Стихи Иванова доходили до Москвы и Ленинграда, циркулировали как в
самиздате, так и в тамиздате, то есть в виде подлинных, неведомо как
провезенных в СССР книг. Попадали они и в руки Ахматовой, тому есть
надежнейшее свидетельство. Л.К.Чуковская 11 декабря 1960 года записала:
"Показала мне томик стихов Георгия Иванова с предисловием Гуля.
Утверждается, будто Георгий Иванов -- князь во поэтах, из него выработался
великий поэт и пр.
книжку, важно надела очки -- а мне велела читать про себя Иванова и потом
высказаться.
снисходительной.
Очень неприятные. Вот, например, это.
величия -- никакого вкуса. Гуль выводит Иванова из Анненского.
родословная, знаете, как раньше покупали на Апраксином рынке"*.
продекламировала Ахматова, опознается без труда:
посмевшей занять в сердце Гумилева ЕЕ место, -- стихотворение это --
жемчужина русской любовной лирики, жемчужина черная и неправильной формы --
такие ценятся выше обычных и назывались в старину португальским словом
"барокко". Если б поверить в то, что просто Анна Андреевна была
невосприимчива к барокко...
фраза:
начала писать, понять слова Ахматовой непросто. Но ведь ни Георгий Иванов,
ни тем более Ирина Одоевцева, не осуждали Ахматову, скажем, за цикл "Слава
миру". Л.К. Чуковская в открытом письме в редакцию назеты "Книжное
обозрение"* осудила уже меня самого за то, что я этот цикл в беседе с
Анатолием Стреляным упомянул: "К стихам "Слава миру" следует относиться так,
как порядочные люди относятся к показаниям, данным под пыткой". У меня об
этих стихах только и было написано: "Она этими стихами выкупала жизнь сына.
Любые стихи можно написать, если надо спасти близкого человека". Впрочем, не
берусь судить Лидию Корнеевну, жизни ей тогда оставалось всего несколько
недель. "Взаимное непониманье", о котором писал Георгий Иванов, разделяло
всех по ту и по эту сторону всех "железных" (и даже тюлевых) занавесов.
Георгий Иванов. Но хочется думать, что их и без этого необходимо прочесть:
оригинальная, никем не повторенная поэтика, замкнутый микрокосм отчаяния,
озаренный (в отличие от поэзии Георгия Иванова) возможным светом надежды на
еще что-то хорошее в будущем, незаурядный версификационный дар и многое
другое -- все это обеспечивает Ирине Одоевцевой высокое место в пантеоне
русской поэзии XX века.
"Курсивом" существует в истории русской литературы вполне независимо от
остального ее творчества (особенно -- от стихов, которым она и сама большого
значения не придавала), то воспринимать "На берегах Невы" и "На берегах
Сены", не прочтя и не прочувствовав стихи Одоевцевой, означает впасть в грех
поиска облегченного чтения.
приходится возвратиться к биографии автора -- к самому ее началу. И тут мы
немедленно попадаем в область мифологии.
Гейнике, по первому мужу -- Попова-Одоевцева (точность этой фамилии не
проверена), по второму -- Иванова, по третьему -- Горбова. Но когда весной
1987 года писательница перебралась в СССР, в документах ее литературный
псевдоним стал зафиксированным именем: Ирина Владимировна Одоевцева. И дата
и место рождения были в документах такие: "27 июля 1895 года, Рига".
оспаривает, да и родилась она определенно в Риге. Но в довоенных анкетах год
рождения фигурировал иной -- 1901-й, да и в посвященном Георгию Адамовичу
стихотворении от 1958 года есть у Одоевцевой строки, описывающие 1919 или
1920 год в Петрограде:
обозначении года рождения Одоевцевой -- "1895 или 1901". Нина Берберова в
книге "Курсив мой" вплоть до последнего прижизненного издания указывала дату
рождения Одоевцевой "среднюю" -- 1897-й, а недавно в четвертом томе Собрания
сочинений Владислава Ходасевича (в комментариях) Н.А. Богомолов написал об
Одоевцевой: "род. в 1903 г."*.То есть перед нами уже четвертая печатно
зафиксированная версия даты рождения Одоевцевой, и одна ничем не лучше
другой: по разным причинам люди (особенно женщины) иной раз указывают свой
год рождения "не совсем точно". В разные годы менялись даты рождения у
многих русских поэтов -- у Тэффи, у Ольги Чюминой, у Михаила Кузмина, у
Николая Клюева, у Георгия Адамовича, у Михаила Зенкевича и др. Никакой
закономерности тут нет. Возможно, в послевоенные годы при определении в дом
для престарелых требовалось доказать, что Одоевцева уже достигла какого-то
нужного возраста. Могут быть и другие причины. Архивы в Латвии для
российского исследователи недоступнее американских, да и плохо сохранились.
Полагаю, рано или поздно подлинная дата рождения Ираиды Гейнике всплывет.
Особого значения для понимания ее творчества эта дата не имеет, важнее
другое: Ираида Гейнике появилась в городе на Неве уже после переворота 1917
года, когда город этот назывался Петроград: здесь важно именно название, ибо
оно очерчивает конкретную эпоху как нельзя более точно.
1958-1966 годы содержится много злых выпадов против Одоевцевой (а также
Георгия Иванова, Оцупа и других членов "Цеха поэтов", которых в
литературоведении иной раз без размышления именуют "младшими акмеистами").
Ахматова заносит в книжку: "Ни Одоевцева, ни Оцуп Петербурга и не нюхали.
Они появились в 19 г., когда все превратилось в свою противоположность и,
во-первых, все уехали. Если Од<оевцева> и Оц<уп> дожили до
начала нэп'а -- это не меняет дела. Нэп был дьявольской карикатурой на 10-ые
годы"*.
предназначался для печати. Тем он ценнее: Ахматова указывает на
принципиальное отличие петербургского серебряного века до начала войны в
1914 году, самое большее -- до переломного 1917 года, от петроградского
периода, который (Ахматова права) во многом напоминает нам своим буйным
цветением что-то вроде пира во время чумы.
Одоевцевой. Он был свидетелем обеих эпох, она -- лишь второй. Причины тому,
что называется, "календарные". Однако Ахматова, отрицая петроградский
период, не могла отрицать того факта, что он все-таки был. Л.К. Чуковская в
апреле 1958 года записала со слов Ахматовой: "Оказывается, Одоевцева
напечатала где-то в Париже, будто Николай Степанович относился к стихам Анны
Андреевны как к рукоделию жены поэта <...> У него роман с Одоевцевой
был в начале двадцатых, он тогда был сильно уязвлен нашим разводом. Кроме
того, она из него кое-что по-женски выдразнила"*.
я поняла теперь, говорила тогда А.А. не про мемуары самой Одоевцевой "На
берегах Невы" (которые начали появляться позднее), а про воспоминания ее
мужа Георгия Иванова "Петербургские зимы" (Париж, 1928 и Нью-Йорк, 1953) --
про воспоминания, написанные, как полагала А.А., со слов Одоевцевой"*.
альманахе "Мосты" (No9) и в "Новом журнале" (No68).
описания которых начинается книга.
Записалось более четырехсот человек. Первое собрание слушателей -- 19
ноября. Первая лекция Гумилева по курсу "Теория поэзии" -- 28 ноября. Лекция
эта Одоевцевой описана в книге "На берегах Невы".
"На берегах Невы" представляют собою поднятие этого занавеса*. Поскольку
слова эти произнес близкий друг Одоевцевой, поэт Игорь Чиннов, прочитавший
множество лекций об Одоевцевой и ее поэзии, в злоязычии его не заподозришь
никак. Сугроб, однако, вызывает в памяти бессмертный рефрен "Баллады о дамах
прошлых времен" Франсуа Вийона: "Но где же прошлогодний снег!" Кстати, это
перевод Николая Гумилева.
достоверней всех иных, а их читатель найдет в нашей книге.
Москвы Андрея Белого. Гумилев представлял Белому членов своего очередного
"Цеха": И. Одоевцеву, В. Рождественского, Н. Оцупа. "Пришедший позже Г.
Круз Андрей
Прозоров Александр
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Свержин Владимир
Журавлев Владимир