работали совсем. Резко взмахнув рукой, я попал своему врагу пальцем в глаз.
Он отчаянно взвыл, хватка его ослабла, и я сумел вырваться из его объятий.
Напоследок детина все-таки ударил меня наотмашь локтем, и я, отлетел в
другой конец тамбура, упав на жесткий железный пол. При этом я еще хорошо
приложился головой об дверь. Но отдыхать было некогда. В тусклом свете
фонарей было видно, что Андрей по-прежнему сопротивлялся второму громиле, а
вот первый, зажав одной ладонью глаз, шел на меня.
на этот предмет, я осознал, что держу в руках кочергу, вывалившуюся из-за
плохо закрытой дверцы отопительного агрегата вагона. Первый удар я нанес, не
вставая с пола, снизу вверх, по мужскому достоинству нападавшего. Он
коротко, мучительно застонал и невольно наклонился вперед. Я быстро вскочил
на ноги и со всей силы опустил кочергу на бычий загривок детины. Как
подкошенный он упал на пол и замер без движения.
пределами вагона, только руками еще держался за поручень да ноги цеплялись
за ноги врага. А тот, совсем озверев, колотил Андрея кулаками по голове.
Раздумывать было некогда, и я опустил кочергу на затылок убийцы. Он даже не
вскрикнул, просто осел на пол, и сквозь его темные волосы проступила такая
же темная при таком освещении кровь.
вперед и без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стенке вагона. Рядом с
ним приземлился на грязный пол и я. Мы оба тяжело дышали, по лицу Андрея
текла кровь.
солидное в рюкзаке. Подмешали какую-то гадость в пойло, до сих пор голова
болит. Все слышал, а как во сне - ни ногой, ни рукой дрыгнуть не мог. Только
когда дверь открыли... воздух освежил, а потом уже и ты подоспел.
Сошел человек, и никаких проблем.
и начал приподниматься. Я поразился. Приложил-то ведь я его хорошо, со всей
силы. Поднялся на ноги и Андрей. Вдвоем мы спровадили живучего бандита туда,
молчаливый подельник. Ей-Богу, пожалуй, впервые я не испытывал ни малейших
угрызений совести. Как там говорила мать Пелагея? "...Каждому воздастся той
же мерою добра и зла..." Кажется, так.
него по-прежнему болезненное.
старая. На берегу лимана. Белгород-Днестровский. Часа два еще электричкой от
Одессы. Там попробуем бросить якорь.
подкинул в топку угля. Лишь после этого я почувствовал, какой вокруг холод.
Я ведь выскочил в тамбур в одной рубашке. Зябко передернув плечами, я пошел
к себе. Проходя мимо купе проводников, увидел в приоткрытую дверь лежащую
лицом вниз одну из наших железнодорожных стюардесс. Рука ее свешивалась с
полки, а по полу перекатывалась пустая бутылка из-под водки.
рюкзак. Подняв на меня глаза, он лишь утвердительно кивнул головой. Странно,
мне было бы даже легче, если бы у нас все-таки стырили этот опасный груз.
днем поезд пришел в Одессу-маму.
станцию и подняли колоссальный шухер со сдачей белья. Половину пассажиров,
упившихся за ночь до скотского состояния, пришлось будить чуть ли не
пинками. Так что более унылой и хмурой толпы приезжих Одесса еще не видела.
Почти всех сошедших с нашего поезда качало так, словно они до сих пор
путешествовали, причем не на поезде, а на корабле.
глазами, одолевала слабость, на лбу выступил холодный пот. Я понял, что меня
опять просквозило в тамбуре.
будем лечиться.
посвятил Елену в наши ночные приключения. Она выслушала все это с ужасом в
глазах.
него был неважный, лицо бледное, синяк, доставшийся ему от чеченцев, почти
исчез, но появился кровоподтек от наших последних "друзей". Его мутило от
подмешанной в выпивку отравы, и пару раз Лейтенант даже выбегал в тамбур,
возвращаясь оттуда со слезами на глазах.
поплыло перед глазами, я увидел встревоженное лицо Ленки, но голоса ее уже
не услышал. Просто потерял сознание.
понимаю, что меня несут на руках. Более того, я сумел понять, что несет меня
Андрей. Затем снова провал, лица врачей в белых повязках на лицах, и опять
черная яма беспамятства.
медленно и тягуче. Не было ни сил, ни желания двигаться, шевелиться, что-то
делать. Бесконечно долго я лежал и смотрел в потолок. Потом услышал какой-то
возглас, и тогда в поле моего зрения появилось лицо жены.
помнишь меня? Юра! Кто я?
выговаривать:
Глупенькая ты у меня.
ты не выживешь. А если и выживешь, то чокнешься!
последнее время били по голове.
В ТИХОЙ ЗАВОДИ
целыми толпами, листали историю болезни, ахали над диагнозами и графиками
запредельных температур. Особенно их интересовала моя черепушка, не
сдвинулось ли что там по фазе. Эскулапы задавали настолько глупые вопросы,
что я разозлился и, чуть окрепнув, через два дня прочитал им на память всего
"Евгения Онегина". На этот бесплатный концерт собрался почти весь персонал
больницы. Судя по лицам этих мастеров скальпеля и стетоскопа, крыша поехала
у них, а не у меня. Ну никак я не влезал в рамки их учебников и монографий.
Особенно недоумевал их главврач, седой мужик с круглым, слегка бабьим лицом.
вас знаю!
мог поделиться только с Андреем.
одинокой старушки, у которой сняла комнату в старой части города. Навещала
она ее раз в день, а так все остальное время проводила рядом со мной. Я с
удивлением увидел, что она не только делала мне уколы, но и ставила
капельницы.
медсестра, - спросил я ее, прижимая ватку со спиртом к проколотой вене.
подруга, укладывая шприц в белую эмалированную посудину. - Вот вытащу тебя
из больницы и пойду на курсы медсестер.
как-то привыкла.
рвало при одном виде крови. Как быстро течет время, и как сильно оно нас
меняет. Каждый день, прожитый с середины августа, стоил целого месяца жизни,
а может быть, и больше. Иногда я себя чувствовал столетним стариком, выжатым
прошедшей жизнью до состояния полной опустошенности.
Свержин Владимир
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Трубников Александр
Ильин Андрей