сообразил, что сам же спрятал его в сумку, а сумку засунул в рундук, на
котором все еще спала Мумине. Ее не решились никуда выгрузить и так и возили
с собой - благо, лежала себе девушка тихо и никому не мешала. И в параллель
подумал, что да - не впрямую, но именно об этом и пытался сказать Петр,
именно это и доказывал, и именно этим болел все последнее время. - Хотя...
может быть, не меньше, чем он. Я стихов знаю столько... Мишка, ну - нельзя
такими быть, как мы. Даже не то чтобы бесчувственными... мы ведь чувствуем,
мы все чувствуем, но мы как... как... дети... - она вдруг с удивлением
прислушалась к своему голосу. - Я не так думала, это само пришло... но,
может быть, и правильнее вышло... Да, мы сегодня любим, а завтра деремся, а
потом опять любим, а потом забываем... и все это без особого следа, и только
страх настоящий. Все пустяки всерьез, а что такое по-настоящему,
по-взрослому всерьез, мы и представить себе не можем. И вместе с тем... -
она замолчала, прислушиваясь, и я тоже услышал далекий долгий крик -
последний страшный разрывной крик, в котором отлетает душа еще до того, как
придет сама смерть...
стволами платанов, и за этими стволами стояли и сидели спинами к нам
вооруженные гардемарины, но крик несся не со стороны школы, а наоборот - я
оглянулся и увидел офицеров, отшатнувшихся от чего-то черного, бьющегося в
пыли... странно, что еще до того, как подошел и все увидел глазами, я уже
твердо знал, что это шофер, посланный с необязательными известиями, которые
вполне можно было сообщить по телефону... которого я сам лишь десять минут
как отпустил, срисовав четыре портрета главарей террористов...
все стихло. Когда мы подбежали, на земле неподвижно и мягко лежало нечто
бесформенное, и только лицо, обращенное к спине, было неожиданно спокойным и
добрым...
повел прочь.
могут?..
я их нагнал.
один из отцовых ребят - Павел.
раз...
понимаю, что ты не пойдешь... но, может, Хижняка пустить?
Пойдем спросим. - Ты извини, но я уже спросил.
нами решения 6 начале переговоров, и ровно столько же до начала
подготовленной мной операции по выводу заложников из захваченного здания.
Операции авантюрной и оправданной только жутчайшим цейтнотом.
теоретики и что настоящих практических бойцов - курдов или чеченов - среди
них нет. А если есть, то мало. И не на первых ролях. Был, понимаете ли, в
происходящем привкус полигона, который - привкус - меня беспокоил вот уже
много дел подряд.
под огнем. Может быть, я не прав, но все же придерживаюсь мнения следующего:
умение уцелеть в бою - врожденное. Никакими полигонами и тренажами его не
выработать. У кого чувство боя есть, к тому придет и все остальное. У кого
этого чувства нет, к тому ничего прийти не успеет... И вот здесь, мне
кажется, собрались обученные новобранцы.
недействующему канализационному туннелю - это же казармы, господа!
солдатская же столовая! там же такие объемы эвакуации были! - пробрались в
заброшенное бомбоубежище под этой самой столовой, ныне школой, и нашли вход.
Судя по схеме, он ведет прямо в подвал, где держат заложников. Но верить
этой схеме трудно, уже два раза мы ее ловили на неточностях. И все же,
стараясь не шуметь, ребята открыли тяжелые двери и потрогали кирпичную
кладку, которой заделан проем, - кажется, не слишком прочно. Во всяком
случае, сквозь кладку хорошо слышна турецкая речь и плач ребятишек.
впрягшись в ремни реактивных дельтапланов (взяты под честное слово в клубе
моряков), ждут вон за тем домом. Им нужно четыре минуты, чтобы взлететь,
развернуться и сесть на крышу школы.
Просто идет - один - и все.
автоматов.
нарисовал. Причем так: вот этого усатого он указал у них первым и главным, а
вот этого молодого хорька - шестеркой главного. Значит, трое, имевших дело с
нашим шофером, остаются в здании и в переговорах не участвуют.
идеологическое ядро - продолжает работать.
молча обмениваются знаками приветствия. Хижняк козыряет, командир
террористов кланяется, скрестив руки.
избыточная информация. Именно то, против чего я так долго борюсь. Есть знак,
который Хижняк подаст, если сочтет, что штурм должен быть отменен. Вот и
все.
дырочка. Это срабатывает петарда. Она же издает слабый звук попадания
прилетевшей издалека пули. Эта петарда была самым сложным элементом
операции: пробить дырочку, без дыма и вспышки, без дурацких томатных брызг,
которые так любят режиссеры и зрители... обман не должен обнаружиться еще с
десяток секунд... Хижняк вздрагивает, смотрит на грудь, потом очень
естественно подгибает колени и падает лицом вниз. На спине страшнее: дыра в
мундире с ладонь, кровавые ошметки чего-то, розовая пена (знаю, сам
приклеивал). Генерал делает попытку приподняться, но руки подгибаются, он
валится уже окончательно, вытягивается и замирает... Мне отсюда не видно, но
сейчас пыль начнет пропитываться черным.
оборачивается. Глаза мечутся на лице. Ну да, он высматривает, из какого же
окна пальнули его непослушные подчиненные. Силится понять: кто и зачем. А
главное - что же теперь делать, ведь вся стратегия меняется...
инсценировка. Все должно быть по-настоящему. И - да, так оно и выходит,
по-настоящему: те "псы", которые пришли на переговоры, отскакивают назад и
выхватывают пистолеты!
одному полицейскому попадают в плечо - в броню. Он валится и вскакивает. И
бросает дымовую шашку.
оборачивается и кричит своим, вздымая кулаки. Он им сейчас покажет!
Хижняка и его эвакуаторов. И сейчас дыма будет много, очень много...
переговоры, на которые они делали ставку (особую ставку, если учесть их
умения). Неясен следующий шаг провокатора... Поэтому дым они воспринимают
как должное.
этаже если и видят, то поверить своим глазам не могут: из-за боковых домов
выкатывают своим ходом четыре гаубицы "В-19" калибра шесть дюймов.
Поверхность ровная, и они, проломив решетчатый школьный забор, быстренько
отжимаются на домкраты и опускают хоботы. Вот одна, недалеко, полувидна в
Ларссон Стиг
Орлов Алекс
Василенко Иван
Жюль Верн
Посняков Андрей
Орловский Гай Юлий