Чтение 87–й страницы книги ~Флаги на башнях~

несчастный барабан начал ему доверять, хотя этому барабану до смерти три
дня осталось. Рыжиков - аккуратист, Рыжиков - веселый парень, Рыжиков
ворам спуску не дает в колонии. Нет, четвертую бригаду не так легко
провести. Может быть, колонистам некогда, у колонистов и новый завод, и
фронт, и умирающие станки, и школа опять на носу, и любовные неприяности с
разными Петьками и Вандами. Но у четвертой бригады нашлось время, чтобы
крепче подумать о Рыжикове. И бригадир четвертой, Алеша Зырянский, встал
на собрании и сказал:

- По вопросу о кандидатуре Рыжикова в бригадиры первой наша бригада
поручила сказать Володе Бегунку.

Колонисты поняли, почему не бригадир будет говорить, а Бегунок. Все
узнали в этом ходе робеспьеровскую руку Алеши. Все помнят, как не так еще
давно Володя Бегунок что-то хотел сказать, а дисциплина бригадная треснула
Володю по голове, он сидел на ступеньках перед бюстом Сталина и краснел,
сжимая в руках свою трубу. И Зырянский хитрый: сейчас все должны понять,
что и тогда и теперь он согласен с Володей, что бригада Володю ни в чем не
обвинила, что только по причинам дипломатическим четвертая бригада не
может поднять настоящий скандал.

Поэтому, когда Володя встал, чтобы говорить, колонисты улыбнулись
понимающими улыбками: упрямство четвертой бригады давно известно. Володя
сказал, сохраняя на лице выражение холодной вежливости по отношению к
Рыжикову и тонкого намека по отношению к собранию:

- Четвертая бригада ничего не имеет против колониста Рыжикова, но
считает, что для первой бригады и для колонии можно найти более достойнубю
кандидатуру. Поэтому четвертая бригада будет голосовать против Рыжикова.

Торский с удивлением посмотрел на Володю, и этот взгляд был для всех
понятен: откуда у Бегунка такие шикарные выражения? Торский спросил:

- Значит, четвертая бригада считает, что Рыжиков недостоин звания
бригадира?

Володя чуть-чуть улыбнулся углом рта и ответил Торскому:

- Нет, четвертая бригада вовсе не так считает. Ничего подобного! Он
тоже достойный, а только надо еще достойнее. Видишь?

Теперь Володя улыбнулся полностью, что вполне соответствовало
одержанной им дипломатической победе. Но Торский не унимался:

- Хорошо. Раз так, так почему четвертая бригада не предложит своего
кандидата?

Кто их знает, может быть, четвертая бригада заранее готовилась к
вредным вопросам Торского, Бегунок не долго думал над ответом:

- Мы можем предложить... пожалуйста... кого только угодно... сколько
есть колонистов, какого угодно колониста.

- Только не Рыжикова?

- Да, за всех будем "за" голосовать, а за Рыжикова будем "против"
голосовать.

Общее собрание было восхищено мудрыми ответами Володи Бегунка, хотя в
этих ответах было много и чепухи. Для того чтобы ее обнаружить, Торский
задал еще один вопрос:

- Значит, все колонисты могут быть бригадирами, только Рыжиков не
может?

Володя обошелся без слов. Он просто задумчиво кивнул.

- И ты можешь быть бригадиром первой или, например, Ваня Гальченко?

У всех загорелись глаза. Хотя и важный вопрос разбирался на собрании,
но колонисты всегда любили острые положения. В самом деле, как Бегунок
вывернется?

И что ты скажешь, вывернулся! Правда, чмыхнул по-мальчишески,
совершенно забыв о своей дипломатической миссии, но сказал громко, и когда
начал говорить, то был даже чересчур серьезен:

- Я не говорю, что я буду таким замечательным бригадиром или там Ванька
Гальченко, а только... все-таки лучше Рыжикова.

Торский зажмурил глаза и зачесал пальцами у виска, колонисты
засмеялись, Брацан сказал хмуро:

- Да довольно с ним... вот затеяли с пацаном представление!

Володя Бегунок услышал, покраснел, обиделся:

- И вовсе не с пацаном, а вся четвертая бригада.

Четвертая бригада сидела на ступеньках у бюста Сталина и посмеивалась
довольная: ее представитель здорово сегодня действует! А когда Витя
Торский предложил поднять руки, кто за Рыжикова, четвертая бригада, сложив
руки на коленях, рассматривала собрание насмешливыми глазами.

- Кто против?

Четырнадцать рук поднялось у бюста Сталина, и еще несколько рук в
других местах. Против голосовали: Игорь Чернявин, Оксана, Шура Мятникова,
Руслан орохов, Левитин, Илья Руднев, еще несколько человек.

- Против двадцать семь голосов, - сказал Торский. - Только непонятно,
как голосуют Чернявин и Руднев. Выходит так, что вы голосуете не со своими
бригадами.

Чернявин на это ничего не сказал, а Руднев ответил спокойно:

- Да, меня Бегунок сагитировал.

Руднев сказал это действительно спокойно. Никто не улыбнулся его
словам. И хотя только двадцать семь голосов было против Рыжикова, а
впечатление у всех осталось нехорошее. Еще никогда таких выборов в колонии
не было. И когда принесли знамя и временный бригадир первой Садовничий
вытянулся перед Захаровым, было не совсем удобно салютовать этой передаче.
В четвертой бригаде Филька шепнул Зырянскому:

- Ой, Рыжикову салютовать?

Зырянский шепотом ж и ответил:

- Не Рыжикову, а общему собранию и знамени@72.

Так Рыжиков стал бригадиром. Через неделю он дежурил по колонии, и
Ваня Гальченко, стоя на дневальстве, вытягивался "смирно", когда Рыжиков
проходил мимо.

16. СПАСИБО ЗА ЖИЗНЬ!

Гораздо приятнее окончилось дело с Вандой. Конечно, ее бегство из колонии
было тяжелым ударом и оставленная Вандой записка помогала мало. Хуже
всего, что нашлись философы, которые стали говорить:

И чего там перепугались? Ну влюбились, поженились, что ж такого?

Зырянский таким отвечал с пеной у рта:

- Ничего такого? Давайте все переженимся! Давайте!

- Чудак, так влюбиться же нужно. Ты влюбись раньше!

- Ого! Влюбиться! Думаешь, это трудно? Вот увидите, через три месяца
все повлюбляются! Вот увидите.

Похожай успокаивал Зырянского:

- И зачем ты, Алеша, такое несоответствующее значение придаешь? Не
всякий же имеет полуторку. Без полуторки все равно не выйдет.

И Соломон Давидович успокаивал:

- Вы, товарищ Зырянский, не понимаете жизни: любовь - это же
не по карточкам! Вы думаете, так легко вклюбиться? Вы думаете, пошел себе
и влюбился? А квартира где? А жалованье где? А мебель? Это же только
идиоты могут влюбляться без мебели. И, насколько я понимаю, у колонисто
еще не скоро будет сносная мебель.

- Да, вы вот так говорите, а потом возьмете и умыкнете колонистку!

- Товарищ Зырянский! Для чего я буду ее увозить, если своих четыре
дочки, не знаешь, как замуж выдать.

Зырянскому не везло или Ванде, но пришла она в колонию в выходной день,
а дежурным бригадиром был в этот день... Зырянский. Колонисты жили уже в
спальнях. Ванда вошла в вестибюль в послеобеденный час, когда все либо в
спальнях сидят, либо в парке прячутся. На дневальстве стоял Вася Клюшнев,
похожий, как известно, на Дантеса. Ванда оглянулась и сказала несмело:

- Здравствуй, Вася!

Клюшнев обрадовался:

- О Ванда, здравствуй!

- Пришла проведать. К девочкам некого послать?

- Да ты иди прямо в спальню. Там все.

- А кто дежурный сегодня?

- Зырянский.

Ванда повалилась на диванчик, даже побледнела:

- Ой, как не повезло!

- Да ты не бойся, иди, что он тебе сделает?

Но в этот момент Зырянский вышел из столовой вместе с Бегунком:

- А! Вы чего пожаловали?

- Нужно мне, - с трудом ответила Ванда.

- Скажите, пожалуйста, "нужно". Убежала из колонии, значит, никаких
"нужно"!

Из столовой выбежали две девочки и запищали в восторге. Потом на этот
писк выбежали еще две и тоже запищали, вырвалась оттуда же Оксана и,
конечно, с обьятиями:

- Ванда! Ой! Вандочка, миленькая!

Зырянский пришел в себя и крикнул:

- Я вас всех арестую! Она убежала из колонии!

Оксана удивленно посмотрела на Зырянского:

- Убежала! Что ты выдумываешь. Не убежала, а замуж вышла!

Володя Бегунок смотрел и тоже бросился к Ванде на шею:

- Вандочка! Ах, милая, ах, какая радость! Она замуж вышла!

- Убирайся вон, чертенок! - закричали на Володю девушки.

Зырянский все-таки был в повязке.

- Колонистски, к порядку.

Это был привычный призыв дежурного бригадира, и девочки смущенно
смолкли.

- Нечего ей здесь околачиваться! Я ее не пущу никуда. Раз убежала из
колонии, кончено! И из-за чего? Из-за романа!