня ждет еще и разлука с детьми, женой.

Ехали мы в двух машинах. В одну почему-то посадили, несмотря на наши
протесты, дочерей - старшая родилась в 1947, младшая в 1950 году, - в
другую - нас с Марфой.

Куда нас везли, я мог только догадываться. В стороне осталась дача
Сталина в Кунцево, так называемая "Ближняя", но мы ее проехали, не
останавливаясь. Минут через двадцать свернули на какую-то проселочную
дорогу и остановились у одной из государственных дач, на которой тоже
иногда бывал Сталин. Мне же здесь раньше бывать не приходилось. Небольшой,
как и все государственные дачи той поры, деревянный домик. Здесь нам