Чтение 87–й страницы книги ~Счастливая звезда (Альтаир)~

прийти в себя от неожиданной наглости.

- Удостоверение у меня взяли... Говорили... расчет надо сделать...

Помните, еще в санатории?..

- Ах, золотко, какие могут быть расчеты по пустой бумажке? Я же вас
предупредил.

- Ложь! Ложь! - в ярости, уже не помня себя, закричал Багрецов. - Как
вам не совестно! Пожилой человек, в два раза старше меня... Я учиться у
вас должен. А чему? Лжи, подлости?

Набатников стукнул ладонью по столу.

- Замолчи!.. Мальчишка! Кто тебе дал право кричать на старших? Как ты
мог оскорбить человека - ведь он тебе в отцы годится! Он всю жизнь работал
на тебя. На деньги его, мои, миллионов других людей ты учился.

Человеком стал. - Гнев его постепенно нарастал, но голос был сдержанным.

- Забыл, где находишься? Здесь не просто палатка, а мой кабинет... И
это место ты должен уважать. Сюда вызвал тебя руководитель, облеченный
доверием твоего государства. Подумай об этом.

У Багрецова дрожали губы. Невидящими глазами смотрел он на Афанасия
Гавриловича, и стыдно было перед ним, а сердце словно окаменело.

Женя наливал воду из графина, горлышко стучало о край стакана. Что
теперь будет? Выгонят отсюда Вадима с позором, а когда приедет на работу,
там в бюро комсомола письмо дожидается. Ребята смогут обсудить его только
в присутствии Вадима. Персональное дело о недостойном поведении
комсомольца Багрецова в командировке. Женя вздохнул и протянул ему стакан
воды.

Афанасий Гаврилович перехватил его и выплеснул на земляной пол.

- Незачем. Не кисейная барышня. Солдаты без валерьянки обходятся. Итак,
Багрецов, извинитесь перед товарищем Медоваровым за истерику и возьмите
свои слова назад.

Во время этой сцены Толь Толич стоял к нему полуобернувшись, и даже
спина его выражала благородное негодование. Услышав последние слова
Афанасия Гавриловича, Толь Толич внутренне усмехнулся, скосил глаза на
мальчишку, ожидая, когда он подойдет и смиренно попросит прощения.

В душе Вадима боролись два чувства. Он понимал, что своей вспышкой,
нелепой и дурацкой, прежде всего, оскорбил человека, к которому его
влекло, к нему он питал, может быть, по-детски наивную, но искреннюю
любовь. Таким хотел быть. Он видел в Набатникове чудесное сочетание
ученого, преданного своему делу, руководителя и человека, наделенного, как
ему казалось, лучшими свойствами характера, подчас противоречивыми, но
пленившими Вадима честностью и прямотой.

Афанасий Гаврилович требовал извинения. Разве можно не покориться?
Вадим готов выполнить все, что он ни пожелает. Но в то же время большая
правда настоящего коммуниста, правда, которую Вадим особенно ценил в нем и
старался воспитать в себе, подсказывала совсем другое. Не может
признаться, что ошибся, когда этого не было. Кроме того, во весь голос
заговорило присущее ему упрямство.

Он машинально поправил галстук и шагнул к столу.

- Простите меня, Афанасий Гаврилович. Перед вами я особенно виноват. И
перед вами, - Вадим приблизился к Медоварову, исподлобья глядя на его
спину. - Если я вас оскорбил.

- Как так "если"? - возмутился Набатников.

- Правда никогда не может оскорбить, - упрямо сказал Вадим. - А я
говорил правду... За резкость простите... Не сдержался.

- Идите, - Афанасий Гаврилович глазами указал Вадиму на выход. - Вы
тоже свободны, - повернулся он к Жене. - Помните о вашем обещании.

Вадим и Женя ушли. Толь Толич посмотрел в пластмассовое окошко и,
убедившись, что они далеко, злобно заговорил:

- Вот она, нынешняя молодежь. Обувшись, в рот лезут. Конечно, мы этого
дела не оставим, напишем куда следует. Мальчишка, щенок - и вдруг
осмеливается подрывать авторитет старших, и, главное, в вашем присутствии!
Какая наглость!

Набатников молча перебирал бумаги, затем поднял строгие глаза.

- Вы о своем авторитете заботитесь? Боитесь, как бы его не подорвали, -
зло усмехнулся он, - а сами подрываете веру в людей. И это посерьезнее.

Взять хотя бы историю с Багрецовым. С детства в нем воспитывали эту
веру. Учили любить и уважать старших, они, мол, справедливы, твердо держат
слово... А что у вас получилось?

- Помилуйте! - Толь Толич обиженно заморгал. - Есть всякие
хозяйственные соображения, финансовая дисциплина. Разве он в этом
что-нибудь понимает?

- Нет. Но он отличает правду от лжи.

- Очень даже странно, Афанасий Гаврилович. Вы кому верите - мне или
мальчишке?

- А почему вы считаете, что мальчишке нельзя верить?

- Но ведь он уже обманул вас. Привез игрушки, которые годны лишь для
забавы. Шарлатан! Если изволите, я вам это докажу.

- Вряд ли. Радиотехника не ваша специальность. А вас я попрошу, не
сейчас, а как-нибудь на свободе, помочь мне разобраться в истории с
командировкой Багрецова.

Набатников встал, считая, что разговор окончен.

С этой минуты Толь Толич потерял покой и самочувствие его было скверное.

Секретарь партбюро 1-го отдела Набатников пользовался в институте и
любовью и уважением как со стороны дирекции, так и всех сотрудников.

Если он узнает все подробности, связанные с командировкой техника
Багрецова, выяснит, какую неприглядную роль здесь играл Медоваров, то не
избежать тому неприятностей. Главное, чего особенно боялся Толь Толич, -
может вскрыться истинная причина, почему вместо кандидатуры
техника-изобретателя Багрецова, рекомендованной начальником экспедиции,
выплыла никому не известная радистка. Дознаются, что она племянница того
самого Аркадия Михайловича, который устраивал Медоварова в институт.

Аркадий Михайлович и не заикался насчет племянницы, это уж сам Толь
Толич захотел выслужиться перед ним. Так сказать поблагодарить за заботы,
выразить признательность Аркадию Михайловичу.

"Не получилась ли медвежья услуга? - ночью спрашивал себя Медоваров,
мучаясь от бессонницы. - Аркадий Михайлович за такую глупость по головке
не погладит. Не только не заступится - отшатнется. Скажет: "Знать не знаю,
ведать не ведаю". В другой раз и на порог не пустит. Эх ты, шляпа с пером!
- горько корил себя Толь Толич. - Опять на изобретателе засыпался. Тот
хоть мастером был, все-таки должность. А этот - что?

Воробей".

В душе Толь Толича было погано, как в осеннюю слякоть, - темень,
пронизывающая сырость и никакого просвета. Конечно, все это пустяки, ну,
ошибся, грешен. Не из таких бед выкручивался. Но чем черт не шутит!..

Он видел свое единственное спасение в неудаче Багрецова. Если вторичные
испытания "керосинок" будут безуспешны, то о чем может быть разговор?

Правильно поступил помощник начальника экспедиции. Правильно отменил
командировку лжеизобретателя. Правильно сделал, что оформил новую
радистку. Умеет распознавать людей. Честь ему и хвала за это!

Но когда вот уже целые сутки сам Багрецов и трое студентов, пришедших
ему на помощь, возятся с аппаратами, когда их консультирует опытный радист
с узла связи экспедиции, то вряд ли поверишь в счастливый исход.

Наладят они радиостанцию. Упорные, дьяволы.

Медоваров ловил быстроногого Левку - он бежал с каким-нибудь
миллиамперметром, взятым напрокат у физиков, - и озабоченно спрашивал:

- Чем порадуешь, молодец? Скоро?

Лева отвечал, что приемник почти отладили и передатчик уже на очереди,
но этому вовсе не радовался Толь Толич, а лишь плотнее сжимал тонкие
побелевшие губы.

Митяй степенно проходил мимо. От него узнавал Толь Толич, что
передатчик налаживается плохо.

- По капле, по миллиамперу, приходится выжимать ток в антенну, -
пояснял Митяй. - Ничего, отрегулируем. Не беспокойтесь.

А Медоварову казалось, что это из него по капле выжимаются проклятые
миллиамперы, они - как кровь, которую он не отдаст попусту. Рушилось
годами накопленное благополучие. Он уже видел себя в кабинете директора
института. "Прошу вас, Анатолий Анатольевич", - указывает ему на кресло
академик. Здесь же сидит секретарь партбюро одного из самых важных отделов
института, Набатников. "Сожалею, очень сожалею, - говорит академик, нервно
теребя седую бородку. - Но мы вынуждены с вами расстаться".

"Нет, конечно, это слишком, - убеждал себя Толь Толич. - Я человек
честный, под судом не был. Берег государственную копейку. Считался хорошим
организатором. Умел ладить с людьми. Сколько одних благодарностей на своем
веку получил! Сохранились все выписки из приказов".

Заканчивались последние приготовления к небывалому опыту. А маленький
человечек, которому доверили участвовать в этом большом деле, думал совсем
о другом. Он принимал грузы, составлял графики работ, механически отдавал
распоряжения, а голову сверлила все та же неотвязная мысль: "Эх, если бы у
него ничего не вышло! Проклятый мальчишка!"

А у мальчишки выходило. Толь Толич вежливо желал ему успеха, шутил,
улыбался и ждал развязки. О, если бы он мог раздавить своим сапогом
хрупкую коробочку радиостанции! Нет, он не так воспитан. Это хулиганство,
бандитизм. Сейчас Багрецов работал с батареями, и Толь Толич знал, что
стоит только прикоснуться кончиком провода, идущего от анодной батареи к
контакту, соединенному с нитями ламп, как в них промелькнут веселые
искорки и радиостанция замрет. Трудно будет заменить перегоревшие лампы,
Багрецов уже использовал единственный запасный комплект.

Но если б даже у Толь Толича нашлась возможность тайно прикоснуться к
контакту коварным проводничком батареи, то он бы на это дело не решился.

Человек он честный, правда не без грешка, способен на мелкую гадость,
если она помогает сохранить его "доброе имя", а отсюда и благополучное