помощником своего отца. Его воля и незаурядные способности правителя не
только уберегли Киевское княжество от распада, но и позволили ему завершить
политическое объединение Русской земли. В 1127 г. Мстислав присоединил к
Руси Полоцкое княжество, а захваченных в плен полоцких князей выслал в
Константинополь. Недаром летописец назвал его Великим, а православная
церковь удостоила канонизации. Но после его смерти в 1132 г. силы
этнического развития толкнули Киевскую Русь к развалу. Возникли усобицы,
ужесточились расправы, наступил политический распад государства, но не
этноса*59.
Удельные князья XII в. после смерти Мстислава Великого стали суверенными
государями своих княжеств потому, что их поддерживало население,
тяготившееся зависимостью от Киева. Черниговские Ольговичи - Всеволод II и
Игорь II - на время сели на золотой стол киевский, но киевляне тяготились
ими. Заговорщики призвали на престол Изяслава Мстиславича, и когда он в
1146 г. подошел с войском к Киеву, горожане переметнулись на его сторону.
Игорь попал в плен и год спусти был разорван киевской толпой*60. В 1157 г.
в Киеве был отравлен законный наследник Мономаха, суздальский князь Юрий
Долгорукий, зато в 1169 г. его сын Андрей взял Киев и отдал его войску на
трехдневный грабеж: ранее так поступали только с чужими, а не своими
городами.
Не пассионарное напряжение, а разнузданность инстинктов, характерная для
инерционной фазы этногенеза, видна в этих и многих подобных событиях
истории распада Киевской Руси. Хорошо еще, что на ее границах не было
сильных врагов. Половцы, побежденные Владимиром Мономахом, предпочитали
грабить Русскую землю не самостоятельно, а в союзах с враждующими
князьями*61. Западные славяне сдерживали немецкий "натиск на восток", а
волжские болгары свели постоянную войну с Суздалем и Муромом к обмену
набегами ради захвата пленниц. Болгары пополняли свои гаремы, а русичи
восполняли ущерб. При этом дети смешанных браков считались законными, но
обмен генофондом не привел оба соседних этноса к объединению. Православие и
ислам разделяли русичей и болгар, несмотря на генетическую перемешанность,
экономическое и социальное сходство, монолитность географической среды и
крайне поверхностное знание догматики обеих мировых религий большинством
славянского и болгарского населения.
Это странно: ведь кочевые половцы охотно крестились, а язычники-ятвяги
христианства не принимали, предпочитая гибель или тяжелый плен. И сами
русичи, при жестокости внутренних войн и утрате политического единства,
сохранялись как этническая целостность. Очевидно, здесь необходимо кроме
этногенеза учитывать и культурогенез; эти оба процесса хотя и сопряжены, но
не идентичны друг другу.
Вспомним, что до Х в. славянство, хотя и раздробленное политически,
представляло собой единую суперэтническую целостность, постепенно
воспринимавшую христианство, представлявшееся современникам тоже культурным
единством. Но уже в IX в., когда для обоих суперэтносов наступила фаза
надлома, положение стало меняться, медленно, но неуклонно.
На востоке, в Византии, где сохранились традиции эпохи Великих соборов V-VI
вв.] и церковная служба проводилась на общепонятном греческом языке,
основой культурного единства было убеждение, для которого необходимо
понимание. Поэтому в греческих городах шли постоянные споры на темы
догматики, этики, апологетики и прочих теологических дисциплин. Духовенство
практически не отделяло себя от паствы, поэтому светские образованные люди
иногда становились патриархами: Тарасий, Никифор, Фотий*62.
Потому-то, проповедуя православие, Кирилл и Мефодий перевели для славян
священные книги. В их представлении обращение было неразрывно с
просвещением и обучением. Славянам это нравилось, так как, крестившись, они
переставали быть "варварами", а сравнивались с греками. Пройдя нужные
христианские науки, способные славянские юноши, как, например, священник
Иларион, могли становиться даже епископами и поучать свою паству, которая
понимала язык литургии и проповеди. Поэтому православие укоренилось в
царстве Болгарском*63 и каганате Киевском; однако в Моравии, соседке
агрессивной Баварии, оно потерпело поражение.
Совершенно иной была христианская проповедь в Западной Европе при
Каролингах. Там возникла идея, что христианское богословие - тайная наука,
доступ к которой должен быть открыт только духовенству. Это мнение бытовало
уже в VIII в. потому, что в 794 г. Франкфуртский синод осудил
обязательность церковной службы только на одном из трех языков: еврейском,
греческом и латинском, но это решение впоследствии было игнорировано. По
бытовавшей на Западе традиции, на родном языке разрешались лишь
индивидуальная молитва и проповедь*64.
Обязательность "трехъязычия" фактически упраздняла христианское
просвещение, потому что изучить еврейский язык можно было только в
мусульманской Кордове, где обитала еврейская колония, а греческий - нигде,
ибо в Византии правили иконоборцы, считавшиеся еретиками. Тем не менее в
начале 30-х годов IX в. немецкое духовенство крестило Моравию. Однако после
846 г. князь Ростислав обратился в Константинополь с просьбой прислать ему
епископа, который был бы и учителем, "чтобы... нам изложил христианскую
веру"*65
Дальнейшая история миссии Кирилла и Мефодия неоднократно описана, вплоть до
ее трагического завершения. Племянник князя Ростислава Святополк предал
Мефодия и его учеников в 879 г., объединился с немцами и оставил свой народ
в жертву языческим венграм. Когда же в XI в. чешский король обратился к
папе Григорию VII с просьбой о разрешении богослужения на славянском языке,
папа ответил: "Бог всемогущий нашел угодным, чтобы Святое писание в
некоторых своих частях осталось тайной, ибо иначе, если бы было полностью
понятно для всех, слишком низко бы его ценили и утратили к нему
уважение*66.
Интересно, как относился сам папа к Писанию, которое он по должности обязан
был знать? И понятно, что южные славяне - болгары и сербы, имея возможность
выбора, предпочли веру греков, с которыми они воевали, латинской вере,
которую им выдавали, как неполноценным, в урезанном виде. Чехам было некуда
деваться, а поляки XI в. были столь простодушны и доверчивы, что не
заподозрили оскорбительности в принципе "трехъязычия". Зато русичи, жившие
по Великому пути "из варяг в греки" и искушенные в торговле и дипломатии,
отвергли исповедание, ограничивавшее их свободу совести. Ольга и ее внук
Владимир сознательно избрали греческую веру.
1 См.: Артамонов М.И.История хазар.С-442.
2 См.: ПВЛ. Ч. II. С. 85.
3 См.: Приселков М.Д.Указ.соч.181-184.
4 Их звали Порей, киевский воевода, и Вышата, сын Остромира, воеводы
новгородского, внука посадника Константина, правнука Добрыни, дяди князя
Владимира (см.: ПВЛ. 4.1. С. 11014.11. С.393-394). Это были люди со
связями, обеспечившими им поддержку среди русского населения Тьмутаракани,
что и сделало князя-изгоя ценным союзником иудеев.
5 ПВЛ. Ч. 1. С. 111,311.
6 См.: Артамонов М.И. История хазар.С.440.Примеч.6.
7 См.: ПВЛ. Ч. II. С. 82.
8 ПВЛ. Ч. 1. С. 122, 322.
9 Там же. С. 132, 335.
10 См.: Введение христианства на Руси. С. 210-211.
11 См.; Соловьев С.М. История России...Кн. 1. Т. П.С.348.
12 См.: Соловьев С.М. История России...Кн. 1. Т. П.С.353.
13 См.: Василевский В.Г. Варяго-русская и варяго-английская дружина в
Константинополе//Труды. Т. 1. С. 353-354.
14 Норманны, осевшие в Северной Франции, постепенно превратились во
французов-нормандцев - процесс, типичный для фазы пассионарного подъема.
15 См.: ПВЛ. Ч. II. С. 413.
16 Пашуто В.Т. Внешняя политика...С. 125-128.
17 С.М. Соловьев пишет: "Святополк был жесток, корыстолюбив и властолюбив
без ума и твердости" (История России... Кн. 1. Т. II. С. 363), а
М.Н.Тихомиров относит к нему характеристику: "Унец" (бык) ярок и лют: у
него "волостителеве злии и бояре лютии опалчивии" (Древняя Русь. М., 1975.