помню.
свободу, увлекая ее за собой сквозь толпу, мимо оркестра. "Ну вот оно,
началось? Все само, само?"
бурлило, гремело на камнях, и лицо Ани, близкое, теплое, белело среди сырой
тьмы, запахов камней и крапивы.
костромские. Вы знаете?
покорения Казани.
затеяли, начинайте. А я подпою.
бело-серебряные простыни смутно вспыхивали на воде.
от первых высоких звуков.
высоком, щемяще-прекрасном переливе, так, как пели его предки по всей
обширной, лесной стороне, дико и сладко.
она чувствует то же самое.
замирающий под откосом звук.
бабка ее шла, хватаясь за колья, обредая черные лужи? Откуда она знает все
это - поле, тоску, надежду? Разве оттого, что качала их одна и та же земля и
пустила гулять по себе в одно время?"
груди, а его растущее счастье обнимало и наполняло ее. Они были теперь
едины, и ничем, и всем вместе сразу.
мало говорили дорогой и, прощаясь, условились встретиться завтра, на Снятной
горе, посмотреть старинные фрески.
облако. Вышел на улицу. Было серо и холодно. Проснувшийся голубь зябко
ворковал на крыше гостиницы. Ежась от сырости, он двинулся к кремлю, желая
отыскать тот раскоп среди лопухов, на котором увидел Аню.
мутное солнце лениво качалось над крышами. Весь город колыхался в красном
тумане.
растворились ворота, и из них с мычанием и ревом повалило стадо.
мучительное любопытство, сбежал со стены и, прижавшись к забору, смотрел,
как с гулом накатывается на него лавина дрожащих спин, хлещущих хвостов,
кровью налитых белков. Ужасное, тяжкое было зрелище мычащего стада. Но он не
уходил, ибо в этом ужасном и тяжком была влекущая, болезненная и свирепая
сила. Она утягивала его вслед за стадом и дальше, в невидимую, еще не
существующую даль, в ненаступившее время, где он мог оказаться среди
свирепых стихий мира.
его смрадом и пылью. От тесноты и от боли в быках пробуждалась похоть. Они
вскакивали один на другого и, дрожа загривками, бежали на задних ногах,
высунув мокрые языки, поливая улицу мутной жижей. Погонщики с набрякшими
венами осаживали их дубинами в гущу.
покатило, пыля, по асфальту.
путь!.." - Он очнулся и встал. Сердце колотилось, в глазах метались быки.
Стадо пылило уже далеко красным пыльным комом.
жизни утекла вслед обреченному стаду. Медленно брел назад по пустому шоссе.
Снятную гору. Дорога вилась над самой Великой, и сквозь белую пыль спокойно
голубела река, плыли по ней пароходики и лодки, зеленели луга на той
стороне, и недвижное стадо пестрело у отмели. Автобус остановился в горячих
соснах. Он поднялся по тропинке к церкви.
вошел под прохладные гулкие своды с льющимся из купола воздухом, с
зелено-розовыми полустертыми фресками. В алтаре у Глеба нежно горел край
одежды. Ангел с острым соколиным крылом глядел со стены удивленно и
радостно.
подошел к нему:
мне нет. Вот и ходим, и ходим, бедные, - и побрел тихо прочь, размахивая
ржавой связкой.
ветра.
колени золотились у самых его глаз.
радостно смотрел на нее. Она смутилась и отступила на шаг. - Что, опять
собор на вас рушится?
замечательно!
золотистый, рассыпающийся пук. Отвернулась и одним сильным взмахом
освободилась от юбки, оставшись в черном атласном купальнике. Хмуря брови,
чувствуя на себе его взгляд, пошла от него к реке.
колени. Сильно, молча, без плеска она легла на воду и поплыла бесшумно и
быстро, как зверь, подымая из воды белые плечи, и волосы ее сияли, как
тяжелый слиток. Встала из воды, гладкая, яркая. Изогнулась, отжимая влагу из
потемневших волос, и, подойдя, опустилась, уронив мокрую руку в жаркий
песок. Аня улыбнулась бело и ярко, держа в зубах ромашку.
аромат идет от всего ее тела.
руки. Он закрыл глаза, потянулся вперед и поцеловал ее. Губы ее были
глубокие, мягкие, и быстрый пугливый язык, и он целовал ее, не раскрывая
глаз, то уходя в мучительный сладкий омут, то возвращаясь в горячий, бьющий
сквозь веки свет.
ее взгляде радость, и боль, и отблеск реки, и голубоватые прозрачные слезы.
плачь. Ты моя милая, чудесная.
чернику с попадавшимися в ягодах сосновыми иглами и листочками. Лазали на
собор, на серебристый купол, и земля казалась наполненной свежестью чашей, а
шары гудели под ними, унося в ветряное голубое пространство. Они ездили на
автобусе к реке Мироже и смотрели, как зреют в садах вишни. А вечером гуляли
по сумеречным улочкам и слушали, как цокает по булыжнику лошадь, как в
чьем-то полукруглом окне негромко играет рояль.
археологи отдыхали. Автобус урчал мотором. Он забывался в счастливой
дремоте. Шоссе неслось прямое и синее.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
железными зубами, казалось, изготовленными в той же кузне, где и подковы,