постели?
попала в чудесный мир и хочу, чтобы вы сказали мне, дядюшка, истинный это
мир или только видение? Кто эта дама? Назовите ее!
Мак-Терка, - он не такой шарлатан. Пусть Томас не медля седлает лошадь и
отправляется за ним!
Теперь вы понимаете, дядя?
взял добрую понюшку. Подкрепившись таким образом, он коротко ответил:
миссис Прайор.
действительно моя мать?
истерике, если я тебе отвечу "да"?
разочарования. Но скажите мне ее имя! Как вы ее назовете?
достаточно молодо, чтобы нарядиться и получше, эту леди зовут Агнесса
Хелстоун. Она была женой моего брата Джеймса, а теперь она его вдова.
Прайор! Не больше моей ладони, а сколько серьезности, сколько в ней
ожидания! Во всяком случае, она произвела тебя на свет, - заверил он
Каролину. - Надеюсь, ты постараешься отблагодарить ее хотя бы тем, что скоро
поправишься и щечки твои округлятся. Вот напасть! Какая она была цветущая! И
куда только все подевалось - не пойму, клянусь жизнью!
постели. Но еще утром у меня не было ни сил, ни причин стараться
выздороветь.
своей тарелки. Это ведь умнее, чем биться в истерике, не правда ли?
женщины разумны, а главное, если их поведение можно понять, я с ними
уживаюсь. Но какие-то смутные сверхутонченные настроения и сверхтонкие
расплывчатые идеи всегда ставят меня в тупик. Если женщина просит что-нибудь
из еды, - будь то яйца птицы Рухх или акриды и дикий мед, которыми питался
Иоанн Креститель, или из одежды - будь то кожаный пояс с его чресел или даже
золотой нагрудник Аарона, - все это мне хотя бы ясно! Но когда женщины сами
не знают, чего хотят, - симпатии, чувств, еще каких-то неопределенных
абстракции, - я ничего не могу им дать; у меня этого нет, для меня это
непостижимо. Сударыня, - закончил он, обращаясь к миссис Прайор, - позвольте
предложить вам руку!
Хелстоун оставил их. Вскоре он вернулся с тарелкой в руках.
Поднимите ее и накиньте ей на плечи шаль. Я знаю, как ухаживать за больными,
можете мне поверить! А вот тебе та самая серебряная вилка, которой ты ела,
когда в первый раз явилась в мой дом. Должно быть, это и есть то, что у
женщин называется удачной мыслью или, как его там, нежной заботливостью. Ну,
Кэри, будь умницей, принимайся за дело!
нее совсем нет сил, однако продолжал утверждать, что скоро все пойдет
по-другому. Больная кое-как проглотила несколько кусочков, похваливая еду, и
благодарно улыбнулась дяде. Тогда мистер Хелстоун склонился над ней,
поцеловал ее и проговорил прерывающимся хриплым голосом:
ни на какую подушку. И хотя ночью она не раз просыпалась от лихорадочных
снов, тотчас по пробуждении к ней возвращалось такое блаженное, счастливое
состояние, что она сразу успокаивалась и вновь засыпала.
самого рассвета боролась она с призраком смерти, обращая к Богу страстные
мольбы.
судьбой. Ночь за ночью смертный пот увлажняет чело страждущей. Тщетно
взывает в милосердии душа тем бесплотным голосом, каким обращаются с мольбой
к незримому.
у меня ту, любовь к которой заполнила все мое существо. Отец небесный,
снизойди, услышь меня, смилуйся!"
облегчения. Бывало, раннее утро приветствовало ее легким шепотом ветерка и
песней жаворонка, а сейчас с побледневших и холодных милых уст слетает
навстречу рассвету лишь тихая жалоба:
не могу. Тревожные сны измучили меня!
знакомых чертах и вдруг понимаешь, что невыносимая минута расставания уже
близка, что Богу угодно разбить кумир, которому ты поклонялся. Бессильно
склоняешь тогда голову и покоряешься душой неотвратимому приговору, сам не
постигая, как сможешь его перенести.
поднялось над холмами, когда ее дитя тихо пробудилось в ее объятиях.
Каролина проснулась без жалобных стонов, которые так мучительны, что как бы
мы ни клялись сохранять твердость, невольно вызывают потеки слез, смывающих
все клятвы. Она проснулась, - и не было в ней апатии, глубокого безразличия
к окружающему. Она заговорила, - и слова ее не были словами отрешенной от
мира страдалицы, которая уже побывала в обителях, недоступных живым. Нет,
Каролина отчетливо помнила все, что произошло.
раза бредила и просыпалась.
радостных слез, вызванных ласковым словом "мама" и утешительной вестью, что
ночь прошла хорошо.
дочери к жизни казалось ей мерцанием потухающей лампады: временами пламя
ярко разгоралось, но сразу вслед за этим тускнело и ослабевало; за минутой
возбуждения следовали часы глубокой апатии.
нее не хватало на это сил; слишком часто ее попытки есть, говорить и
казаться веселой не удавались. И немало было часов, когда миссис Прайор уже
не надеялась, что струны жизни снова натянутся, хотя и считала, что может
отдалить минуту их разрыва.
конец августа, погода держалась ясная, вернее - сухая и пыльная, потому что
весь месяц дул иссушающий восточный ветер. Было безоблачно, однако бледная
дымка постоянно висела в воздухе и словно отнимала у лазури небес всю ее
глубину, у зелени - ее свежесть, у солнечного света - все его сияние. Почти
все брайерфилдские соседи разъехались. Мисс Килдар с родными отправилась к
морю; там же была и миссис Йорк со своим семейством. Мистер Холл и Луи Мур,
которые как-то сразу подружились, видимо обнаружив большое сходство во
взглядах и в характерах, пустились пешком на север, к Озерам. Даже
Гортензия, которая охотно бы осталась, чтобы помочь миссис Прайор ухаживать
за Каролиной, вынуждена была уступить настоятельным просьбам мисс Мэнн и еще
раз поехать с нею в Вормвуд-Уэллс, где та надеялась избавиться от своих
недомоганий, усилившихся с нездоровой погодой. Поистине не в характере
Гортензии было отказывать в просьбе, когда обращались к ее доброте и
одновременно льстили ее самолюбию, а мисс Мэнн своей просьбой косвенно
признавала, что не сможет без нее обойтись. Что же касается Роберта, то он
из Бирмингема выехал в Лондон, где и оставался до сих пор.
Каролины, ее телесное выздоровление не поспевало за быстро возвращавшимся
душевным спокойствием. Но вот настал день, когда ветер перестал с рыданиями
биться о восточный фасад дома и стучаться в церковные окна. На западе
появилось облачко, маленькое, всего с ладонь; налетел вихрь, погнал облачко
дальше, развернул его по всему небу, и в течение нескольких дней непрерывно
шли дожди с грозами. Когда они кончились, радостно выглянуло солнце, небо
снова засияло синевой, а земля - свежей зеленью. Призрачный болезненный
оттенок исчез с лица природы, и холмы, освобожденные от бледного малярийного
тумана, четкой цепью замкнули прояснившийся горизонт.
ветер, нежный и свежий, - настоящее благословение Божье! - врывался в
постоянно открытое окно и пробуждал еще недавно угасавшие силы больной. И