Чтение 87–й страницы книги ~Золотой песок~

Григорий Петрович отпрянул от окна, дернул шнурок так сильно, что
пластиковые жалюзи перекосились с треском, затем бросился к двери, щелкнул
рычажком замка и маленькой стальной задвижкой.

В дверь стучали. Сначала тихо, тактично, потом все громче. Он вернулся к
столу, упал в кресло, закрыл глаза. Стук затих. В кабинете вдруг повисла
мертвая тишина. Как по команде, замолчали телефоны, и только мелодично
тренькал сотовый спецвязи у него на груди, во внутреннем кармане пиджака.

- Привет, Гриня. Открой верхний правый ящик своего стола, - услышал он
тяжелый бас Спелого и, не ответив, повиновался приказу. В ящике лежал
пистолет. - Нашел? - добродушно поинтересовался Спелый. - Что молчишь? Там
один патрон. Видишь, я даю тебе шанс по старой дружбе.

В приемной, сквозь толстую дверь кабинета, звук выстрела прозвучал совсем
тихо, всего лишь легкий хлопок. Молоденькая секретарша вздрогнула и уронила
пудреницу. Следователь областной прокуратуры молча подошел к двери, в
последний раз дернул ручку и стал звонить в специальную службу, он знал, что
дверь стальная и ломать ее будет непросто.

- А теперь все закрыли глаза. Глубоко вдохнули и не дышим. Повторяем про
себя: для продвижения в практике необходима абсолютная приверженность гуру.
Поэтому я буду привержен. Я буду в высшей степени привержен гуру. Ради
спасения я буду жертвовать изо всех сил. Я буду жертвовать на пределе.

На полу большого просторного зала сидели широким кругом в позе лотоса
мужчины, женщины, подростки в белых костюмах каратистов. В центре круга
восседало огромное широкоплечее существо с маленькой обритой головой. В
мясистом ухе покачивалась серьга, обыкновенный православный крест, но
перевернутый вверх ногами.

- Выдохнули, - командовало существо низким глубоким голосом, - повторяем
на выдохе, вслух, не открывая глаз: я буду жертвовать на пределе, я
испытываю удовольствие от возможности жертвовать на пределе. Я испытываю
удовольствие. Счастье в удовольствии жертвовать на пределе...

Хор двух десятков голосов, мужских, женских, детских, повторял эти
бессмысленные фразы много раз, постепенно слова сливались в утробное,
тяжелое мычание "омм".

Однообразный звук "омм", древний символ пустоты и вечной смерти, которым
еще три тысячи лет назад люди призывали на свои головы самые страшные, самые
злые силы, какие есть во Вселенной. Жуткий магический символ, таинственный и
заманчивый. Добровольное тупое скотское мычание.

Густой, как серная кислота, звук растекался по комфортабельному, отлично
оборудованному спортивному залу крупного оздоровительнго центра. Мычание
наполняло легкие, щекотало губы мужчин, женщин и детей, сидящих ровным
кругом, в нем растворялись без остатка все их чувства и мысли.

Феликс Михайлович Виктюк наблюдал за лицами сквозь приоткрытую дверь и
размышлял о том, что богатырка Магда, бывшая телохранительница и ученица
Шанли, совсем не такая грубая глупая баба, как ему казалось. Все она делает
правильно, и уже через пару недель можно потихоньку начинать использовать
технотронные методики, ультразвук, инфразвук, сверхвысокочастотное
неионизированное излучение. А через полгода будет готова первая бригада.
Пока только экспериментальная, потому что одно дело - трясти ситом на
прииске в тайге под усиленной охраной, и совсем другое - выполнять тонкую,
сложную работу наемного убийцы.

Эти, первые, будут, конечно, одноразовыми. Но уже идет набор в следующую
группу, и нет отбоя от желающих легко, без усилий решить все неразрешимые
проблемы, избавиться от боли душевной и телесной, стать лучше других, ста.ть
избранным, обрести покой и абсолютное счастье, а главное - не думать. Ни о
чем не думать.

Феликс Михайлович тихонько прикрыл дверь, быстро прошел через красивое
фойе оздоровительного центра, приветливо кивнул охраннику в униформе.
Стеклянные двери бесшумно разъехались перед ним.

На улице было тепло. Дождь кончился. Феликс Михайлович сел в свой
скромный "Фольксваген", включил зажигание. Машина тронулась по тихому
зеленому переулку. Виктюк собирался пообедать в своем любимом ресторане
"Прага". Он думал, что сегодня лучше заказать что-то легкое - рыбу, побольше
овощей. Надо следить за весом.

Он не обратил внимания на милицейский "Мерседес", который неотлучно
следовал за ним до Арбатской площади.

- Ну что, товарищ капитан, здесь будем брать? - спросил Ваня Кашин.

- Пусть уж пообедает в последний раз. Возьмем на выходе, - ответил
капитан Леонтьев.

Эпилог

- Что-то вас много сегодня, - покачал головой врач, оглядывая трех
посетителей, - вы что, хотите все зайти в палату?

- Хотим, - кивнул Егоров и, привычно сунув руку в карман, вытащил
бумажник.

- Ладно вам, - улыбнулся доктор и отстранил протянутую купюру, -
документы к выписке я подготовил. Забирать можете в понедельник.

- А сегодня? - хрипло спросил Егоров.

- Сегодня суббота, мы по выходным не выписываем. Между прочим, вчера он
нянечке стихотворение прочитал. "Колокольчики мой, цветики лесные". И
попросил жареной картошки. А где, спрашивается, мы ей возьмем? У нас только
каша, макароны и пюре.

- А еще? Что еще он говорил? - прошептал Егоров.

- Да вы идите в палату. У него там нянечка сидит, она вам расскажет
подробности. Подождите, вы Виктор Годунов?

- Годунов, - кивнул Никита.

- Слушайте, вы меня, конечно, извините, но я видел ваш некролог. Газеты
писали, будто вы погибли, сгорели при пожаре. Бред какой-то. Так это вы или
не вы?

- Он, - улыбнулась Ника, - можете не сомневаться, он.

Федя спал, свернувшись калачиком, положив руку под щеку. Лицо его
порозовело, волосы отросли, торчали светлым густым "ежиком". Он дышал
спокойно и ровно.

На краю кровати сидела, сгорбившись, больничная нянечка в байковых рваных
тапках, в очках с переломанной и замотанной лейкопластырем дужкой. Одной
рукой она поглаживала Федю по голове, в другой держала маленькую потрепанную
Библию и тихо, полушепотом, читала:

"Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу
своем, и возвращается ветер на круги своя. Все реки текут в море, но море не
переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы
опять течь. Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не
насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием".