Мальчики из "гитлерюгенда" пустили в ход фаустпатроны, красные
остановились...
совпадению. "Чему я удивляюсь, - подумал он, - часы ведь в каждом из нас.
Я постоянно слышу свои внутренние часы, черт меня дернул связать себя с
Борманом, он же слеп, как и его хозяин! Мой, наш хозяин - не оттирай себя,
ты ж был в доле, нечего теперь на кого-то пенять! Но ведь Борман
действительно слеп, потому что русские никогда не станут с ним говорить,
это азбука! А вдруг станут? Ведь в августе тридцать девятого, когда
англичане начали свою волынку, а в небе пахло порохом, Сталин сел за стол
с Риббентропом? И сейчас в Москве знают от меня про то, как Геринг и
Гиммлер ведут переговоры с англосаксами, Сталину не могли не докладывать
радиограммы Штирлица. Борман верно сказал, что Кремль знал о миссии Вольфа
в Берне - Штирлиц выходит у них на самый верх... Нет, - уверенно повторил
себе Мюллер, - Сталин не сядет за стол с Борманом".
чтобы уйти по цепи ОДЕССы одному. "Это моя цель в большей мере, чем
Бормана, хотя, конечно, партия держит в руках такие узлы, которые мне
неизвестны, но еще не поздно, еще есть верные "окна" на Запад... А если
Борман все-таки уйдет? Или договорится с русскими, что, в общем-то, одно и
то же? Тогда мои дни сочтены, Борман мне никогда этого не простит, меня
уберут, это очевидно... Но то, что Штирлиц д о л ж е н, обязан просто-таки
сделать, будет моей коронной партией. Сталину будет трудно не поверить
тому, что возьмет с собою Штирлиц. П р а в д а Гелена с заложенной в нее
л о ж ь ю, сработанной мною, - такое страшнее любой бомбы. Верно я обещал
Борману - это взорвет их и вызовет такой шум в России, что они его не
переживут, это раскачает их, брат восстанет против брата, кровь польется,
головы полетят... А когда безлюдье и страх, тогда привольно соседям,
дожить бы, ах как хочется дожить!"
двух блоках от. конспиративной квартиры Мюллера.
работал с такой в Мадриде...
на шестом все разнесет в щепы... Запомни адрес...
рождены детьми! Я говорю тебе адрес на всякий случай, мало ли что,
запоминай, записывать нельзя. Пробирайся дворами, у тебя есть час, от силы
два...
ему дом и улицу на раскладной карманной карте, потом сказал пароль,
попросил несколько раз повторить.
Ойген, - к которому я тебя отправляю, вроде машины. Если ты спутаешься
хоть на йоту, он тебя прошьет из пистолета. Отдай ему саквояж, дождись,
пока он проведет мимо тебя Штирлица в туалет. Ты помнишь Штирлица? Ты
убирал у него в особняке моего шофера, Ганса. Я тебе сто раз показывал его
фото. После этого быстро уходи и, никого не дожидаясь, начинай хлопать
портмоне. Как только раздастся взрыв, убегай - там рядом русские, их пока
держат, но долго это не продлится, конец, брат... Потом ляг на грунт, твои
явки у меня в голове, жди связи... Ты абсолютно чист, в партии, слава
богу, не был, а все наши с тобою дела я сжег - так что лепи из себя
страдальца, таких любят. Особенно-то не лезь, опасно, но помогай русским,
в чем только сможешь. Пригодится на будущее. Ну с богом...
новую походку - легкая хромота и слабость в движениях...
Фрица), следивший из окна соседнего дома за всем, что должно было
произойти, позвонил Мюллеру сразу же после того, как красное пламя
вырвалось из окон конспиративной квартиры. Тугая сила выбросила на
мостовую верхнюю часть туловища Ойгена. Левая рука была оторвана - только
голова и правая рука, словно бы поднятая в приветствии...
отрепетировано Мюллером.
успел вскинуть руки. Страшная боль пронзила левый локоть - кисть сделалась
как плетка. В ушах звенело тонко-тонко, будто летом на севере, возле
фиордов, когда тьма комаров. Он вышел в коридор. Пахло жженым. Все было в
известковой пыли. Она клубилась как в киносказках - тяжело, дымно, -
дышать трудно.
разбитым черепом. Машинально Штирлиц вынул из кобуры его парабеллум, сунул
в карман и пошел туда, где еще недавно он слышал голос... Именно там
должны быть архивы Гелена. В комнате обвалилась стена, пыль не садилась,
но он начал на ощупь, вытянутой правой, которая только и действовала,
шарить перед собою. Ощутил металл. "Да, точно, - сказал он себе, - ты
верно ищешь, здесь был сейф, он был открыт. Здесь должны быть портфели,
наподобие тех, которые мне как-то показал Мюллер. А может, дожидаться
здесь наших? Ведь они рядом. Бой идет совсем неподалеку. А что, если
Мюллер пришлет своих? Он пойдет на все, только бы спасти эти материалы. Ты
должен взять все, что сможешь унести... Два портфеля, и больше ничего. А
как ты их ухватишь, если левая рука не работает? Ничего, зубами, как
хочешь - так и ухвати. Попробуй взять в одну руку. Ну и что! Конечно
тяжело, но ты донесешь, это ж ерунда... Это все пустяки в сравнении с тем,
когда тебе выворачивают уши и спрашивают, как звали папу, а потом начинают
бить ногами в лицо - оно у тебя сейчас как после пьяной драки, а в этой
пыли ты станешь похож на клоуна - немцы любят, когда лица клоунов намазаны
ярко-белой краской. Тогда особенно смешным выглядит красный колпак. Нет, в
сейфе есть что-то еще... Беги, беги скорее, Максим, ты должен успеть
добежать и вернуться сюда, пыль осядет, ты вернешься, только сейчас будь
самим собою, торопись, не сдерживай себя - нельзя ждать, Максим, хватит
ждать, беги!"
улицу и медленно пошел вдоль домов туда, где стреляли, и было это совсем
рядом. Рука занемела от тяжести, но он шел, склонившись вперед, ничего не
замечая вокруг, в голове по-прежнему звенело, и виски то стягивало
какой-то глубинной, рвущей болью, то отпускало, и тогда все перед глазами
кружилось. Он ощущал дурноту и больше всего боялся упасть...
восемнадцатилетний сержант разведроты Глеб Прошляков. Он знал, что на
соседней улице мальчишки сидят с фаустпатронами. Командир сказал, что жаль
пацанов, велел посмотреть, как их можно обойти... "Пусть живут, сопляки.
Пятнадцать лет - что они понимают? Обмануты. Перевоспитаем после победы".
Он шел, мягко ступая, и думал, что из-за этих чертовых детей может
схлопотать пулю в живот - слишком уж пусто здесь. "Ох, не люблю я, когда с
одной стороны грохочет, а с другой тихо, - неспроста это. И правда -
неспроста..." Выглянув из-за угла, он увидал немецкого офицера в черном.
"Ну, иди, иди, фриц, иди. Пьяный, видно, гад, со страху нализался, а в
портфеле-то небось что-то тащит - наверняка часы и кольца. Ну, давай,
ближе, еще ближе, я тебя по башке оглоушу..."
поверх гимнастерки, в пилотке с красной звездой, лихо сдвинутой на левую
бровь, в приспущенных сапожках - в армии Иеронима Уборевича так
приспускали сапожки те, кто отменно плясал. Это было в двадцать первом.
Особый шик. Помнят былое и нынешние мальчики, спасибо тебе, что помнишь,
солдат. Нельзя жить без памяти...
трудно улыбаться - рваные раны на лбу и подбородке кровоточили, но он все
равно не мог сдержать счастливой улыбки...
задело небось гада. Ну и рожа, ну и злоба в ней, зверь фашистский..."
звездой. Он хотел поднять обе руки, но левая не работала - висит как
плеть. Минута, две, и я обниму тебя, сынок, родной ты мой...
Прошляков. - Фанатик, может, какой псих, он мне в ноги метнет, воронка
Мережковский Дмитрий
Суворов Виктор
Якубенко Николай
Максимов Альберт
Роллинс Джеймс
Апраксина Татьяна