для начала хочу вас порадовать. Завтра в кабинет напротив вместо Семена
Денисыча Игнатьева придет новый министр... Я дернулся в его сторону: -- Кто?
-- Лаврентий Павлович Берия, -- невозмутимо, не дрогнув ни единой черточкой,
сообщил Крутованов. -- С сегодняшнего утра нашего министерства вообще не
существует... Я замер: -- То есть как? -- Принято решение ликвидировать
Министерство госбезопасности. Оно вливается в Министерство внутренних дел на
правах Главного управления. Новое министерство возглавит член Президиума ЦК
КПСС, первый заместитель Председателя Совета Министров Лаврентий Павлович
Берия. Я терпеливо выдержал паузу, прежде чем спросил: Какие из этого
следуют для нас выводы? Я понимал, что Крутованова ни в какой мере не
интересуют мои суждении. Я должен был только соответствующим образом
реагировать на его реплики. Вообще это был не разговор, а инструкция,
обязательная для выполнения. Ни о чем не напоминая, Крутованов настойчиво
указывал на нашу с ним связанность придуманным и реализованным делом врачей.
-- У нас есть два возможных способа существования, -- сказал Крутованов,
покручивая на столе зажигалку. -- Первый -- терпеливо ожидать развития
событий, и, уверяю вас, развиваться они будут для нас весьма неприятно.
Второй путь -- активно поучаствовать в происходящих событиях... -- Это каким
образом? -- Каким образом? -- медленно переспросил Крутованов и внимательно
посмотрел на меня, будто еще раз оценивал -- пригоден я для серьезной работы
или тратит он попусту время. -- Надо сделать кое-какие пустяки, чтобы по
возможности обезопасить наше будущее... Ч- Я готов, -- кивнул я. -- Хочу
пояснить... Песенка моего выкормыша Рюмина и всей вашей уголовной компашки
спета. Вопрос времени, и притом очень короткого. Я с вами так откровенен
потому, что мне нужна наша помощь. Во всем этом доме, -- он сделал рукой
широкий круг вокруг себя, -- я не склонен доверять никому, а вам в
особенности. Но я полагаюсь на вашу сообразительность и думаю, что вы
отдаете себе отчет в общности некоторых наших интересов. Не скрою от вас, я
очень внимательно прочитал ваше личное дело... -- Спасибо, -- прижал я руку
к сердцу. -- Не трудитесь благодарить. Так вот -- я пронаблюдал в вашей
карьере некоторую эволюцию. Раньше вы были нашим Скорцени, потом постепенно
вы перешли на роль Эйхмана, -- он сделал паузу, и я незамедлительно
включился: -- Сергей Павлович, разрешите доложить! Я совершенно не подхожу
на роль Эйхмана. Если кто-то станет разбирать эту историю, то Эйхманом у нас
будет Рюмин. Я человек не честолюбивый, никогда начальству на глаза не лез и
в деле не фиксировал своего участия -- ни в допросах, ни в обысках, ни в
очных ставках. Я даже обзорных справок не писал... Крутованов засмеялся: --
Я это заметил! И одобряю. Вся эта история с еврейским заговором уже умерла.
И похоронит ее в ближайшие дни Берия... -- Почему вы так думаете? --
Политика, -- пожал плечами Крутованов. -- Как это ни смешно, но Берия
выступит сейчас выдающимся жидолюбом и юдофилом. Я глубоко убежден, что
очень скоро он прикроет это дело. Поэтому ваша задача -- опередить его и
организовать ликвидком... Я долго смотрел в его ледяные серо-стальные глаза:
-- Как вы это себе представляете? -- Ну не мне же объяснять вам детали!
сказал Крутованов. -- Вы ведь человек опытный. Нужно, чтобы исчезли
Лютостанский и ваша возлюбленная свидетельница Людмила Гавриловна Ковшук. С
сегодняшнего дня в связи с похоронами Вождя в Москве начнется невиданный
бардак и неразбериха. Используйте это время. Судьбу Рюмина я беру на себя.
Об этом не думайте. Вам ясно? Я кивнул. -- Вы согласны? Готовы? -- напирал
на меня, обжигая ледяным взглядом, Крутованов. -- Да, я готов. Я это сделаю.
-- Это не приказ, -- вдруг мягко, тихо сказал Крутованов. -- Это мой добрый
товарищеский совет. Нам надо пережить наступающие времена. Считайте, что мы
Ч действующий резерв. До времени мы должны уйти в подполье. Без нас все
равно не обойдутся, вспомните когда-нибудь мое слово... -- Да, конечно,
обязательно, -- согласился я. -- Хорошо бы только дотянуть до этих времен...
-- Дотянете, -- заверил Крутованов, встал с кресла, не спеша прошелся по
кабинету, потом остановился против меня и, лениво покачиваясь с пятки на
носок, медленно сказал: -- Делайте то, что я вам говорю, и тогда дотянете.
Вместе дотянем... Я поднялся, и вдруг этот ледяной злыдень совершил
невозможное -- он обнял меня за плечи! Тепло, товарищески говорил он,
провожая меня к дверям: Запомните, Хваткин, на всю жизнь: главный подвиг
Одиссея в том, что он выжил... Этот любимый школьный герой -- трус,
провокатор, грязный прохвост и изменник... Но он пережил всех, улеглась пыль
веков, и Одиссей остался в памяти потомков умным, бесстрашным, благородным
героем... Надо только выжить... Я выполнил его завет -- -- дотянул. Мы
вместе дотянули. Он сейчас замминистра торговли. А я мчусь через мокреть и
ночь на встречу с Сенькой Ковшуком. В коридоре неподалеку от приемной
Крутованова тосковал, душой теснился, дожидаясь меня, Лютостанский. Он был
уверен, что я принесу какие-то черезвычайные новости, руководящие указания,
ориентиры на будуйщее.
для него лично я нес от заместителя министра. Я хлопнул его по плечу и
тихонько сказал: -- Ничего! Не боись, все будет в порядке... Он заискивающе
смотрел мне в глаза, и на лице его, как холодец, дрожал вопрос: пора
переметнуться от Миньки? Или еще можно подержаться за прежнего благодетеля?
Я остановился, изображая глубокую задумчивость: Ч- Где же нам посидеть?
Покумекать необходимо... -- А что надо? -- готовно подсунулся Лютостанский.
-- Да должны мы с тобой изготовить один хитренький документ, усмехнулся я.
-- Это будет ловкий крюк твоим друзьям -- медицинским жидам... -- Потом
махнул рукой: Ч-Нет, здесь сегодня нам никто не даст работать, тут будет
светопреставление. Вот что, Лютостанский, мы, пожалуй, поедем к тебе домой.
У тебя никого нет? -- Конечно, нет -- развел руками Лютостанский. -- Вы же
знаете, я человек холостой, бытом не обремененный. Мы вместе зашли ко мне в
кабинет, и я достал из сейфа бутылку коньяка, положил ее в карман реглана.
-- У тебя дома закуска найдется? -- спросил я. Ч- О чем говорите, Павел
Егорович! -- обиделся Лютостанский. -- Мы ж вчера только паек получили... --
Тогда тронулись... Мы ехали на моей машине через серый, напуганный,
загаженный город, притихший перед большой бедой. Свернули с Пушечной на
Неглинку, и навстречу нам уже текла к центру людская река Ч тысячи людей
собирались прощаться со своим любимым истязателем. С трудом выбрались с
Трубной площади, и мне тогда в голову не могло прийти, что через несколько
часов в этой городской воронке в течение подступающей ночи будет убито,
раздавлено, растерзано больше тысячи человек. Прекрасная тризна уходящего
Великого Мучителя. Лютостанский жил на Палихе, в старом четырехэтажном доме
с загаженными лестницами. Я с удовольствием отметил, когда мы поднимались,
что его квартира в мансарде единственная, на площадке больше не было
соседей. В квартире -- одна комната с кухней -- была стерильная чистота и
аптечный порядок. Аскетическая строгость, смягченная вазами с бумажными
цвегами. Я повесил свой реглан рядом с пальто Лютостанского и в сумраке
крошечной прихожей незаметно достал из его кармана пистолет -- я много раз
видел, как этот героический оперативник кладет свой лвальтер" в правый
боковой карман пальто. А Лютостанский уже хлопотал с закуской на кухне. Там
в углу стоял картонный короб с продуктами -- последней пайковой выдачей. Он
достал копченую колбасу, красный шар голландского сыра, шпроты, батон, начал
строгать нам бутерброды. Я остановил его: -- Погоди! Давай выпьем по
стаканчику, помянем великого человека... Душа горит... Я разлил принесенный
с собой коньяк в чайные стаканы и попросил-приказал: -- До дна! За светлую
память Иосифа Виссарионовича?.. Высосал я свой коньячишко и следил
внимательно поверх кромки стакана, как выползают из орбит громадные
саранчиные глаза Лютостанского, как он задыхается-давится огненной влагой --
а ослушаться не посмел, допил до конца... -- Так, давай поработаем маленько,
а закусим и еще выпьем опосля, -- предложил я. -- Дай только несколько
листочков бумаги... Лютостанский вынул из дамского вида письменного стола
стопку бумаги, достал из кармана китайскую авторучку. -- Ну ладно! Наверное,
будешь писать ты, у тебя почерк хороший... Я прошелся по комнате и стал
диктовать: -- ... Министру государственной безопасности СССР тов. С. Д.
Игнатьеву... Лютостанский вывел рисованные ровные буквы своим замечательным
почерком и поднял голову: А от кого? Подожди. От кого не пиши... Это ты
пишешь проект заявления от Вовси. В конце мы его подпишем всеми титулами.
Мол, он якобы обращается к Игнатьеву как генерал к генералу... Но это в
самом конце, ты пиши дальше... -- А не нужно бумагу озаглавить? -- спросил
Лютостанский. -- Что это -- заявление, объяснение, жалоба? -- Не надо. Это
просто письмо. Ты пиши дальше... лЯ осознал бессмысленность своей дальнейшей
жизни. Я совершил много ужасных преступлений, и у меня нет сил больше
смотреть в глаза моим коллегам. Важно вовремя и достойно уйти из жизни... "
Записал? От усердия Лютостанский высунул кончик языка, украшая особенно
хитрыми завитушками и виньетками последние слова. -- Написал, -- кивнул он.
-- Дальше... Лютостанский поднял на меня глаза и, видимо, что-то прочитал на
моем лице, потому что он быстро моргнул несколько раз, и мгновенно в эго
огромных выпученных глазах грамотного насекомого выступила слеза. Что. Павел
Егорович? Что? -- спросил он, задыхаясь. Я засмеялся, положил ему руку на
плечо: -- Ничего, все в порядке... Пиши дальше... На чем мы там становились?
Я уже стоял у него за спиной, а он поворачивал ко мне голову и одновременно
испуганно вжимал ее в плечи, пытаясь перехватить мой взгляд. И в этот момент
я его ударил ребром ладони по шее. Это был не смертельный, а оглушающий
удар. Я не дал ему рухнуть вперед, а плавно повалил его на пол вместе со
стулом. Потом достал из кармана его лвальтер", разжал зубы и, немного подняв
ствол вверх, упершись мушкой в небо, нажал курок... Выстрел получился тихий,
а половина головы разлетелась по комнате. Теперь надо было не суетиться, не
спешить, а сделать все аккуратно, вдумчиво, по науке. Вернулся в прихожую,
взял из реглана перчатки и носовой платок. Я до этого был внимателен --
старался ни за что руками не хвататься. Надел перчатки и тщательно протер
платком лвальтер", после чего вложил пистолет в еще теплую ладонь
Лютостанского. Труднее всего было запихнуть его указательный палец в
спусковую скобу. Предсмертное письмо передвинул на середину стола -- для
живописности. На кухне собрал со стола бутерброды, пошел в уборную, сбросил
харчи в унитаз и дважды спустил воду -- по моим представлениям, человек,
собравшийся умирать, не должен жрать от пуза. Свой стакан положил в карман
реглана, оделся и вышел из квартиры, захлопнув без щелчка дверь.
Невозвращающийся кочегар закончил свою вахту. АУДИ, ВИДЕ, СИЛЕ... Наверное,