назывался весьма претенциозно - "Апартадо". Маленький
/ob g.* перед клубом был забит иномарками. У входа стоял
сытый молодой человек в длинном тяжелом плаще светло-
вишневого цвета.
оказались в просторном холле с низким каменным потолком,
украшенным несколькими стильно выполненными картинами боя
быков.
Меня Володька спецом в Испанию вывозил.
граффити питерского "Бронкса": простенки были затянуты
светло-вишневым шелком - таким же, каким был плащ на
швейцаре; в искусных рамах - экзотического вида холодное
оружие, из которого я узнала только бандерильи - и то
потому, что как-то видела их в программе "Клуб
кинопутешественников". Серьга с удовольствием объяснил
предназначение всего остального.
вот эти: пунтилья и дискабельо. А вот это эстрибо -
металлическое стремя пикадора. Ты хоть знаешь, что такое
пикадор?
главный. Бандерильерос, пунтильеро, - вошел в раж Серьга, -
словом - вся куадрилья, труппа то есть. В общем, я там
насмотрелся, хуже, чем беженцы в войну...
"Апартадо"?
его пошловатое чувство юмора: где же еще отбирать "Мисс
грудь" и "Мисс таз", как не в ночном клубе "Апартадр"? Здесь
же можно подготовить норовистых бычков, то есть телок, к
показательным выступлениям...
костюме - я полагала, что это тоже относится к экипировке
торерос, - и мы, минуя две бильярдные, прошли в большой зал.
восхищения: ничего себе Туманов устроился! Во всяком случае,
отказать ему во вкусе было нельзя. Зал являл собой
сдержанный апофеоз испанского стиля.
композиции из уже увиденных мною атрибутов власти матадора
над быком; мулеты, похожие на разбитые любовью сердца;
картины - гораздо более эффектные, чем в гардеробе.
перекрестном огне маленьких софитов, колдовал над испанской
гитарой молодой длинноволосый человек в национальном
костюме.
деловито направился к самому неудобному столику во всем
зале.
раздуваясь от гордости.
прикиде и Серьга в длинном, почти по колено, свитере с
несколькими спущенными петлями. Но здесь к Серьге привыкли,
как привыкают к попугаю в клетке или кошке при кухонных
котлах. Мне даже на секунду стало жаль Серьгу - я понимала,
что вся эта роскошь создана не без его участия. Картины были
просто великолепны, любой разбирающийся в живописи человек
отвалил бы за них приличную сумму в долларах. Нужно
признать, что за последние годы Серьга очень вырос в классе,
из его палитры ушли мрачные, глуховатые тона; ликующий
красный и блистательный черный преобладали. Но все, на что
сподобился Серьга, - это собственный столик в самом
неудобном месте и, должно быть, выпивка за счет заведения.
приплачивать.
тщедушному тельцу, а он даже не знал, как с ним управляться
и как укрощать в период буйства.
сказала я.
ухо, - да все заглохло. А мне самому как-то недосуг. Этим же
серьезно заниматься надо. А мне на жизнь и так хватает, все
это пишу ради удовольствия...
вином, маленькую плоскую мисочку с кусками мяса и меню. Для
Серьги, вкусы которого здесь хорошо знали, был выставлен
чисто русский шкалик водки.
погрузилась в изучение меню.
воззрился на меня.
Серьге, - я ничего не понимаю.
отрава, хотя многим нравится, культовая вещь. Пучеро - тоже
суп. Вот, можешь взять паэлью, это ничего.
отсутствовал кулинарный полет, - рыба, мясо и шафран.
перца. Сам я есть не буду, изжога после этого перца
задирает.
испанском стиле, приплюсовав туда рыбу по-астурийски и
рыбный пудинг по-мадридски. В ожидании его я потягивала вино
и ела ломтики мяса. Серьга объяснил мне, что это фирменное
!+n$. клуба, называется "бандерияьяс" и делается из бычьего
мяса. Обязательное приложение к вину.
упор не замечал вина.
немного, выделялась только компания интеллигентных молодых
людей, напоминающих американских яппи. Среди них я заметила
одного из героев набросков Серьги и принялась его
рассматривать.
презентация. Я тебе говорил, - сказал Серьга, слизывая с рук
потеки соуса, - в час начнется. Для простых смертных вход
воспрещен. Педриликаны гуливанят.
пронзительными ритмами фламенко. А к часу начали стекаться
первые ласточки, и добропорядочный стильный клуб мгновенно
превратился в настоящий вертеп, увешанный гроздьями
видеокамер. Такого количества геев, в открытую исповедующих
свою нестандартную ориентацию, я не видела никогда. В моей
памяти сохранился только один образ воинствующего
гомосексуалиста - режиссера Глебика Народницкого. От Глебика
шарахались все добропорядочные граждане, стойкие
железнозубые анпиловцы грозились вздернуть его на флагштоке
Кремля как символ обновленной России. Вечно трезвые прибалты
и вечно пьяные монголы били Глебика смертным боем, но он
восставал, как феникс из пепла, продолжал шляться по длинным
коридорам вгиковского общежития и смущать неокрепшие души
юношей, жаждущих быть причастными к кино. Их Глебик находил
где угодно - на улице, в троллейбусах в час пик, в павильоне
"Зерно" на ВДНХ, в сомнительных закусочных; подсовывал
Кузьмина и Оскара Уайльда наиболее продвинутым и
порножурналы наиболее отсталым. Его кокетливый беретик и
широкий летящий шарф Айседоры Дункан можно было встретить
где угодно. Вот и теперь мне казалось, что Глебик, страшно
растиражированный, заполнил каждый квадратный метр клуба.
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий
Пехов Алексей
Афанасьев Роман