которые гуляют на телевидении от рекламы -- официально и черным налом, и у
партнеров по картам, людей, видавших виды и знавших, что такое шестизначные
и семизначные цифры, просто отвисли челюсти.
политолога, который, кстати, по телевидению в те дни со скорбной миной на
лице будет говорить о дорогом друге как о самом бескорыстном человеке на
земле, которого убили люди, не разделявшие его творческих планов, и сравнит
его смерть со смертью Пушкина. Поистине лицемерию нет предела. Но Альберт
Янович лицемерил не всегда -- со своими, за карточным столом, он был
предельно откровенен, резал правду-матку если не в глаза, то уж в богато
обставленное пространство -- точно.
загулял у Хавтана в "Золотом петушке", хотя выпивка и загулы -- не его
стихия, катале нужен ясный ум и очень чуткие пальцы, тренированные так же,
как у пианистов-виртуозов. Хавтан тоже переживал не лучший период жизни, у
него выкрали какого-то бухгалтера, имевшего доступ к тайным счетам в
западных банках. И если бы не заступничество старой братвы -- Шамана и
Дантеса, -- скорее всего он гнил бы уже на каком-нибудь перенаселенном
московском кладбище. Зная, что Аргентинец вращается в разных кругах, Хавтан
просил помнить про бухгалтера по кличке Гном, может, где объявятся его
следы, или хотя бы получить наколку, кому он мог понадобиться, обещал за
информацию большие деньги. Иначе, мол, ему долго не восстановить свой
авторитет. Косится братва, не верит, что выкрали Гнома, хотя четыре трупа на
месте похищения -- аргумент более чем весомый. Но они думают, для себя
приберег он бухгалтера, а на деньги банды Лабоцкого -- Шкабары, хранящиеся
на Западе, многие серьезные люди претендуют, и он, выходит, очутился теперь
в центре внимания. Впрочем, про банду новокузнецких громил Аргентинец и сам
хорошо знал.
была грянуть, и, тоже не таясь, называли фамилии тех, кто уже нажил на этом
миллиарды, оставив горы оружия, бронетехники и даже авиацию чеченцам.
Разговоры о предстоящей войне не пугали чиновный люд, наоборот, они их
возбуждали, пьянили, на различных поставках для армии можно было
по-настоящему нажиться, а уж украсть -- и говорить нечего. А главное -- не
выполнять никаких обязательств перед народом, на все годился один ответ --
война...
запорошит все следы преступлений, совершенных за годы реформ, и если не
случится эта, организуют другую. Только большое горе, тысячи и тысячи новых
молодых инвалидов могут отвлечь внимание людей, заставят их забыть о прежних
преступлениях высоких людей, чтобы те под шумок успели прибрать, продать
последнее, что еще осталось непроданным. Не зря народ говорит: кому война --
кому мать родна.
вспомнил Тоглара, который три года находился там в плену и хорошо знал
обстановку. Еще год назад он уверял, что столкновения с "чехами" не
избежать, слишком высокие финансовые интересы сошлись в этом горном крае и
чересчур много оружия появилось у воинствующего народа, к тому же впервые в
своей истории Чечня заимела регулярную армию. Оружие и пьянит всех от мала
до велика.
резко увеличила в Москве оброк с банкиров, промышленников, бизнесменов,
занятых нефтью, -- понятно, война потребует больших денег, выходит, к ней за
Тереком готовятся всерьез.
конечно, настроения не поднимала.
катране новый игрок, которого отрекомендовали как Александра Михайловича, в
первый раз он приехал вместе с Альбертом Яновичем. В любом катране, даже в
Барвихе, нет постоянного состава игроков, хотя существует какой-то костяк,
так сказать, завсегдатаи. Карточные компании сохраняются за счет постоянного
обновления: одни проигрываются в пух и прах, других отвлекают иные страсти:
любовь, запои, наркотики, неприятности по службе или в семье, перемещения и
передвижения. Некоторые разочаровываются в игре, даже выигрывая, иные
получают назначение за рубеж. Так что свежий человек не был неожиданностью
за столом, тем более новичок не мог появиться с улицы, постучав в
бронированную дверь. По клубному правилу, он приходил с кем-нибудь из
завсегдатаев, и это ни у кого не вызывало ни вопросов, ни любопытства, тут
каждый считал себя самодостаточным, чтобы не расспрашивать назойливо, кто
есть кто. А то, что новый игрок, Александр Михайлович, появился с
политологом, уже гарантировало ему дружеское отношение собравшихся за
карточным столом. В иной день в катране появлялось и по два, и по три
новичка сразу, а то и больше -- тогда играли одновременно на двух столах.
Среди новичков попадались люди известные: актеры, модные журналисты,
банкиры, политики, но этот Александр Михайлович никому не был знаком, в
прессе и на телевидении не мелькал, особой принадлежностью к верхам не
кичился, держался просто, но с достоинством.
особенно разглядывать партнеров, все внимание только на том, что у тебя на
руках, какие карты выбывают из игры и почему сбросили именно эту карту,
чтобы быстрее вычислить, что у кого осталось на руках. Иногда, даже зная все
о тридцати пяти картах, можно проиграть оттого, что не вычислил
одну-единственную, оказавшуюся у твоего главного соперника. Игру на крупный
интерес можно сравнить с современным бегом на короткие дистанции, где
победителя чаще всего определяет лишь фотофиниш. А разницу в результате
между победителем и тем, кто пришел вторым или третьим, составляют сотые и
даже тысячные доли секунды. Но победивший с такой ничтожной разницей войдет
в историю, получит приз и пожнет лавры успеха, а об остальных никто и не
вспомнит. То же самое и в картах: тут вторых не бывает. В катранах следовало
бы повесить лозунг: все или ничего!
игрока Александра Михайловича и Аргентинца, Городецкий будет мучительно
восстанавливать в памяти образ молодого человека, впервые пришедшего в
катран вместе с политологом, которого за глаза быстро прозовут Оракулом.
Конечно, некоторое внимание Аргентинец новичку уделил; старея, Городецкий
стал бояться, как бы не нарваться на картежного шулера классом выше, чем он
сам, а таких теперь было пруд пруди, кругом одни таланты, взять хотя бы его
ученика Эйнштейна, чем не гений. "Гениев" и виртуозов регулярно поставляет в
нашу жизнь зона. Есть заключенные, которые в тюрьме за пять-шесть лет срока
ничего в руках, кроме колоды карт, не держали, там они тренируются по десять
-- двенадцать часов в день, тем более что такие условия им создают другие,
более авторитетные и сильные зеки. Знают: на воле такой человек с лихвой
оправдает все заботы. После освобождения возле такого "маэстро" крутится
целая команда -- и откормят, и приоденут по высшему классу, и в свет введут,
а главное, подскажут, с кем играть.
обладающие силой гипноза, внушения или способностями экстрасенса, такие
каталы -- тоже беда, эти одолеют, даже не имея выдающихся способностей к
картежной игре. Аргентинец уже трижды вычислял таких игроков, объявлявшихся
в Москве, и успевал под уважительным предлогом соскочить с игры. Вот на этот
случай Городецкий, помнится, и оглядел мельком Александра Михайловича.
Профессионального каталу, шулера всегда выдавали руки -- они у них предмет
особой гордости и заботы, -- и такой человек всегда пытается скрыть свои
таланты, возможности. Поскольку Аргентинец сам постоянно находился в
подобном положении и пользовался теми же приемами уже лет тридцать пять, он
всегда вычислял своих коллег и гордился тем, что ни разу не ошибся. Шулеров,
профессиональных катал Аргентинец боялся гораздо меньше, чем гипнотизеров,
-- те умеют на мгновение отключить внимание, когда нужно сбросить карту или
обменять ее, или внушить, что у него на руках карта, меньшая по значению,
отчего у соперника тут же возникает желание удваивать и удваивать ставки,
ставить на кон все! Ну и потом, как правило, нокаут. Бубновый валет или
пиковая дама, мелькавшая в руках соперника, почему-то неожиданно оказывается
козырным тузом, и пенять здесь не на кого.
Городецкому параметрам не походил, хотя играл уверенно, с размахом и
рисковал отчаянно, -- это Аргентинец видел по сброшенным картам. В общем,
чувствовалось, что человек он энергичный, с характером. Аргентинец невольно
следил и за речью Александра Михайловича, все-таки переход из грязи в князи
не проходит бесследно и жизнь в определенной среде накладывает свой
неизгладимый отпечаток, который нет-нет да и проявляется -- в словах,
жестах, привычках или пристрастиях. Александр Михайлович не уклонялся и от
весьма щекотливых разговоров, а поддерживать беседу в Барвихе мог только
человек осведомленный, сам вращающийся в высоких кругах. Вот эта-то черта --
принадлежность к чиновничьей среде -- и сбила Аргентинца с толку, и он
вскоре перестал присматриваться к новичку столь внимательно, а жаль: может,
чуть позже и промелькнуло бы нечто такое, что могло сдержать его азарт или
хотя бы надоумило быть поосторожней с новичком.
Городецким, но она тоже не взывала к бдительности, а скорее наоборот --
отвлекала внимание. Уж слишком большим модником выглядел Александр
Михайлович, он выделялся даже среди этих людей элиты, не равнодушных к
собственному внешнему виду и вещам, окружавшим их. Аргентинец не был
мастаком по части моды, но, как одевался Александр Михайлович, ему
нравилось. Это, конечно, не был ни привычный Карден, ни примелькавшийся
Версаче или Армани, чьи модели стали как бы униформой у "новых русских",
отчего они до сих пор не обрели ни своего лица, ни стиля. А если учесть, что
именно этих знаменитых кутюрье тиражируют, один к одному, производители
дешевой массовой одежды в Турции и Китае, Тайване и Гонконге и даже в
Одессе, на Малой Арнаутской, то, конечно, большинство русских нуворишей, с
Орлов Алекс
Конан-Дойль Артур
Мичурин Артем
Жюль Верн
Лукин Евгений
Шилова Юлия