поздно, переориентироваться на усташей.
поточнее и подороже продать идею. Только тогда он поверит. А поверив,
попрет на рожон. Давай, Малетке, загоняй меня в угол. Я буду финтить, а ты
не плошай..."
фюрер пошел на конфликт с дуче из-за сферы влияния в Хорватии. Я имел в
свое время кое-какие контакты с усташами. Павелич во все глаза смотрит на
Рим. Какую помощь я или мои сотрудники можем оказать вам?
подготовит для вас компрометирующий материал на Мачека?
взвиться. Все-таки он здесь пока хозяин.
бойся" - хорошо, если бы эти слова написал не Гейне, а Шиллер, но историю
не исправишь. Рассчитывайте на меня во всем и приходите ко мне в любое
время дня и ночи.
Веезенмайер, наблюдая за тем, как официант ставит перед Малетке вазу с
мороженым "ассорти". Здесь имели привычку забывать фруктовый сорт, считая,
что самое главное - это шоколадный и ванильный. - Если он провалится по
всем направлениям, у меня максимальный выигрыш. Штирлиц прав, надо
внедрять как можно больше наших людей с тем, чтобы при формальном
господстве любого здешнего политика реальными хозяевами положения были
мы".
товариществом, - сказал Малетке, доедая мороженое.
мороженого?
спросил Веезенмайер.
здесь сложилась сейчас?
будете помогать мне, я конечно же продолжу атаку на Мачека. А ваша задача
здесь?
он знал о моих связях с Грацем. Он клюнул на усташей".
представителями.
случае организовать и сам.
надежными людьми.
Хорватии есть две силы, на которые рейх мог бы опереться: Мачек, согласись
он пойти за Берлином, и усташи, если Мачек откажется пойти за Берлином
бескомпромиссно и слепо. То, что Веезенмайер настойчиво советовал
продолжать работу с Мачеком, было понятно Малетке - тот ставил под удар
конкурента. Но то, что Веезенмайер согласен отдать ему и вторую возможную
силу, этого Малетке не ожидал и поэтому за кофе, которое подали после
мороженого, смотрел на Веезенмайера потеплевшими глазами, только сейчас
заметив, какое открытое и благородное лицо у его товарища по совместной
борьбе за идеалы национал-социализма.
мне срочно нужен.
Фохт? Сразу же, как вернется, ко мне! И не один, а с полковником Везичем.
Хорошо, если Штирлиц будет у меня к пяти часам, а не к ужину, как мы
уговаривались.
Штирлиц гнал из Сараево в Загреб, понимая, что на встречу с Везичем он
опоздал и что в городе за время его отсутствия могло случиться такое, к
чему он не был готов. И надо будет начинать все сызнова, и это н о в о е
будет развиваться по законам иного темпа, в иных параметрах; словом, это
будет уже совсем другое, и к нему предстоит подстраиваться, а не подгонять
его, как девять часов назад в Загребе, под свой ритм и замысел.
том, что всякого рода пересеченность взаимосвязанных случайностей влияет
на человеческие судьбы, а порой и на судьбы государств таким образом, что
нет-нет да и появляется вновь гипотеза о заданной изначальности земного
бытия, о существовании некоего фатума, говоря иначе, рока, определяющего
все и вся на планете, включая тайну рождения личности и закономерность
гибели ее в то или иное мгновение, угодное некоей раз и навсегда
составленной программе.
л и ч н о с т е й могли быть уменьшены, а то и вовсе сведены к минимуму:
вопрос здесь во времени, ибо если воспитатели человечества взяли бы
гипотезу за истину и посвятили пару столетий ее канонизации, тогда всякая
боль, обида, гнев, ревность, несправедливость, бедность, смерть друга,
голод детей принимались бы людьми как необходимость, сопутствующая
развитию, противиться которой, а уж тем более бороться с ней - занятие
пустое и смехотворное.
развитию религий, материализованных как в личностях святых, которые несли
свой крест, так и в именах отцов церкви, считавших страдание проявлением
божественного начала в человеке и посему с легкостью отправлявших на
костры и в темницы всех тех, кто мыслил инако, кто хотел считать м и р
своей собственностью, а з н а н и е той счастливой отличительной
особенностью, которая позволила человеку приручить коня и добыть огонь.
земле, считал Штирлиц. Развитие - это постоянная борьба двух этих начал,
будь то старое или новое, доброе или злое, умное или глупое: дурак не
поумнеет, старик не сделается юношей, а кроткий ангел не превратится в
палача.
этом постоянном противоборстве может - в конечном итоге - объяснить и
оправдать смысл его существования.
гипотезы, позволяющей считать прогресс запрограммированной системой
взаимодействия случайностей, и остановиться на том, что развитие - есть
форма борьбы противоположностей, тогда поступки человека, направленные на
защиту идей, служению которым он себя посвятил, обретают совершенно иной
смысл и даже частный проигрыш так или иначе обернется конечным выигрышем,
поскольку суммарное значение п о с т у п к о в д о б р а рано или поздно
обретет смысл к а ч е с т в е н н о г о абсолюта в извечном сражении с
п о с т у п к а м и з л а.
не Юстас, а Всеволод Владимиров - определил своим главным врагом
венценосную дикость и жандармское варварство. Он не закрывал глаза на то
негативное, с чем столкнулся, отдав себя делу революции. Он холодел от
гнева, когда узнавал, что красногвардейцы спалили библиотеку или вырезали
на портянки холсты из рамы (а это был Серов). Но он допрашивал тихих,
аккуратно отвечавших прокуроров и шумливых, истеричных, готовых на все
финансистов, он вслушивался в их разумные слова о жестокостях, которые
чинят сейчас красные, и готов был во многом согласиться с доводами
арестованных. Но он вспоминал подобных им, он помнил их слова и деяния
пять, восемь, десять, сорок лет тому назад, когда они выводили на улицы
погромщиков из союза Михаила Архангела, когда они - или с их открытого
согласия, что в общем-то одно и то же - "во имя отца и сына" вкупе со
святым духом гноили в равелинах Чернышевского, вешали Перовскую и
Кибальчича, ссылали на каторгу Фрунзе, расстреливали лейтенанта Шмидта,
убивали Баумана, травили Толстого, держали в камере Горького, глумились
над Засулич, лгали народу, уверяя, что в его горестях и тяготах виноваты
лишь "социалисты, студенты и жиды", когда они штыками охраняли ценз
общественного неравенства, опасаясь потерять хоть самую малость из того,
что принадлежало им, когда они спокойно мирились с вопиющими
несправедливостями, потому что эти несправедливости не затрагивали их
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Глуховский Дмитрий
Акунин Борис
Шилова Юлия
Корнев Павел