не фонтан. Если даже ему удастся прилично одолжиться в Нью-Йорке -
Вредлинский все еще полагал, будто Манулов вчера утром улетел в Америку, -
то это не значит, что полученных там сумм будет достаточно. Не говоря уже о
том печальном варианте, когда уолл-стритовские "бароны" просто укажут ему
на дверь или предложат краткосрочный кредит под такой высокий процент, что
Пашка вылетит в трубу, еще не закончив съемки.
Таково примерно было содержание размышлений Эмиля Владиславовича в течение
тех нескольких часов, что он пребывал в полном одиночестве, сидя в
комфортабельном заточении. Уединение его нарушали только дважды. В первый
раз минут через десять после ухода Генерала появилась некая молодая,
коротко стриженная баба гвардейских статей, одетая в синюю униформу с
непонятной нашивкой на нагрудном кармане "СБ ЦТМО". Эта гренадерша - она
была минимум на голову выше Вредлинского - прикатила столик с завтраком,
состоявшим из тарелки геркулесовой каши, чашки кофе с молоком и сахаром,
трех бутербродов с сыром и стаканчика с клубничным йогуртом. Из этого
Вредлинский сделал весьма скромный, но обнадеживающий вывод: его не
собираются морить голодом. Правда, баба, прикатив и сгрузив завтрак для
"узника", не произнесла даже "здрассте!" и все время хранила каменное
выражение лица, будто ее только что привезли из приазовских степей, где
древние скифы в незапамятные времена понаставили немало подобных изваяний.
Эмиль Владиславович не рискнул задавать "каменной бабе" каких-либо
вопросов, даже насчет того, что означает аббревиатура "СБ ЦТМО". Потом эта
же баба появилась около двух часов дня, прикатив для Вредлинского обед -
салат, куриный суп с лапшой, котлеты с макаронами и кетчупом, а также
компот. Сгрузив обед, супердама забрала посуду, оставшуюся от завтрака.
Вредлинский перед тем, проявив инициативу, ополоснул тарелки в раковине и
сдал чистыми, хотя дома посуду мыл крайне редко. Увы, на "каменную бабу"
эта услужливость никакого впечатления не произвела, и она величаво
удалилась, не произнеся ни единого слова.
Отобедав, Вредлинский прилег вздремнуть, позволив себе немного поломать
голову над значением букв "СБ ЦТМО". Первые две буквы можно было
расшифровать либо как "Служба быта", либо как "Служба безопасности".
Приемлемым казалось и то, и другое, поскольку то, что баба развозила
питание, наводило на мысль о "Службе быта", а ее габариты и каменная
физиономия - на мысль о "Службе безопасности". Последующим четырем буквам -
"ЦТМО" - Эмиль Владиславович никакого вразумительного объяснения так и не
придумал, хотя у него и проскальзывали какие-то неубедительные расшифровки
типа "Центр торговли Министерства обороны" или "Центральное телевидение
Московской области".
Утомившись от размышлений Вредлинский задремал и безмятежно проспал пару
часов. Проснулся он за полчаса до того, как вновь щелкнул дверной замок и
на пороге возникла загадочная фигура Генерала.
- Я не помешал вашему отдыху, Эмиль Владиславович?- заботливо спросил
Генерал.
- Нет, нет, - поспешно заявил Вредлинский. - Я вполне нормально отдохнул.
- К пище у вас нет претензий?
- Что вы, что вы! Кормят, как в санатории.
- Рад за вас, - усмехнулся Генерал. - Тем не менее, я думаю, вам не
хотелось бы продлевать свое пребывание в нашем заведении?
- Безусловно, - кивнул Эмиль Владиславович, - в гостях хорошо, а дома
лучше. А что, есть возможность уехать отсюда?
- Есть такая возможность, - подтвердил Генерал, - хотя для того, чтоб она
реализовалась, вам придется соблюсти некоторые условия.
- Любопытно... - пробормотал Вредлинский, наскоро пытаясь предугадать, что
это будут за условия. - Надеюсь, мне не придется совершить ничего
противозаконного?
- Давайте немного повременим с рассмотрением этой проблемы, - предложил
Генерал. - Для начала я бы хотел продолжить разговор о вашем друге Георгии
Петровиче Крикухе. Он когда-нибудь рассказывал вам о своих родителях,
ближайших родственниках, более дальних предках?
- Ну, - наморщил лоб Вредлинский, - иногда кое-что рассказывал. Правда, по
большей части в нетрезвом или вовсе в пьяном виде. Справедливости ради могу
добавить, что и я в те часы тоже был несколько подшофе, а потому мало что
запомнил.
- Понятно. Тем не менее попробуйте вспомнить хотя бы, что у вас удержалось
в памяти.
- Позвольте спросить, зачем вам это надо? - осторожно поинтересовался Эмиль
Владиславович. - То есть зачем надо все это спрашивать у меня? Я думаю, что
будет проще, если вы поговорите с самим Крикухой. Ведь вам, как я полагаю,
ничего не стоит доставить его сюда и побеседовать с ним столь же тепло и
радушно, как со мной. Конечно, Жора воспримет подобное перемещение в
пространстве не столь философски, как я, но если узнает, что речь пойдет
всего-навсего о генеалогии рода Крикух, то охотно расскажет все, что
пожелаете. Особенно если разговор пойдет за рюмкой чая.
- Вы знаете, Эмиль Владиславович, для начала мне бы хотелось послушать вас.
Хотя бы для того, чтобы правильно оценить возможные варианты вашего
поведения.
- Что вы под этим подразумеваете? - слегка струхнул Вредлинский. - Вы
хотите проверить меня на откровенность?
- До определенной степени. В конце концов, нам небезразлично, с кем мы
имеем дело. Упаси бог, если мы в вас ошибемся... Кстати, те люди, которые
вас атаковали вчера вечером, могут пожаловать и к вашему другу Георгию
Петровичу. Чем откровеннее вы с нами будете, тем больше шансов, что мы
сможем ему помочь.
- Вы знаете, господин Генерал, - осторожно произнес драматург,- у меня
создается впечатление, что вы уже сейчас знаете о Крикухе гораздо больше,
чем я. Может, вы зададите мне какой-нибудь наводящий вопрос?
- Согласен. В таком случае скажите, вам известно, где работал отец Георгия
Петровича?
- По-моему, он был врачом, - наморщил лоб Вредлинский.
- Гражданским или военным?
- Об этом Жора никогда не упоминал. К тому же он никогда не видел его
живым. Его репрессировали в 1937-м, когда Жоре было полтора года. Мне
только в последние годы стало понятно, насколько повезло в этом отношении
моей семье. Ни убитых на фронте, ни расстрелянных. А в целом наше поколение
- сплошная безотцовщина...
- А Георгий Петрович не пытался поднять вопрос о реабилитации?
- Вы знаете, он мне как-то сказал, что реабилитация - это, увы, не
реанимация. Тем более если считать, что большевизм был преступным режимом,
то невинность перед ним не прибавляет заслуг.
- Оригинальное суждение... Так, а о своем деде Крикуха что-нибудь упоминал?
Кстати, как звали его отца по отчеству?
- По-моему, Степанович. Да-да, именно так. Крикуха Петр Степанович. Что же
касается упоминаний о деде, то Жора говорил о нем еще меньше. По-моему, он
погиб еще в гражданскую.
- Погиб или умер? - уточнил Генерал.
- Неосведомлен, к сожалению. Может, погиб, а может, умер от испанки, тифа
или голода. Какое это имеет значение?
- Сейчас, соглашусь, никакого. Но в те годы это было существенно. Одно дело
- герой, павший в боях за власть Советов, другое - нейтральный обыватель,
третье - белогвардейская шкура. Надо думать, что это сказывалось и на
потомстве...
- Вы намекаете, что Петра Степановича расстреляли из-за отца?
- Нет, я просто предполагаю, что мог быть и такой вариант. Хорошо. Сейчас я
вам покажу одну фотографию. Кто это?
Генерал вынул из-за пазухи свежую фотокопию, явно переснятую с какого-то
довольно старого снимка. Оригинал, вероятнее всего, был переснят с
Черепнин Владимир
Андреев Николай
Лондон Джек
Самойлова Елена
Контровский Владимир
Самойлова Елена