Чтение 87–й страницы книги ~Бажов Павел. Сказки~

смеху на всю улицу.

Услышав теперь о переезде, Софья Викентьевна запротестовала: зачем с этим
спешить,- но Никита Савельич загремел :

- Хватит, матушка, с меня твоих сантиментов! Хватит! Парнишка - не игрушка.
Изболтается у нас, а там хоть голодно, зато к работе приучат.

Дальше у них пошли "междоусобные разговоры". Софья Викентьевна схватилась
за свой "нюхательный пузырек", а кончилось это тем, что мой зеленый
сундучок с его владельцем в тот же день оказались на Уктусской улице, в
доме Садина. Софья Викентьевна при прощании даже расплакалась и поцеловала
меня в веки. Я старательно обтер это место пальцем и подумал: "Как-то у нее
все не по-людски выходит ".

Но мне почему-то стало жаль ее, и я искренне заверил, что в следующую
субботу обязательно приду, хотя перед этим решил: "Ни за что ходить не
стану".

В верхнем этаже дома Садина, в расстоянии полутора квартала от училища,
была одна из ученических квартир. Это была не бурса, в которую мне
предстояло вскоре перебраться, но все-таки преддверие. Придя с уроков,
ученики не имели права уходить с квартиры без особого разрешительного
билета, который подписывался только смотрителем или инспектором училища.
Даже простой выход на улицу против дома считался преступлением. Вечером с
пяти до девяти часов полагались обязательные вечерние занятия, делившиеся
получасовым перерывом на "первые занятные" - два часа и "вторые занятные" -
полтора часа. На "первых занятных" не разрешалось чтение книг из
библиотеки, надо было сидеть над учебниками даже в том случае, когда тебе
казалось, что уроки приготовлены. Квартира почти ежедневно посещалась
кем-нибудь из учителей или надзирателей училища, которые проверяли
подготовку к урокам и общее прохождение занятий. Случаи какого-нибудь
нарушения установленного порядка "заносились в квартирный журнал", который
в конце месяца представлялся инспектору при постановке баллов по поведению.

Переход на режим ученической квартиры дался не без трудностей. Мне казалось
диким, что нельзя выбегать на улицу со двора даже в свободные часы. Не
менее удивляли и обязательные сидения за учебниками в течение двух часов.
На деле же это оказалось необходимым и своевременным. В сущности, до этого
я лишь учил наизусть стихотворения, большая часть которых была мне знакома
раньше, а тут пришла пора заниматься более основательно.

В училищной квартире жило девять человек разного возраста. Трое - мои
соученики, двое великовозрастных, не один раз остававшихся на
повторительный курс, и четверо третьеклассников, которые уже причисляли
себя к старшим. Оба великовозрастные были из "тихих" зубрил. Они надоедали
разве тем, что не давали повозиться и пошалить во время вечерних занятий.
Из третьеклассников был один "охочий позадаваться", но физические его
возможности были ограниченны, и, когда мы, первоклассники, в какой-то игре
дружно его отлупцевали, он стал с нами на равную ногу. Вообще мне, как
видно, повезло: ни в квартире, ни потом в общежитии не помню, чтоб
кто-нибудь обижал и притеснял меня как малыша. Вошел в новую для меня жизнь
просто, без особых трудностей и переживаний.

У садинского дома было одно ценное качество. Он находился рядом с
верходановским садом, на угловом участке которого достраивалось наше
общежитие.

Значительная часть участка была все-таки пустырем, заросшим репейником и
крапивой. Посредине имелись два небольших озерка, которые тоже представляли
для ребят большой интерес зимой как катки, а весной, при полой воде, как
место для плавания на плотах. Училищное начальство усиленно боролось против
последнего использования озерков, снижало баллы по поведению, но все-таки
это крепко держалось.

"Садинская квартира", то есть те десять человек, которые там жили, были
первыми обосновавшимися на новом месте. Владелец дома Сергей Вавилыч
проделал в своем заборе калитку, и мы на законном основании, не выходя на
улицу, могли носиться по огромному пустырю, прятаться в развалинах,
кататься - с оглядкой, впрочем,- на плотиках, которыми служили полотнища
каких-то ворот, обрезки половых досок.

Ребята, живущие в других квартирах, а также казеннокоштные, ютившиеся в
самом училищном здании, завидовали нам и усердно расспрашивали, как идет
достройка, скоро ли всех переведут на верходановский участок.

Когда началась осенняя ловля птиц, это место стало и боевым участком.
Городские ребята привыкли пользоваться старыми березами для установки
силков и западенок, но теперь у них появились полноправные конкуренты из
садинской квартиры, и, как водится, началась война, к обоюдному
удовольствию сторон.

Ученикам училища, разумеется, не дозволялось заниматься птицеловством, но у
нас оказался удобный выход. Квартира звалась садинской, но Сергей Вавилыч
был только владельцем дома, а ученическую квартиру в верхнем этаже держала
его дальняя родственница. Сам владелец дома со своей семьей жил в нижнем,
полуподвальном этаже, и его квартира не подлежала инспекторской ревизии.
Садин, по основной профессии маляр, был большим любителем охоты, рыбной
ловли и всего, что связано с походами за город. Хозяйственные люди, как мне
потом удалось слышать, не очень одобрительно отзывались о нем:

- Вавило-то ему вон какой дом оставил и к мастерству приучил. Живи, как у
Христа за пазухой, а он себя, гляди-ка, в подвал забил. Недаром, видно,
сказано: "Охота - не работа, хлеба не даст".

Сергея Вавилыча действительно чаще можно было увидеть с ружьем или
рыболовными снарядами, чем с малярными кистями. Оценивая свое положение,
этот высокий длиннолицый человек говорил:

- Больше малярных работ наберешь, меньше годов проживешь. Мой вон родитель
на сорок пятом свернулся. Дом нажил, а веку не дожил, а мне желательно
наоборот: хоть дом проживу, а свое доживу. Больно ведь занятно в лесу-то и
на реке тоже. Вон я...

И он начинал рассказывать о чем-нибудь недавнем. Тонкое, детское чутье
подсказывало, что говорит это не промысловик, а человек, влюбленный в
природу и хорошо ее наблюдающий. Особенно часто он рассказывал о весенней
охоте на глухарей. При этом неизменно выплывало "лучшее токовище в нашем
краю", которое удивляло Садина своей добычливостью. Ведь и место не больно
удаленное. Между Челябинским трактом и Полевской дорогой есть свечной
завод. Там воск в больших чанах топят, потом в воду спускают, воск и
застывает пластинками, вроде стружки. Эту восковую стружку раскидывают на
большие решета и отбеливают на солнце, как холсты. Места под отбеливание
многонько взято, а людей не так уж много. Двое-трое при варке да
пятеро-шестеро по разноске восковой стружки. Что и говорить, дело тихое, а
все-таки люди. И рядом, в лесочке, это самое токовище. Куда я ни хаживал, а
лучше не видал. Иной раз за одну охоту столько набьешь, что едва до дому
донесешь. И не тому дивишься, что охота удачливая, а вот как это устроено:
направо дорога, налево дорога, город близко, а глухарь все-таки это свое
токовище не бросил!

В числе других трофеев охоты у Садина была живая лиса. Она была привязана
недлинной цепью к обыкновенной собачьей конуре. Понятно, что каждому из нас
хотелось приручить лису, но она злобно тявкала тонким голоском на каждого
приближающегося, а если видела что-нибудь у него в руках, то скрывалась в
свою конуру. Ближе других подпускала лишь Сергея Вавилыча, когда он
приносил еду, но близко не подходила, пока Садин не отойдет. Сосед, нередко
заходивший к Сергею Вавилычу, спрашивал:

- На что ты эту нахлебницу держишь? Давно на воротник поспела, а он ее
рыбой да мясом кормит! В копеечку она тебе обойдется, а получишь столько
же, сколько и сейчас.

- Не конторский я,- отвечает Садин,- чтоб мне все копейки сосчитать. У меня
тот интерес - не удастся ли ее приручить.

В квартире у Садина была не одна клетка с птицами, а в сенях жили два
ручных голубя. Мы пользовались этой особенностью нашей квартиры: свою
птицеловскую добычу тащили к Сергею Вавилычу.

Против садинского дома был тогда один маленький домик, в котором
останавливались приезжавшие из монастырских заимок. Через ворота этого
домика можно было попасть в монастырскую рощу, которая занимала тогда
огромную площадь, обнесенную с трех сторон каменной стеной.

Нас, ребят, конечно, привлекали монастырские стены, особенно сложенные из
дикого камня. Очень хорошо тут играть "во взятие крепостей". При всей
занимательности верходановского сада и строгом запрещении отлучаться с
квартиры мы все-таки бегали на нынешнюю улицу Большакова, чтоб оттуда
"занять крепость". Кстати, здесь и вовсе в других целях, как я узнал